Она вздохнула и покачала головой:

– Я слышала, что ты организовала фонд имени Анны. Для ее маленькой дочки.

Я кивнула и засунула руки поглубже в карманы лабораторного халата.

– Почему эта маленькая девочка должна страдать из-за того, что было не в ее власти?

– Да. Это потрясающе, то, что ты сделала. Хочу, чтобы ты это знала.

– Спасибо, Эйрин.

– Собственно, – она потянулась за сумочкой, лежавшей на столике, и выудила оттуда кошелек, – я давно собиралась отдать это тебе.

Она вытащила сложенный вдвое чек и протянула мне.

– Эйрин…

– Нет, я хочу сделать пожертвование.

Я посмотрела на сумму и замерла в изумлении. Тысяча долларов?

– Это очень щедро с твоей стороны, Эйрин. Благодарю тебя, – я засунула чек в карман. – Что ж, я лучше вернусь на рабочее место.

Я шла к лифту, и мне было хорошо. Нет, мне было чертовски хорошо, просто замечательно! Улыбка играла на моем лице, шаги стали легкими и пружинистыми. Я чувствовала себя в мире с Эйрин, первый раз за три года, как будто я наконец сделала для нее что-то правильное, и теперь у нее все будет хорошо. И может быть, ну ведь может такое быть, что и у меня тоже.

Я подумала о нашем вчерашнем вечере с Хейли и обо всем, что приключилось после ее ухода. Жизнь все время подбрасывает тебе что-то новенькое, а потом сидит и с ликованием смотрит, как ты пытаешься с этим справиться. Определенно, у жизни какое-то извращенное чувство юмора.


С удовлетворенным вздохом я раскинула руки на спинке парковой скамейки, в полном восторге наблюдая, как Хейли и Кендалл играют с Бунзеном. Он тоже был полностью поглощен происходящим. А кто бы не был? Когда две прекрасные девушки полностью в твоем распоряжении?

Усмехнувшись собственным мыслям, я склонила голову на руку. С того дня, как мне приснился сон, прошла уже неделя, и я решила ничего не предпринимать по этому поводу, в том числе и говорить с Хейли. Она знала, что тогда произошло, но все дети совершают дурацкие поступки, правда же?

А для меня осознание того, что тогда приключилось с нами, стало ответом на многие вопросы, если не на все. То, что я чувствовала, слушая диск Линды Эдер, эта невероятная тоска, когда я слушала ее музыку… я привыкла ассоциировать ее с нашими с Эйрин отношениями, черт, да вообще с любыми отношениями, которые у меня были. Почти все песни Линды были о любви, и о том, чего она хочет от жизни, а я тосковала именно по этому, и всегда эти чувства казались мне недосягаемыми.

Но однажды они у меня были. Когда я была подростком, Хейли была для меня всем, хотя тогда я этого даже не осознавала. Сейчас, рассматривая ситуацию глазами взрослого человека, я лучше понимала прошлое.

– Энди, пойдем! – ко мне бежала Кендалл.

Она подскочила ко мне, схватила за руку и потянула вверх:

– Идем, поиграем с нами!

– Не, ребята, давайте сами, – улыбнулась я. Черт, меня вполне устраивало смотреть на них.

– Ну давай, ну пожалуйста!

Вот уже и Хейли бежит к нам, а Бунзен с лаем путается у нее в ногах.

Хейли ухватила меня за вторую руку:

– Энди, давай, давай! Пойдем поиграааем! – заныла она, очаровательно надув губы.

– У Кендалл научилась?! – съязвила я.

Она заулыбалась и энергично закивала.

– Ладно, ладно.

Я встала, девчонки радостно заскакали. Бунзен чуть не запрыгнул мне на руки, тогда я вытащила у него из пасти поводок и зашвырнула подальше. С яростным лаем пес рванулся вперед.

– Ты здорово научила его носить поноску, Кендалл, – я обняла обеих за плечи, и мы стали смотреть, как мопсик ухватил поводок и счастливо потащил его к нам, поминутно в нем запутываясь.

– Как часто ты можешь забирать ее к себе? – спросила Хейли, глядя, как Кендалл побежала навстречу щенку.

– В большинстве случаев так часто, как захочу. Стараюсь забирать ее по меньшей мере через выходные.

– Тебе с ней хорошо, да и ей, я полагаю, тоже.

– Надеюсь, что так.

Вздохнув, я хлопнула ладонями:

– Эй, вы двое! Поехали домой и давайте закажем пиццу!

Кендалл мгновенно прекратила игру. Слово из серии «на «пи» начинается, на «цца» заканчивается» всегда действовало на нее волшебным образом.

– Пицца? Правда? – она вскочила с колен и подбежала к нам, ухватила меня за руку и пристально вгляделась в мои глаза: – У нас будет пицца?

– Угу. Иди, забирай Бунзена, собирай его игрушки, и поехали.

– Ура! Бунзен, у нас будет пицца!


– Кто-нибудь хочет еще кусочек? – спросила Хейли из кухни.

Мы с Кендалл сидели за столом и наперегонки соревновались, кто больше съест. Конечно, у десятилетней девочки не было никаких шансов против печально известной обжоры Энди Литтман.

– Да! – почти в унисон ответили мы и захихикали.

– Я первая сказала! – завопила Кендалл, тыкая в меня пальцем.

Я показала ей язык, и она рассмеялась еще сильнее:

– Энди, ты мне очень нравишься. С тобой так весело!

Я посмотрела на нее, чувствуя, как тает мое сердце:

– Ты мне тоже очень нравишься, Кендалл.

Она улыбнулась и впилась в свежий кусок пиццы, который Хейли только что положила ей на тарелку.

– Милые дамы, хочу еще раз поблагодарить вас за такой замечательный день.

Я повернулась к Хейли и улыбнулась:

– Хейли, мы тебе всегда рады. Правда, Кендалл?

Она только кивнула, слишком занятая пережевыванием пепперони.

– Хотелось бы знать, когда ты познакомишь меня со своими кроликами.

– Меня тоже, – промычала Кендалл с набитым ртом.

– Ну, может быть, вы вдвоем могли бы пожаловать ко мне в следующие выходные.

Она отпила газировки.

– Ух ты! Ой, подождите, на следующих выходных я еду к бабушке с дедушкой,- Кендал опустила голову, явно расстроившись.

– Ну тогда в другой раз, хорошо? – улыбнулась Хейли.

Кендалл подняла голову и закивала:

– Хорошо. А как зовут твоих кроликов? – она откусила здоровущий кусок от своего ломтя пиццы.

– Пегги и Орео.

– Пегги? – переспросила я.

Она ухмыльнулась:

– Я объясню, когда ты их увидишь.

– Энди, а можно, когда я доем, я посмотрю телевизор?

Я кивнула:

– Конечно, солнышко.

Она улыбнулась и продолжила жевать.


Я стояла, прислонившись к стене со скрещенными на груди руками, и слушала. Хейли сидела за пианино с закрытыми глазами, и музыка струилась из-под ее пальцев. А я еще удивлялась, когда она сказала мне, что купила подержанное пианино, когда переехала в Миннесоту, потому что свое из Калифорнии у нее почему-то не получилось привезти.

Мелодия затихла, а Хейли подняла глаза на меня. Я встретила ее взгляд улыбкой.

– Очень красиво. Ты замечательно играешь, Хейли.

– Спасибо. Когда я была в колледже, я обнаружила, что музыка чудесно снимает стресс, впрочем, как и тхэ квон до. Удивляюсь, что ты не привлекла Кендалл к тренировкам.

– Она не может. У нее с рождения проблемы с сердцем, и ей нельзя нагружаться.

– Ой. Это плохо.

Я улыбнулась, желая сменить тему:

– Ну так что, учитель, не дашь ли мне пару уроков?

Я мотнула головой в сторону пианино. Лицо Хейли немедленно озарилось:

– Правда?

Я кивнула.

– Ох, я с удовольствием! Так здорово, что ты попросила!

– Энди!

Я повернулась и увидела, как взволнованная десятилетняя девчонка вприпрыжку мчится к нам.

– Да, Кендалл? – я улыбнулась, совершенно очарованная ее энтузиазмом.

– Ты должна это увидеть! Там, в телике тааакую охренительную фигню показывают!

Сказать, что у меня отпала челюсть, означало не сказать ничего.

– Ты что только что сказала?!

Кендалл отвела глаза, когда до нее дошло, что именно она ляпнула.

– Кендалл, ты не должна использовать такие выражения, – ошеломленно сказала я.

Кендалл повернулась ко мне с искаженным от смущения и злости лицом, потом перевела взгляд на Хейли и поняла, что та все видела.

– Ты всегда мне указываешь, что я должна делать! – она яростно уставилась на меня, уперев кулачки в бока. – Ты мне не мать! – выкрикнула она и побежала к своей комнате.

Такое чувство, что меня хлестнули по лицу. Или ударили в самое сердце. Как в тумане, я пошла в гостиную, ощущая, что охватившие меня чувства принадлежат кому-то другому, и я не знаю, что с ними делать. Тяжело опустившись на диван, я закрыла лицо руками, чувствуя, как в горле образовывается ком, и вот-вот из глаз хлынут слезы.

– Энди? – мягкий голос Хейли прозвучал рядом с моим ухом, и я поняла, что она стоит на коленях возле меня. – Ты в порядке?

Я слышала смятение в ее голосе. Я глубоко вдохнула, зная, что мое лицо покраснело от сдерживаемой обиды, готовой прорваться на поверхность, и посмотрела в обеспокоенные голубые глаза.

– Послушай, дети иногда говорят глупейшие вещи, но…

– Но я и есть ее мать, Хейли.

Она молча смотрела на меня.

ЧАСТЬ 13

Я чувствовала, как Хейли смотрит на меня, и сама себе не верила. Я не верила, что я ей это сказала. Об этом никто не знал, даже Эйрин. Что ж, теперь, когда тайное стало явным, надо как-то с этим жить.

Я подняла голову, одновременно запустив пятерню в волосы. Я чувствовала себя идиоткой, не в моих привычках было так открыто обнажать свои чувства, мои щеки будто оцепенели, хотя я продолжала чувствовать, как по ним струятся слезы, капая с подбородка.

– Что?! – наконец выдохнула Хейли, вцепившись мне в руку.

Я кивнула:

– Она – моя дочь. Я – ее мать. Ну, биологическая мать или как еще сказать?

Хейли соскользнула на пол, глядя вниз и явно пытаясь переварить все, что я ей сказала. Наконец, она глубоко вздохнула и, видимо, овладев собой, начала задавать вопросы.

– Как это произошло?

Ее голос был тихим, низким, таким, именно так наши мамы заставляли нас в детстве разговаривать в церкви. Я глубоко вдохнула, наполняя легкие воздухом, а тело – храбростью. Выдохнула, снова провела рукой по волосам. Всегдашний мой жест, когда я нервничаю.

– Когда я начала учиться в Дартмурте (Дартмутский колледж (англ. Dartmouth College) – один из старейших университетов США, входящий в элитную Лигу плюща – прим. пер.), в первую же неделю я познакомилась с парнем. Его звали Скотт Пашовски. Самый классный парень в мире. Мы как-то сразу поладили. Хорошие друзья и соседи по парте, – я улыбнулась, вспоминая. – Когда мы засиживались за уроками, мы могли пойти за мороженым в два часа ночи.

Я улыбнулась Хейли, она улыбнулась в ответ и ободряюще сжала мою руку. Она встала с пола и села рядом со мной.

– А дальше?

Я вздохнула.

– Ну, мне тогда было восемнадцать лет, и я была такой неуверенной и запутавшейся, понимаешь?

Я посмотрела на нее, она отрицательно покачала головой:

– Я не понимаю.

– Насчет себя самой. Ты же знаешь, какой у меня был сексуальный опыт на тот момент.

Она опустила голову и кивнула:

– Да, – она снова подняла взгляд. – Теперь понимаю.

– Ну и, однажды вечером, до того полдня проторчав на лекциях, мы со Скоттом решили взять напрокат парочку фильмов и отдохнуть у меня. Кстати, у Скотта на тот момент не было вообще никакого опыта, – я ухмыльнулась, сплетая и расплетая собственные пальцы. – Собственно, в его бумажнике лежал презерватив, он носился с ним, наверное, больше года. Я все время его подкалывала, – я вздохнула и посмотрела в сторону комнаты Кендалл. – Как бы то ни было, пока мы смотрели кино, мы завели разговор о сексе. Разговор обернулся поцелуями, а поцелуи, в свою очередь, привели к тому, что он получил, наконец, возможность использовать свой презерватив по назначению.

– Который, конечно, оказался просроченным? – негромко спросила она.

Я кивнула, чувствуя, как в глазах снова защипало.

– Ага.

– Думаю, об остальном догадаться несложно.

Я закусила нижнюю губу, пытаясь сдержаться, но слеза сама выскользнула и покатилась, рисуя холодную, медленную дорожку вниз по щеке.

– Почему ты не сделала аборт?

Я посмотрела на нее, вздернувь брови:

– Я бы никогда так не поступила, Хейли. Погубить нерожденное, невинное дитя из-за собственной безответственности? Да ни за что на свете!

Она кивнула.

– А как в эту картину вписались Торрини?

Я почувствовала, как ее ладонь скользнула по моей руке, поглаживая, давая мне понять, что она здесь, со мной.

– Мама. Она работала в больнице и знала одну женщину, которая знала бездетную пару, желавшую взять ребенка. На тот момент они были женаты около семи лет, а детей завести не получалось. Так что мы встретились и заключили соглашение.

– А почему ты не оставила ее?

Я вздохнула и горько улыбнулась:

– Вот это вопрос вопросов. Но на него есть простой ответ: я была очень молодой, Хейли, и я осознавала это. И, если быть уж совсем честной перед тобой и перед собой, я была очень эгоистичной. Всю свою жизнь я мечтала, как ты знаешь, учиться в колледже, вырваться, осуществить свои мечты. И ребенок в эти планы никак не вписывался. Я понимала, что так будет лучше для всех, а в итоге, особенно для Кендалл. Она заслуживала настоящих родителей, которые могли дать ей все, что ей было нужно в эмоциональном смысле. Свое время и свою любовь.