– Я таких баб встречал. – Тэд махнул рукой. – Правда, они не были так хороши, но комплексовали точно так же. Я как ее увидал, понял – то, что надо. Просто создана для кино. Есть в ней что-то… эти глаза, ей и играть не нужно, крупным планом – говорящий взгляд. Говорящий моей камере. Я знаю, как подсмотреть этот взгляд, как подать его зрителю. Перед камерой она сама правдивость. Ни капли лжи. Зачем? Перед камерой ей некого бояться, камере можно довериться, отдаться ей полностью. Это как в сексе. Она в любой картине будет неплохо смотреться, но мои фильмы сделают ее звездой. Не просто звездой – легендой.

Эдуард поднял голову и взглянул на Тэда. Стиснув пухлые ладошки, тот победно сиял круглой физиономией. Он был сейчас просто отвратителен, странный, слегка помешанный человечек – и страшный… Эдуард испугался за Элен.

– Вы думаете, она этого хочет? – поинтересовался Эдуард, уже не заботясь о теплых нотках в своем голосе, но Ангелини, закусив удила, забыл про всякую осторожность.

– Да она сама не знает, чего хочет. Пока не знает. Но узнает, увидев фильм. Этот или следующий. Она поймет, что настоящая Хелен – на пленке. – Тэд замолчал и сочувствующе посмотрел на Эдуарда. – Не стоит горевать, что она ушла. В общем-то поступок для нее естественный. Ей нелегко было выбирать. Она мечтала стать актрисой, с раннего детства мечтала. Она говорила мне, и я ей верю. Она и сама понимает, это – ее. Ей совсем непросто ощущать свою обреченность, ведение судьбы, если хотите. С годами все может, конечно, измениться.

– Почему?

– Почему! – Тэд состроил нетерпеливую мину. – Она ведь женщина. Рано или поздно она захочет любви, захочет иметь мужа и детей. Сделает карьеру, станет звездой, а потом решит: не в этом счастье. Для счастья, дескать, требуется совсем иное… Бред, конечно, но таковы женщины. Сначала напридумывают с три короба, потом безоглядно верят в собственную выдумку. Вот если вы окажетесь на ее пути в этот момент, как знать, может, вам и повезет. – Он пожал плечами. – Но в конечном итоге, я думаю, вас все же ждет неудача. Ей ничего не нужно, и она сумела это понять. То, что она хочет получить, только я могу дать ей.

– И что же это? Тэд усмехнулся:

– Бессмертие.

Шах и мат, он не сомневается, что поставил мне мат, подумал Эдуард и посмотрел в маленькие глазки, прячущие за стеклами очков торжествующий блеск. Он усмехнулся и мягко произнес:

– Я вам не верю.

Тэд был явно огорошен, но быстро нашелся:

– Думаете, я ошибся насчет выбора?

– Нет, здесь вы, возможно, и правильно ее поняли. Но что касается конечного итога… Вы недооцениваете женщин. Недооцениваете Элен. Вообще людей как таковых, – помолчав, добавил Эдуард. – Вы походя отмели прочь любовь, семью, детей, то, что предназначено самой природой, но разве люди в большинстве своем, неважно кто, мужчины, женщины… разве они не нуждаются в таких вещах?

Тэд медлил с ответом. Запустив руки в карманы, он принялся опять играть ключами. Взглянул себе под ноги, потом, посмотрев на Эдуарда с хитрецой, изрек:

– Я – не нуждаюсь.

– Значит, вам не дано.

– Мне дано больше, чем прочим, – усмехнулся Тэд. Эдуард вгляделся в самодовольную физиономию:

похоже, толстяк был искренен, а если так, то на фильмах непременно отразится его ущербность… Эдуард в третий раз направился к двери, но чуть погодя его нагнал Ангелини.

– Так вам нужен адрес? – Тэд помахал клочком бумаги. Эдуард посмотрел на клочок и отвел глаза.

– Благодарю. Не нужен.

Эдуард подошел к двери, отпер. Тэд тем временем запихивал клочок с адресом в карман.

– Можно спросить: в Лондон-то поедете? Эдуард обернулся: толстяк все еще ласково улыбался.

– В Лондон? После того, что вы мне порассказали? И так доходчиво объяснили? Никаких Лондонов, я возвращаюсь в Париж.

Тэд не верил собственным ушам.

– Вы не хотите увидеться с Хелен?

– Представьте, не хочу.

– Может, послать ей телеграмму, ну, не знаю…

– Мы с Элен в посредниках не нуждаемся.

Это был рассчитанный hauteur[43], Тэд посуровел лицом.

– Почему вы называете ее Элен?

– Потому что это ее настоящее имя, – ответил Эдуард, затем вышел и аккуратно закрыл за собой дверь.

Тэд сердито взирал на затворенную дверь. Он не любил, когда последнее слово оставалось не за ним. Не мешало бы догнать этого выскочку и поставить в их разговоре точку… а, плевать. Он побрел назад и сразу наткнулся взглядом на крокодиловый портфель, на котором поблескивали инициалы X. К. Тэд с наслаждением дал портфелю пинка, потом удовлетворенно плюхнулся на резную кушетку.

Возможно, этот тип просто блефовал, утешал себя Ангелини. Ну да, он хороший актер, умеет держать себя в руках, только и всего. Ну и костюм, конечно, помогает создать впечатление – Тэд внимательно разглядел этот его черный костюм. По костюму многое можно узнать, решил Тэд. С костюмом проще иметь дело, чем с его владельцем, который вконец запутался, сам не знает, что ему нужно, пребывает во тьме – женщины просто обожают эти мятущиеся души.

Он снял очки и, подышав на них, протер стекла рукавом. Без очков он почти ничего не видел: фрески, книги, статуэтки слились в смутное пятно.

Вконец расстроенный, он прислонился к подушкам, явно на себя досадуя, такое случалось с ним редко. Второй раз за один сегодняшний день! Сначала фокусы Хелен; теперь этот тип в черном костюме откуда-то свалился. Он решился вспомнить ту сцену, на Трастевере, снова ощутив обжигающее, нестерпимое унижение. Воспоминание горело в мозгу, не отпускало, как не отпускал и только что кончившийся разговор. Хелен и этот человек в черном вроде как перехитрили его: только он собирался затянуть вокруг них лассо, свитое из его хваленой воли, они вдруг выскользнули. Им было известно нечто недоступное пониманию самого Тэда, и это нечто давало им явное преимущество, вот что досадно. Но мы еще посмотрим, кто кого, подумал Тэд.

Его глаза пробежались по элегантным книжным корешкам, недели две назад он пролистал эти порнушки. Такая эротика не для него. Все эти ухищрения «знойной страсти» он воспринимал как жалкий фарс, ни уму ни сердцу. Кому нужны метафоры вместо обладания. На лице его появилась усмешка. Впрочем, и обладание, физическое, – вещь весьма банальная: нет, это его не волнует, все эти дурацкие позы… ему от них ни холодно ни жарко.

Другое дело искусство. Вот где истинное обладание. Он с наслаждением вспоминал только что отснятую ленту. Перебирал в памяти, смакуя, эпизод за эпизодом, кадр за кадром: точность, красота, изначально заданное совершенство; его фильм, его творение, его бессмертное дитя. Мысли о работе, как всегда, его успокоили; теперь он олимпийски спокоен, такое спокойствие может дать только сила и абсолютная власть. Вот что действительно возбуждает, будоражит желание…

Он решил удостовериться и прижал ладони к ширинке: да, твердо. Он закрыл глаза. Оттеснив Эдуарда, перед ним вспыхнуло лицо Хелен. Вырвав из памяти знакомые черты – угодно же случаю было подарить ему это сотворенное для кинокамеры лицо, – он довел себя до последней вспышки наслаждения… Хелен… Что и говорить, ему достался бесценный подарок, совершенный инструмент, инструмент из плоти и крови; в его воображении зазвучали мелодии, которые он со временем извлечет из этого инструмента. Тэд, прислушиваясь, снова закрыл глаза и словно наяву увидел маняще черную ленту пленки; ее нетронутая чернота наполнила его энергией. Через мгновение на черном фоне стали появляться серебряные силуэты. Тэд монтировал воображаемый фильм, вглядываясь в серебристые тени, зачарованно слушая их безмолвную песнь.


Дома в своем кабинете Эдуард уселся за письменный стол и решительно пододвинул к себе телефонный аппарат.

Он размышлял о своем разговоре с Ангелини; об Элен; о подарках, которые она не захотела брать.

Фотография, серые перчатки и перстень с бриллиантом лежали тут же, рядом с телефоном. Стараясь не давать волю чувствам, Эдуард их внимательно разглядывал. Как же больно было увидеть тогда в пустой комнате эти перчатки и это кольцо. Не взяла – именно эти вещи, а он-то напридумывал, нарек их талисманами их любви, тайными ее свидетельствами.

Со временем боль немного утихла, он даже мог теперь их разглядывать. Ничего не поделаешь, Ангелини, видимо, попал в точку: не нужны ей пока были его подарки, ни кольцо, ни любовь. Он вспомнил и остальные свои дары, невидимые, которых Элен даже не заметила: то, что он выбрал ее, отдавал ей свое время, наконец, то, что услужливо исчез…

Да, философствовать по поводу Элен удавалось не очень. Всю дорогу, пока он ехал из Италии домой, он еще что-то планировал, изощрялся, но теперь снова был на грани бунта против собственных доводов. Он положил руку на телефон: так просто поехать в Лондон, так просто – она согласится, он почти уверен – увезти ее с собой.

Искушение было слишком велико; он не убирал руку с трубки, но и к диску прикоснуться не решался. Быть от нее так далеко и так близко – неужели он не поедет? Нет, больше нет сил: он поедет, он обязан это сделать… Но он вспомнил Ангелини с его разглагольствованиями и опять почувствовал – в чем-то толстяк прав.

Элен сейчас столько же лет, сколько было ему во время войны; в ту, лондонскую, пору он был влюблен в Селестину. он обожал своего брата Жан-Поля, он успел пережить смерть отца. Мир был так переменчив, полон неожиданностей, а сам он был полон амбиций и страшно самоуверен. Элен, возможно, тоже жаждет самоутвердиться. Нет, в Лондон он не поедет.

Взяв себя в руки, он попросил соединить с Саймоном Шером, два года назад он внедрил его в техасскую штаб-квартиру «Партекса». Шер стал уже правой рукой Джонсона; когда дали Техас, Эдуард вполне овладел собой и спросил с обычной своей сдержанностью:

– Саймон, хочу спросить о последних наших закупках, мы ведь собирались расширить рамки нашей деятельности. Может, я в чем-нибудь ошибся, проверьте…

Саймон Шер только хмыкнул в ответ. Чтобы Эдуард и ошибся?

– Там было что-то, связанное с кинопрокатом?

– Совершенно верно. Кинокомпания «Сфера». Не самая блестящая из наших сделок. Ведь они почти прогорели, но цена была вполне подходящая, и недвижимость у них кой-какая имеется.

– Ну а дальше что мы решили с ними делать?

– Ничего еще. Прошло лишь два месяца. Оплачиваем их, как потенциально выгодный объект. Хотите, чтобы я проверил?

– Нет. – Последовала короткая пауза. – Во сколько нам обойдется, если мы дадим им возможность снова работать?

– Вы имеете в виду оптовые цены? – с явным удивлением спросил Шер. – Думаю, недорого. В зависимости от объема наших ассигнований. Миллиона два. Можно обойтись и меньшей суммой, но при известном размахе… – Шер помолчал. – Собственно, я могу дать вам некоторые цифры, но мы решили не тратить время на эту «Сферу». Кинобизнес сейчас очень невыгодная штука, тем более кинопрокат в чистом виде, без съемок фильмов. «Сферу» вытеснили более сильные компании.

Руководство у этой «Сферы» не слишком опытное, впрочем, дело не только в руководстве. Мы решили, что лучше будет не…

– Я хочу, чтобы студия снова начала функционировать…

– Что? – Шер нервно сглотнул слюну. Представить Эдуарда киношником – все равно что вообразить его ошивающимся у лас-вегасских игорных автоматов.

– Пусть начнут с кинопроката, но очень скоро это будет независимая кинокомпания.

– Независимая? – Шер решил, что он сходит с ума. Наверное, неисправна телефонная связь. – Вы хотите чтобы мы начали делать фильмы?

– Не делать, но поддерживать тех, кто их будет делать. Я говорю совершенно серьезно, Саймон. И займусь этим вплотную, а пока дам им миллионов шесть. Три года убыточных, ведь средства должны сделать оборот, зато четвертый год принесет нам прибыль…

– Погодите, погодите. Вы действительно имеете в виду производство фильмов, я не ослышался?

– Я сам буду их финансировать, за собственной подписью, но мое имя не должно нигде упоминаться. Делами «Сферы» следует заняться незамедлительно. – По его голосу Шер понял, что он делает какие-то пометки. Потом Эдуард заговорил снова: – Вам потребуется расторопный администратор, хорошо знающий киношную братию. А мне нужны данные о финансовой деятельности «Сферы» за десять лет и такие же данные об их конкурентах. И еще мне нужно…

– Вам нужен я, ближайшим рейсом, – перебил его Шер уже с улыбкой. Бредовая идея, однако все бредовые идеи его патрона приводили к потрясающим результатам. – Увы, уже не сумею прилететь вчера, – с ехидцей сказал он. – Но нынешним вечером – ради бога. Подключить к этому делу Джонсона? – Безусловно. Он же у нас как-никак глава.

Шер усмехнулся. И он сам, и Эдуард прекрасно понимали, что этот факт ровным счетом ничего не значит.

– Он же мой друг, – извиняющимся тоном добавил Эдуард. – Скажите, будто мне безотлагательно требуется его помощь.