– Да, – согласился довольный Ромка. – Мы есть, это точно, – и спросил у Северова, слушавшего их разговор с теплой улыбкой: – И что дальше?

– А дальше, – протянул, выдержав небольшую паузу Антон, – а дальше он ее убил.

– Ка-а-ак?… – ахнули Ромка вместе с Анной и Леной в один голос, совершенно обалдев от такого поворота.

Да вот так.

Когда Игнат провожал девушку к такси, Лика, подняв голову и посмотрев на окна квартиры, из которой была выдворена, спросила не без грусти:

– И что собираешься делать с этой квартирой?

– Думаю, это тебя не касается, – не самым добрым тоном отрезал он и все же ответил: – Выставлю на продажу со всем содержимым. Сейчас соберу вещи, перевезу к себе, а завтра поговорю с риелторами.

– Я понимаю, тебе, наверное, там даже ночевать неприятно.

– Не собираюсь это проверять, – отрезал Миронин.

– Извини, – наверное, все-таки искренне повинилась девушка и призналась: – Мне было с тобой хорошо. На самом деле.

На том и расстались. Только никакие вещи Игнат собирать не стал, а отзвонился партнеру, что плохо себя чувствует и выйти на работу не сможет, уж извини, братан. Но оказалось, что сегодня уже может выйти на работу второй водитель, так что есть кому перекрыть заказы. И Игнат, съездив в винный бутик, затарился элитным испанским вином, к которому выработал вкус за последние годы, купил дорогих сыров, известной итальянской сырокопченой колбасы и вернулся назад, устроив себе проводы любви.

Но напиться до забытья ему не удалось. Опьянел, да, но совсем немного – голова работала четко, не давая ни расслабиться, ни забыться – сидел в темноте у маленького столика в гостиной, освещенного лишь тусклым светом ночника, смотрел в окно на посверкивающие отблески проезжающих машин, ложившихся двигающимися полосами на потолок и стены, вспоминал, каким безудержным, обжигающим и прекрасным был у них секс и какая она была…

И вдруг услышал осторожный скрежет ключей в замочной скважине. В первый момент Игнат испугался, решив, что это воры, почувствовав, как обдало затылок и спину холодом, вдруг подумалось, что это Лика навела на эту квартиру каких-то бандитов, чтобы вынесли все подчистую. Тут он вспомнил о пистолете, дотянулся до пиджака, небрежно брошенного на подлокотник дивана, подтянул к себе, достал из кармана пистолет, а следом за ним выпал из внутреннего кармана конверт с собранными Ликой деньгами…

Он держал конверт в руке, смотрел, и простая истина медленно, плавно заполнила все его сознание – это она. Лика. Вернулась за деньгами. По всей видимости, она сделала дубликат ключей. Для чего или для кого? Теперь это не важно.

И от этой мысли и осознания, что это она, он сразу успокоился, выключил ночник, убрал пистолет, а конверт с деньгами кинул на журнальный столик перед собой и допил то, что оставалось, из почти пустого бокала.

Осторожно, медленно провернулся ключ в одном замке и был тихонько извлечен из него и с той же предосторожностью вставлен в верхний замок – прокрутился, открывая, и так же медленно вытащен из замковой щели. Он слышал все манипуляции и движения человека, проникшего в квартиру, услышал и узнал ее легкие, быстрые шаги, когда она прошла в спальню к встроенному шкафу, прекрасно ориентируясь в темноте. Поднялся с места, прихватив с собой конверт, и прошел следом.

Включил свет, резко ударивший обоим по глазам, но не помешавший Игнату рассмотреть тонкую фигурку Лики, стоявшую на коленях перед открытой дверкой, вытащившую наполовину нижний ящик.

– Не это ищешь? – совершенно избито по-киношному спросил Миронин, помахав конвертом.

Она испугалась. Испугалась ужасно, дернулась, развернулась всем телом и посмотрела на него затравленным взглядом. А через секунду этот испуганный взгляд сменился презрительным и спокойным. Она поднялась с колен, посмотрела на него в упор и скривилась в саркастической улыбке.

– Ты жлоб, Миронин, – произнесла Лика, надменно улыбаясь. – Такой банальный, дешевый жлоб. Вот на хрен тебе эти копейки? У тебя же миллионы, что тебе какая-то пара сотен, но ты и их нашел и забрал.

– Ты ничего не попутала, красавица? – спросил Игнат. – Как я понимаю, ты сделала дубликат ключей, проникла в чужое жилье и пытаешься меня обворовать.

– Да пошел ты на хрен, – вдруг проорала она. – Как ты достал! Любовничек! Толку от тебя что в постели, что в жизни! Смотрел на меня коровьими глазами, все удивлялся, оказывается, садомазо – это тоже кайфово, как подросток прыщавый, нормальную женщину в руках не державший!

– Заткнись! – рявкнул он.

Но Лику что-то несло, может, наболело, а может, под какими препаратами была, но она продолжила что-то нести несусветное, перешла на мат, обозвала его…

И тут он сорвался с места, схватил ее за горло, повалил на постель и принялся душить, повторяя:

– Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Он не мог переносить и видеть, как его нежная, хрупкая девочка вдруг превратилась в матерящуюся, покрасневшую от гнева хабалку, прожженную проститутку, обливавшую его непристойностями.

И, потеряв власть над собой, потеряв разум на какое-то мгновение, он давил, и давил, и давил, пока не понял, что она не отвечает, не двигается и даже не дергается.

Медленно убрав руки с ее горла, Игнат заглянул в ее остановившиеся распахнутые глаза и со всей ясностью понял, что он ее убил.

Что ее больше нет. Она мертвая.

Миронин не обладал врожденной, глубинной мерзостью характера, «черной душой», как говорят в народе про злых людей с садистскими или криминальными наклонностями, и иммунитета к чужой насильственной смерти не имел.

Но его не ужаснуло содеянное и никакого раскаяния и страха перед тем, что он натворил, он не испытывал и смотрел совершенно равнодушно на неподвижную, мертвую девушку. В тот момент ему казалось, что он совершил акт справедливого возмездия, убив какую-то мерзкую гадину, уничтожившую его нежную, трепетную и прекрасную Лику.

Может, это была такая защитная реакция психики, может, так ему было проще смириться с потерей любимой – бог знает и, наверное, хороший психиатр. Но совесть его нисколько не мучила, даже не пованивала предательски.

Со спокойной, холодной рассудительностью он размышлял лишь о том, как избавиться от трупа таким образом, чтобы его никто не смог заподозрить в ее смерти и вообще как-то связать с исчезновением девушки.

Холивший, лелеявший и во всем потакавший своей навязчивой идее о безопасности и конспирации, помня о том, что надо как можно реже попадать в объективы видеокамер, Игнат старался воспользоваться любой возможностью, чтобы придумать и подготовить «пути к отступлению» и возможность скрытого передвижения.

На кой фиг? Ну вот бог знает. Вот на этот, например, который случился с ним в ту ночь, – убийство бывшей возлюбленной.

Кстати, очень пригодился этот его конспирологический фетиш.

В их подъезде, на первом этаже, жил милый старикан Эммануил Израилевич, «божий одуван» лет девяноста. Нет-нет, не одинокий и покинутый, родни у него имелось в достатке, но жить Эммануил Израилевич предпочитал один, правда, под присмотром и уходом приходящей домработницы. И к постели он не был прикован болезнями, хотя болячек у него наверняка хватало, он дедок был вполне себе бодрый и энергичный.

Главные достоинства, которыми тот обладал с точки зрения Игната, – это прекрасный крепкий сон, невзирая на возраст, и практически полная глухота, компенсируемая слуховым аппаратом, который тот снимал на ночь.

Еще одним несомненным достоинством, но не самого Эммануила Израилевича, а его квартиры являлись окна, выходившие на крошечный палисадник внутреннего дворика, не защищенные решетками или какими-то иными системами безопасности, – просто окна. Причина такой беспечности проста – абсолютно всем в доме и в районе было известно, что у дедульки в квартире нет совершенно ничего ценного, даже документов, что все ценности хранились у его детей и внуков, оберегавших своего патриарха таким образом от всякого рода мошенников и грабителей.

Игнат познакомился и подружился с дедком во время вынужденного карантина, пару раз помогая по-соседски его родным, доставив продукты и так, по мелочи, сразу же сообразив, как можно использовать причуды и особенности безобидного старикана. И смог сделать дубликаты ключей к его квартире и даже проверить этот «выход» из дома лично.

Пройдя этим путем – через квартиру и окно беззаботно дрыхнувшего Израилевича, – Игнат и «эвакуировал» тело девушки. Он совершенно точно знал, что во внутреннем дворике нет ни одной камеры наблюдения, давно позаботившись об этом обстоятельстве, поэтому достаточно спокойно, без суеты и торопливости, перетащил завернутое в одеяло тело через окно. Прошел к своей машине, которую всегда ставил только здесь, во внутреннем дворе, по той же причине – отсутствие видеонаблюдения. Завел на малых оборотах совсем тихо мотор, сдал назад, упершись багажником в самый полисадничек, и перенес тело в багажник.

Так же тихо отъехал и поставил машину на ее привычное место.

И тем же путем – через окно, которое не забыл закрыть, и квартиру старичка – вернулся к себе. Он нисколько не волновался, что приход Лики могли зафиксировать все те же вездесущие камеры наблюдения, уверенный на сто процентов, что она прошла через черный ход, на котором он давно уже вывел видеокамеру из строя и регулярно проверял ее неработоспособность, и Лика об этом прекрасно знала.

Хуже всего обстояли дела с ее телефоном, по которому полиция могла вычислить передвижения девушки по городу, но оказалось, что «на дело» она не взяла ни один из двух своих аппаратов, видимо, из тех же опасений – он же ей рассказывал в подробностях про отслеживание человека по смартфону, даже выключенному. Вот она и подстраховалась.

Или имелась для этого иная причина – не важно, главное, она существенно облегчила ему задачу.

И с чувством освобождения от душевной муки Миронин благополучно допил початую бутылку вина и лег спать. А проснувшись утром, позавтракав, в прекрасном расположении духа сел за руль подаренной Лике машины и перегнал ее в гараж их фирмы.

Пообщался с партнером, пожаловался на разрыв и расставание с любимой и на то, что напился по этому поводу вдрызг и ужасно себя чувствует, и уведомил, что собирается на недельку уехать в «Озерное».

Вернулся в квартиру, вызвал слесаря, который поменял замки в стальной двери, после чего собрал все свои немногочисленные вещи, перекрыл воду и газ, опустошил холодильник, выдернул из розеток все электрические вилки и уехал в свою квартиру уже на своей машине.

Ночью его спокойный глубокий сон не тревожили мысли о том, что в багажнике машины вот уж второй день лежит труп его бывшей возлюбленной. На следующее утро, не мучаясь никакими дребезжаниями совести и рефлексией, забросил в багажник рядом с уже остывшим телом штык-лопатку, которую держал дома для каких-то одному ему известных целей, хотя, когда имеешь загородный участок и сдвиг на конспирологии, много чего может понадобиться, и штык-лопатка не последняя вещь в этом списке.

И спокойно, никуда не спеша, поехал в «Озерное», совершенно не опасаясь, что его может остановить патруль ГИБДД и проверить багажник. По пути Игнат свернул на проселочную дорогу, отъехав от трассы буквально метров на двести, и, заехав в кусты, остановился. Взвалил на себя труп и отнес подальше, метров на триста, присматривая удобное место. Нашел небольшую выемку, образовавшуюся выворотнем корня упавшего лет десять тому назад дерева, успевшего сгнить в довольно буреломном, явно нехоженом месте, где и закопал тело Лики.

А приехав в «Озерное», изобразил перед матушкой, что у него страшное расстройство желудка, пожаловавшись, что даже пришлось останавливаться по дороге и сидеть под кустами. Подстраховался, соорудив себе алиби.

– Но как же так? – расстроился Ромка. – Зачем он ее убил? Он же ее отпустил. И все у него было бы хорошо, был бы как Монте-Кристо со своими деньгами, жил бы себе спокойно. Нашел бы другую девушку, если ему так уж надо было. А теперь он убийца.

– Потому что это не няшное зло, Рома, – попыталась объяснить парню Александра Юрьевна. – И не ужастик или кровавый детектив, который смотришь темной ночью на диване с какой-нибудь успокоительной вкусняшкой в потной ручке, чтобы обязательно было страшно, но безопасно. Это реальная жизнь, где все натурально, в которой смерть – это смерть, без запасной жизни, в которой по-настоящему больно, страшно и ужасно несправедливо и все по-честному. В которой этот недоделанный Монте-Кристо стрелял и чуть не убил твою мать. Вот так, Ром, – вздохнула она.

– Но в чем-то ты прав, Роман, – подбодрил насупившегося и окончательно расстроенного теткиной отповедью мальчишку Северов. – Скорее всего, он не стал бы убийцей и так и продолжал бы спокойно сидеть на своей «золотой горе» и жил бы дальше, может, действительно встретил какую-то другую девушку и все бы у него срослось замечательно. Если бы Лика не вернулась за деньгами.