Мария Коваленко - Овертайм (СИ)

Копилка воспоминаний обогатилась еще на один драгоценный миг.

* * *

Время неслось неумолимо: две недели как один день. Законы физики безжалостно нагоняли свое, приближая расставание. Оглянуться никто не успел, как пришла пора собирать чемодан. На этот раз уже не на две недели, а на другой, непоправимо долгий срок. Последний вечер закончился в суматошных сборах, посиделках с друзьями и бесконечных препирательствах.

Утром в пятницу самолет унес новоиспеченного НХЛовца в другую страну. Долгожданный рейс «прежняя жизнь» — «манящее будущее» состоялся точно по расписанию. Опасаясь расплакаться в самый неподходящий момент, Настя осталась дома. Таранов не возражал. Чувствовал во всем этом прощании что-то непонятное и угнетающее, но новая, обещанная, встреча вселяла уверенность в лучшем.

— Даже «пока» твое слышать не хочу, — уже на пороге сердито заявил он. — Даю пару недель на все про все, и встречаемся в аэропорту Пьера Трюдо.

— Береги себя, пожалуйста, — Настя всем телом прижалась к нему. От желания остановить и сознаться во всем уже начинало трясти. — Обещай, что будешь беречь!

— Солнце, что за бред, — он неохотно высвободился из объятий. Такси уже ждало. — Ты меня будешь беречь. Вот приедешь и займешься! Поняла?

— Буду. — Во рту пересохло. — Беречь…

— Умница, — Таранов, как маленькую, поцеловал ее в лоб и скрылся за дверью.

Он спешил на свой рейс. Там, за океаном, его уже ждали. Новая, идеально сшитая форма, современная ледовая площадка, менеджеры, тренеры, хоккейная команда и игра. Та, ради которой вкалывал многие годы. Наконец-то.

* * *

Настя, не шевелясь, сидела на диване. Сколько прошло времени, после того, как ушел Андрей? Час, а может половина дня. Она потеряла счет минутам. Часы на стене о чем-то тикали, но глаза болели так сильно, что глянуть было невмоготу.

К этому нельзя было подготовиться. Невозможно пропустить или отложить на потом. Он уехал. На три года… Навсегда от нее. Желания и надежды лопнули, как мыльные пузыри. Все, к чему успела прикипеть, сейчас с пронизывающей болью, в полной тишине, отрывалось от души.

Зачем делала себе больно? От привычки не жить… Почему решила за двоих? Из-за боязни быть недостойной… Барская, состоятельная наследница, светская львица, почти королева… А на душе дыра размером с человека. Не залатать.

К обеду пришло опустошение. Когда в дверь неожиданно позвонили, она даже с места подняться не смогла. Звонок прозвучал еще раз, и дверь толкнули.

Случайная догадка шаровой молнией мелькнула в сознании: «Вернулся! Не улетел!»

Сорвалась, как сумасшедшая.

На пороге действительно стоял мужчина. Хмурился, что-то причитал, тыча огромной ладонью на замок. Большой, бритый налысо, щербатый хоккеист.

— Насть, что с тобой? — Борис встревожено покосился на женщину.

— Уже ни-и-чего… — тело колотило, как в лихорадке. Зуб на зуб не попадал.

— Это ты отъезду Таранова так радуешься? — Конев почесал подбородок. — Лихо!

— Что тебе? — с трудом выговорила «радушная» хозяйка.

— Да я за ключами. Хотим с Колькой шашлыки устроить на даче.

Настя взглядом указала на тумбочку у двери. Связка лежала аккурат посередине. Давно стоило вернуть, но было не до того. Борис ловко подхватил ключи, но уходить вдруг раздумал. Что-то остановило.

— Настасья Игоревна, а что это у тебя глаза такие красные? — на манер Красной шапочки из сказки поинтересовался незваный гость.

— Борь, иди уже.

— Пойду! — отмахнулся он. — Ты только ответь мне на один вопрос: Ромео в курсе, что его кинули?

Барская ошарашено посмотрела на него. В ужасе, как умалишенная: глаза горящие, злые, а губы белые, словно мел.

— Черт! Барская, твою ж мать!

— Боря, ты ничего не понимаешь. — Соврала бы, да больше не могла. Истощилась. Перед глазами все кружилось, а ноги подкашивались. Так, не удержавшись, и осела плавно по стеночке.

— Я лежачих и баб не бью, но из тебя, если не расскажешь, весь дух вытрясу, — он быстро разулся и, подхватив Настю под локоть, потянул в гостиную. — Рекомендую сдаться подобру-поздорову.

Настя не сопротивлялась. Горе рвалось изнутри. Вместе со словами вскоре потекли и слезы. Конев витиевато матерился, проклиная весь род Барских вместе с Тарановым, разливал коньяк по рюмкам и бранил ее. Ни шантажу, ни стремлению Андрея он не удивился. Обычная суровая реальность и хоккейные мечты. Оставалось лишь радоваться, что не его реальность и не его мечты.

Ушел гость только поздно вечером, в стельку пьяный и злой. Угрозами дядюшкой, мольбами и слезами Настя выпросила у него клятву молчать. Он дал, но как же это было непросто! Сроднился за год и с зазнайкой-капитаном, и с заносчивым пресс-секретарем. На душе было тошно.

— Вот дура, баба, — все твердил он, бредя до такси. — Такая дура!

* * *

Настя кое-как убралась со стола, выбросила охапку использованных бумажных салфеток. Ноги заплетались. Столько пить в жизни еще не приходилось. Стараясь не думать об обеспеченной ей с утра головной боли, наплевав на душ, она рухнула в кровать.

Впервые за две недели одна.

— Не думать, не вспоминать! — попыталась приказать себе, но воспоминание явилось без проса.

Поутру на луг у дома выпала роса. Прозрачные капли, как бриллианты, рассыпались по траве, и ласковое солнце сияющими бликами отражалось в каждой. Природа встречала новый день. Ни ветра, ни дождя, ни серых тучек. Словно юная красавица, нарядившаяся в новый цветастый сарафан, лето улыбалось ярким солнышком и приятно припекало игривыми лучами.

Настя сбросила туфли у крыльца и пошла босиком по траве. Подошвы щекотало от влаги и редких маленьких камешков. Прохлада поднималась по ногам, и приятный озноб волной катился до самой макушки.

— Господи, как хорошо!

Она вдохнула полной грудью чистый, пахнущий свежестью и травами, воздух. Сейчас идея с выходными на даче казалась невероятно хорошей. В городе все было бы иначе. Обыденно.

Позади хлопнула дверь, и такой же босой и сонный Андрей, разминая голые плечи, вышел навстречу. Трико сползло на бедра, выставив напоказ эротичную дорожку из черных курчавых волос, что спускалась от пупка и уходила под резинку.

— С добрым утром, солнце! — щурясь от яркого света, весело крикнул он. — Выспалась?

— Твоими стараниями, — насмешливо ответила Настя.

— Я бы так всю жизнь «проспал»!

— Не сомневаюсь. Только, переживаю, такими темпами я скоро и вправду ходить не смогу.

— Тогда я буду тебя носить, — мужские руки обняли ее со спины, — и ублажать.

— Ты все о своем, — она обернулась и поцеловала любимого в колючую щеку. — Маньяк… Сексуальный.

— Вот будешь всегда рядом — не буду маньяком.

Улыбка слетела с лица женщины.

— Не все зависит от нас. Иногда обстоятельства сильнее.

— А ну, что там у тебя за сильное обстоятельство! — Таранов принялся щекотать ее до хохота. — Давно я никому морду не бил.

— Какой грозный! — Настя с трудом вырвалась из рук.

— Я голодный и сонный! — он потянулся, как грациозный хищник, и вновь загреб Барскую в охапку.

С минуту простояли, не шевелясь. Слушали биение сердец друг друга и думали каждый о своем. Вокруг не было видно ни души. Лес на опушке, голубое небо и трава.

— Андрей… — можно было не спрашивать. Самое главное всегда понятно без слов, однако, если существовал хоть какой-то шанс, хоть мизерная возможность все изменить, она корила бы себя за то, что не воспользовалась. — А если бы тебе предложили только год? Не три, а один…

— К счастью, у меня три.

— Но все-таки? — Настя отошла на шаг.

— Один — еще хуже, чем ничего. Знаешь, когда в прошлый раз пришлось отказаться от договора из-за Ивана, я не сорвался только потому что верил: смогу пробиться еще раз, — он подхватил с земли сухую веточку и, повертев в руках, с хрустом разломил. — Рискованно было и чертовски тяжело. Сезон стоил мне сил, а тебе работы — дорого заплатили все. Ради одного года? Нет. Даже три мало.

— Если бы хватило одного года…

Поглощенный своими мыслями и планами, мужчина не услышал ни слова.

— Солнце, три года пролетят быстро, — он глянул ввысь, на безоблачное небо и, улыбнувшись, добавил: — Тебе еще понравится!

— Мне… Понравится…

Настя подняла с земли ту самую сломанную ветку.

Раньше целое — теперь отдельное. И не срастить. Никогда. Так и с ней. Обманщиков не прощают, не важно, насколько благими были цели.

Слез не было. Только роса на траве. Бескрайний океан прозрачных капель.

Под ее ногами. Под его ногами. Словно настоящее плакало о несбыточном.

Засушливый зной наконец-то спал. Тучи все чаще застилали небо, пряча прохожих от палящих лучей. Конец лета, но погода уже напоминала осень. Приходя домой после долгого рабочего дня, Настя больше не включала кондиционер, а любимые шерстяные носки перебрались из вместительного комода под подушку. Ноги без них мерзли, и никакое одеяло не спасало, как ни оборачивай.

Вместе с носками вернулась из прошлого еще одна привычка — отключенный на ночь телефон. Суровая необходимость, но только нынче она никак не была связана с работой. Работа вообще утратила значение. Можно было бы уволиться и уехать куда-нибудь на моря. Соблазнительная альтернатива, но Барскую она не прельщала. На море времени будет больше, а время сейчас враг. Уж лучше работа. График, дела, обязанности, необходимость выглядеть соответствующе и хотя бы вынуждено, но улыбаться. Подобие жизни. Самое лучшее лекарство для того, кто потерял к ней страсть.

Другое не помогало. Еда потеряла вкус, а книги и кино — интерес. До боли развороченную душу ничто не могло зацепить. Ошметки. Написанные на бумаге слова, чужие чувства и желания — все проходило насквозь. Просеивалось сквозь сито собственных глухонемых ощущений. За короткое время от энергичной и радостной женщины осталось тусклая тень. С виду такая же, как после развода, но внутри — иная. Прежняя замерзла в снегах и полностью разуверилась в себе. Нынешняя — отогрелась в теплых объятиях любимого, и пусть пока не знала, как жить дальше, но помнила вкус настоящей жизни.

Если бы знать заранее, что так случится? Встретить его и заново решить: пройти мимо или кинуться в омут с головой? Ее собственный омут. Пить после сонного утреннего секса вкусный кофе, собирать по квартире разбросанные мужские вещи, подбирать галстуки к рубашкам, а по вечерам прижиматься к горячему мужскому боку и чувствовать себя самой лучшей на свете.

Если бы знать?.. Получить пульт от телевизора судьбы и, переключая каналы, выбирать то, что понравится больше. Этот выбор теперь пугал. Пугало пройти мимо, так и не изведав вкуса другой жизни. Не познакомиться с собой. Она лучшая — незнакомая раньше истина. В неполных тридцать четыре года — женщина. Без допущений и погрешностей. Желанная и дорогая. Таранов словно одним своими присутствием и принятием перекроил всю ее суть. Никаких жертв не было жалко за это.

Даже слез постепенно становилось меньше. Она все еще плакала, глядя на забытую Андреем турку или на золотую медаль. Но уже не так, как в первый день. Не так, как неделю спустя, и хотелось верить, что когда-нибудь слезы иссякнут вовсе. У нее должно было получится.

* * *

Врезаться можно в бортик, можно в спину соперника. Неприятно, больно, но игра от этого не прекращается. А вот врезаться с разбегу в свою жизнь — будто принять участие в краш-тесте дешевого авто. Несешься в бетонную стену, и одна мысль «На хрена?».

Андрей по привычке смахнул рукавом с лица крупные капли пота. Полотенце, словно деталь амуниции, бестолково висело на шее. Голова гудела. Только что подошел к концу второй предсезонный тренировочный матч. Три периода жесткого, силового североамериканского хоккея — настоящее испытание воли и скорости. За несколько лет в своей Лиге, он и забыл, каков на деле заокеанский стиль игры. Одной техники было мало. Спасала скорость и мощный, хорошо поставленный удар по воротам. Подзабытое на Родине прозвище Тор здесь снова приклеилось намертво.

Болельщики, тренер, менеджеры и даже другие игроки — все дружно называли его Тором. Словно и не существовало никогда Андрея Таранова, капитана «Северных волков», мечтающего об НХЛовском будущем. Был лишь Тор, его клюшка и полюбившаяся всем фанатам меткость. Ничего более. Как когда-то в двадцать лет. Тогда от восторга голова шла кругом — из сотен талантливых парней заметили и выбрали именно его! Невиданная удача. Шанс. Сейчас прежний восторг почему-то не пришел. Явилась раздражение и усталость. Досада вместо предполагавшегося дежавю.