Барбара Картленд - Отзывчивое сердце

Поднявшись на второй этаж, Клеона направилась к спальне герцогини. Перед дверью стояла ее горничная.

– Ее светлость спит, мисс, – сообщила она Клеоне. – Мне приказано разбудить ее через двадцать минут. После того, как ее светлость проснется, она не заставит себя долго ждать.

– Тогда я пойду к себе и надену шляпку, – улыбнулась Клеона.

Торопиться было некуда. Она дошла до дверей собственной спальни и остановилась, вспомнив о привидении. Конечно же, это был сон, но какой яркий; она словно вновь увидела темный силуэт на фоне окна. Повинуясь безотчетному порыву, Клеона отворила дверь загадочной комнаты. Все ее вещи уже перенесли в ее спальню, а мебель покрыли чехлами. Клеона прошлась по комнате. Разглядывать здесь было нечего, разве только белые панели и довольно интересную гравюру, портрет одного из герцогов Линкских.

Решив, что все-таки это был сон, девушка уже собиралась повернуться и уйти к себе, но внезапно ей пришла в голову неожиданная мысль. Она провела пальцами по всем краям и выступам панелей. Что, если здесь есть скрытая пружина?

Только она подумала, что это опять игра воображения, как вдруг ее пальцы нащупали какую-то выпуклость. Она сильно нажала на нее, и часть панели бесшумно отошла в сторону, словно была хорошо смазана.

Клеона тихо ахнула. Сквозь отверстие была видна крутая узкая лестница. Так вот, значит, каков секрет ее ночного призрака! Кто-то, не ведая, что из-за дымившего в другой спальне камина гостью поместили на ночь здесь, спустился по этой самой лестнице. Зачем он это делал и куда ведет лестница? Сейчас не было времени искать ответ на этот вопрос. Вот-вот герцогиня будет готова ехать с нею дальше. Нужно будет найти время и выяснить, где же заканчивается лестница и зачем кто-то пожелал ею воспользоваться.

Она вернула панель на место. Та закрылась совершенно бесшумно. Теперь ничто не напоминало о существовании потайной двери. Клеона решила, что «призрак», кем бы он ни был, видимо, позднее поднялся по лестнице и вышел из комнаты, даже не заметив ее присутствия. При мысли о том, что кто-то тайком ходит по дому, ей стало не по себе.

Клеона вспомнила о лакее, уронившем тарелки, когда за завтраком она рассказала о привидении. Но откуда лакею знать о существовании потайной лестницы? Знает ли о ней герцог? Клеона решила ничего не говорить ему, пока не разузнает все сама.

Она выскользнула из комнаты и заторопилась в свою спальню. Умом она понимала, что должна бы чувствовать радостное возбуждение при мысли о предстоящей покупке платьев, шляпок и всяческих аксессуаров, видимо необходимых для появления в светском обществе, но теперь гораздо больше ее занимала потайная лестница. Интересно, давно ли она здесь существует?

Особняк был старым, очень старым. Об этом ей говорила герцогиня. Первоначально он был возведен в годы правления Карла II,[30] достраивался при королеве Анне[31] и подновлялся каждым следующим герцогом вплоть до настоящего времени. Лестница эта, размышляла Клеона, могла вести в потайную каморку, когда-то служившую укрытием для католического священника; впрочем, могло найтись множество причин, по которым хозяевам дома потребовался потайной ход. Все это было чрезвычайно интересно: Она дала себе слово в свободное время обязательно почитать историю герцогов Линкских и попробовать отыскать ключ к этой тайне.

Пока же она решила никому ничего не говорить. Приятно было сознавать, что ей известно нечто такое, о чем не знает никто в доме кроме нее и «призрака», даже сам герцог.

– Ну, чем ты занималась, пока я спала? – спросила герцогиня, когда в мягко пружинящей карете они ехали по Бонд-стрит.

– К вам заходил с визитом граф Пьер д'Эскур, мадам, – ответила Клеона.

– Не доверяю я этому человеку, – резко сказала герцогиня, – несмотря на все его изысканные манеры.

– Почему ваша светлость ему не доверяет? – спросила Клеона.

– Не только потому, что он имеет наглость волочиться за любой женщиной любого возраста, лишь бы на ней была юбка, – отвечала герцогиня. – В нем есть что-то фальшивое. Может, слишком уж часто он вспоминает о своих благородных предках. Может, как я подозреваю, он преувеличивает размер и ценность поместий, которых лишился во время революции. А может, просто потому, что он, по-моему, плохо влияет на герцога.

– Плохо влияет? – удивилась Клеона. – Не верится, чтобы кто-нибудь мог повлиять на герцога.

– Вот тут ты как раз и ошибаешься, – раздраженно бросила герцогиня. – С тех пор, как Сильвестр подружился с графом, он стал еще безрассуднее и безответственнее. О, я знаю, по отношению к графу он часто ведет себя грубо и вызывающе, но они неразлучны. Судя по тому, что я слышала, а мне известно почти все, о чем толкуют в свете, именно граф познакомил моего внука с этой певичкой, которая отнимает у него столько времени.

– Граф предложил показать мне Лондон, – сказала Клеона.

Герцогиня хмыкнула.

– Он из тех, кто охотится за приданым, уж мне ли не знать эту породу! А у тебя очень большое состояние, девочка.

– Может быть, вы предубеждены против него?

– Я предубеждена? – воскликнула герцогиня. – Если б это не было правдой, я бы надрала тебе уши за такое предположение. Разумеется, я предубеждена против всех этих беспутных приятелей без гроша за душой, которые присосались к моему внуку. Будь я мужчиной, перестреляла бы их всех: графа Чарльза Ковентри, Энтони Джевингема, Фредди Фаррингдона. Все они глупы как пробка. Уж казалось бы, Сильвестр должен это сообразить.

Герцогиня говорила с такой горечью, что Клеоне стало ее жаль.

Она любит его, подумала девушка, и страдает из-за его безразличия и глупости.

– О чем еще говорил граф кроме того, что предлагал тебе свои услуги? – спросила герцогиня.

– По-моему, для этого он и заезжал, – ответила Клеона. – Ах нет! Я совсем забыла. Еще у него было сообщение для герцога.

– Что еще за сообщение? – нахмурилась герцогиня.

– Он сказал, – пояснила Клеона, чувствуя, что лучше бы ей не повторять эти слова, – что одна безымянная особа будет ждать его светлость в семь часов.

– Безымянная, как же! – ядовито сказала герцогиня. – Уж мне-то известно ее имя. Это та самая писклявая итальянская певичка. Значит, сегодня мы его больше не увидим. Я и впрямь надеялась, что он пообедает с нами. Черт побери этого графа! Я готова придушить его собственными руками.

Герцогиня долго пребывала в отвратительном настроении. Делая для Клеоны покупки, она критиковала каждую мелочь и придиралась к продавцам, едва ли не доводя их до слез. Только когда они возвращались домой, герцогиня соблаговолила почти что извиниться.

– У меня, старухи, отвратительный характер, дитя мое, – произнесла она. – Придется тебе мириться с этим.

– Мне очень жаль, что мои слова огорчили вас, – отозвалась Клеона. – Будь я умнее, не стала бы говорить о графе.

– Не сказала бы ты, сказал кто-нибудь другой, – возразила герцогиня. – И без того невесело быть старой. А если вдобавок еще и не знать, что происходит! Я люблю знать обо всем. Правду сказать, я решительно намерена знать обо всем, и если смогу что-то исправить, то сделаю это. Да что там, никаких «если»! Я обязательно сделаю это!

У герцогини был такой воинственный вид, что девушка не нашла в себе ни желания, ни мужества с ней спорить. Она понимала, что планы старой дамы обречены на провал. Любопытно, что бы подумала герцогиня, если б узнала о разговоре, произошедшем между нею и герцогом. Разумеется, герцогиня сочла бы неприличным то, что двое молодых людей обсуждают подобные темы. Ее бы это не просто рассердило, а возмутило. Герцогиня принадлежала к тому же поколению, что и родители матери Клеоны, считавшие, что молодые ничего не смыслят и должны с благодарностью соглашаться на наиболее подходящие и выгодные браки, устраиваемые для них, невзирая на их собственные чувства.

Карета остановилась. Выбежавшие лакеи расстелили красный ковер, открыли дверцу, помогли герцогине и Клеоне выйти и проводили в теплый и уютный дом. Казалось невероятным, что всего лишь несколько дней тому назад она, Клеона считала пределом роскоши жизнь в Мандевилл-Холле, а уж в своей полудеревенской жизни ничего подобного не видела.

Герцогиня прочитала записку, поданную дворецким на серебряном подносе.

– Прекрасно, – объявила она. – Поскольку его светлость явно не собирается сегодня вечером снизойти до обеда с нами, я написала графине Джерси, спрашивая, не можем ли мы приехать к ней на обед. Надень что-нибудь понаряднее, дитя мое, потому что после обеда мы поедем в Олмак.[32] Пора представить тебя в Лондоне кое-кому из влиятельных людей. Если мы прибудем без сопровождающего, леди Джерси обещает найти для нас кого-нибудь.

К герцогине вновь вернулось хорошее расположение духа.

– Это было бы замечательно, – отозвалась Клеона. – Если я вам сейчас не нужна, мадам, я хотела бы пойти к себе и написать письмо.

– Да, разумеется, – милостиво согласилась герцогиня. – И немного отдохни перед обедом. Я пришлю свою горничную причесать тебя. Твоя прическа все еще не совсем dernier cri.[33] Сегодня ты должна быть в лучшем виде.

– Да, конечно, мадам, и большое вам спасибо, – поблагодарила Клеона.

– Да не забудь что-нибудь сделать со своими руками, – крикнула ей вслед герцогиня, – Сейчас они больше походят на руки сборщика хмеля.

Клеона не смогла удержаться от смеха.

Придя к себе, она смазала руки лосьоном, купленным у мистрисс Рейчел по цене, которая показалась ей непомерно высокой, и наложила на лицо смягчающий крем.

– Вернусь домой, мама просто меня не узнает, – сказала она своему отражению, а затем села к бюро писать письмо.

Она намеренно старалась не вдаваться в подробности, да бы позднее, когда обман откроется, ее не обвиняли в том, что она лгала сверх всякой меры.

Письмо давалось с трудом, но Клеоне все-таки удалось с ним справиться. Она описала дорогу до Лондона, лошадей, лавки, герцогиню – словом, все, что касалось общих мест и не позволяло догадаться, что Леони с ней нет. Однако девушка понимала, что ее отцу все равно будет трудно простить ее.

На какое-то мгновение она пала духом. Не в ее натуре было скрытничать или обманывать тех, кого она любила. Но тут же с оптимизмом молодости Клеона улыбнулась. Что бы ни случилось в будущем, сейчас ее ждали неведомые приключения, и она не собиралась упускать ни одного из них.

Она посыпала письмо песком, чтобы высохли чернила, положила его на бюро и подошла к окну. Там, снаружи, находился Лондон, волнующий, волшебный город, о котором Клеоне предстояло узнать многое, прежде чем она вернется в далекий и пустынный Йоркшир.

Ей были видны цветущие кусты и аккуратные цветочные клумбы. Внезапно прямо под ее окном кто-то вышел из дома и направился к элегантному фаэтону, заворачивающему к особняку.

Это был герцог в цилиндре, слегка сдвинутом набок. По тому, как он вскочил в фаэтон и взял вожжи у грума, она поняла, что ему не терпится поскорее уехать. Рядом с ним уселся какой-то человек, одетый не менее элегантно. Клеоне показалось, что она узнала Фредди Фаррингдона, представившегося ей накануне ночью, но полной уверенности не было.

Грум сел позади. Герцог легонько стегнул лошадей, и они рванули с места. В лучах вечернего солнца поблескивали уздечки; хвосты и гривы колыхались в такт движению.

Внезапно Клеоне страстно захотелось оказаться в фаэтоне рядом с герцогом, наблюдать, как он управляется с вожжами, слушать стук копыт и ощущать скорость движения – так быстро ездить ей еще не приходилось.

Она открыла окно и высунулась наружу. Фаэтон завернул за угол и удалялся по Беркли-стрит. Никогда прежде ей не доводилось видеть столь элегантного и модного экипажа. Никогда не видела она таких великолепных лошадей и такого ловкого возницу. В самом герцоге, в коляске, да и во всем прочем было нечто надежное и внушающее доверие. Но вот экипаж скрылся из виду.

В этот миг Клеона едва удержалась от слез. Почему-то она вдруг почувствовала себя одинокой и покинутой.

Синьорина Дория ди Форно подбежала к открывшейся двери и картинным жестом протянула навстречу герцогу руки.

– Ваша светлость! Я так долго жду! – произнес грудной голос с ласкающей интонацией. Черные глаза, обрамленные густыми ресницами, смотрели на герцога почти с обожанием.

– Граф передал твое приглашение, – сказал он. – Не ожидал, что ты так скоро вернешься в Лондон.

– Cielo![34] Там был ужас! – с содроганием вскричала она. – Так скучно! Так тоскливо! Так пусто! Доктора говорят мне отдыхать, а не умирать со скуки.

– Все равно, выглядишь ты лучше, – заметил герцог. – Ну что, собираешься петь сегодня или подождешь до следующей недели?

Синьорина пожала красивыми плечами.

– Я думаю, – кокетливо сказала она, – больше не пою в Воксхолле никогда.