Голос Порции снизился до болезненно натянутого шепота.

– Взгляни на воду, Порция, – сказала Эвелина, положив ладонь на руку Порции. – Поверхность спокойная, гладкая, пока вода не знает препятствий. Теперь посмотри, что происходит, когда ей попадает камень. Она вспенивается и вскипает на своем пути вокруг камня. Пройдя его, она снова спокойная, но ты знаешь, что течение там, под поверхностью, готово снова взорваться.

– Я не понимаю.

Порция отвернулась от реки и подняла на Эвелину голубые глаза, полные смущения.

– Я думаю, что ты как эта речушка. Ты неожиданно натолкнулась на препятствие, Порция. Ты, а не твой отец или твоя сестра. Даниэль – твое препятствие, и ты взбурлила на своем пути, обходя его. Влюбленность немного похожа на ручей. Она может быть гладкой и счастливой, как у Фаины и Эдварда, или может быть изменчивой и волнующей, как у тебя и Даниэля. Все это зависит от того, как мы себя ведем, моя дорогая. Приходит время, если нам повезет, мы находим наше препятствие. Хочешь ли ты погреться на солнышке или бежать с быстротой молнии?

Бежать с быстротой молнии? Порция затаила дыхание, когда осознала справедливость объяснений леди Эвелины. Каждый раз, когда Даниэль дотрагивается до нее, у нее бывает чувство, как будто она взрывается изнутри.

– Но это не может быть любовью, – сказала она приглушенно. – Это слишком сильно, это больно, это…

– … самое удивительное чувство в мире, если оно разделено с мужчиной. Так, Порция? Ведь Даниэль Логан чувствует то же самое?

– Да… Нет. Я не знаю, леди Эвелина. Я думаю, что он чувствует, что обязан жениться на мне. Но я не хочу быть обязанностью. Я никогда не смогу выйти за такого человека, как он, который живет в отеле и которому приносят чай. Я бы умерла.

– А почему нет?

– Я бы просто не смогла. Я актриса, цыганка, вся жизнь в движении. Ничего в моей жизни никогда не было постоянного, кроме папы, Фаины и меня. Я не могу потерять это, не знаю, как быть кем-нибудь кроме того, что я есть.

– Порция, позволь рассказать тебе историю о другой цыганке. Когда я была девушкой, даже моложе тебя, я влюбилась в человека, который был не просто титулованным джентльменом, он был графом. Но для нас ничего не имело значения. Мы были влюблены, и этого было достаточно. Я сбежала с человеком, которого любила, и мы разделили больше двадцати пяти лет такой любви, о которой большинство женщин даже не подозревают.

– Но если посмотреть на вас, леди Эвелина, сразу видно, что вы леди. И вы приспособлены к этому миру.

– Порция, отец Эдварда был женатым человеком и министром культуры. Я не могла выйти за него. Ты можешь представить, что я почувствовала, когда узнала, каково его положение? Для него пост не имел значения, но имел значение для меня. Я решила стать такой женщиной, чтобы он мог гордиться мной.

– Но вы зоветесь леди Эвелина?

– Вильям всегда называл меня графиней. У него было несколько титулов. Хайдмар был пожалован ему королевой. Он подарил этот титул мне. Титул был просто почетным, но он всегда считал его реальным. Мы жили в Хайдмаре. Там вырос Эдвард. Ребенком он не знал, что незаконнорожденный. Когда ему исполнилось шестнадцать, Вильям признал его своим наследником и правопреемником своих титулов.

– Он должен был очень любить вас, ваш Вильям. Но это другое, леди Эвелина.

– Не такое уж и другое, Порция. Когда я уехала с Вильямом, мне было всего семнадцать лет. У моего отца была пивная "Удачливый парень" в Бостоне. И я никогда даже не училась в школе.

– Вы? – Порция посмотрела на леди Эвелину с изумлением. – Но вы… как же вы добились всего этого?

– Вильям учил меня. Но его не заботило, выучусь ли я чему-нибудь. Как видишь, мы были друг для друга преградой в потоке. Это было удивительно. Не имело значения, что он был титулованным лицом, а я содержанкой, мы были околдованы любовью, и это было все, что нас интересовало.

– Околдованы любовью! Боюсь, что по сравнению с этим у нас с Даниэлем все по-другому. Это не может быть любовью. Это ужасно. Это хуже, чем… чем корь, хуже этого.

– Возможно, но теперь скажи об этом чувстве, хотела бы ты жить без него?

Сказать по правде, она была настолько занята другими, что никогда не думала о мужчине. Теперь реальность случившегося обернулась к ней более ослепляюще, чем любая игра или мечта.

И слепая правда была в том, что любовь к Даниэлю пронзила ее как молния. Однажды опаленная этим жаром, она никогда не сможет стать прежней. Может быть, они с Даниэлем предназначены для того, чтобы быть вместе.

"Да, я хочу Даниеля", – хотела она сказать, но вместо этого ответила:

– Я хотела быть с мамой, но моя мама умерла. Я хотела настоящий дом с садом и цветами. Я хотела ходить в школу, как другие дети. Но ничего этого не могло быть. Я слишком нужна моей семье.

И эта правда уводила ее от объятий Даниэля. Она была мотыльком, бросившимся в пламя и понявшим, что ее крылья никогда не смогут полететь снова.

– Ты нужна или они нужны тебе, Порция?

– Конечно, я нужна им. Вы не понимаете. Фаина боится темноты. Когда мне было десять лет, я обещала маме, что буду заботиться о Фаине и о папе.

– Ах, Порция! – Эвелина протянула руки и обняла Порцию. – Твоя мама никогда бы не захотела, чтобы ты пожертвовала свою жизнь для сестры и отца. Она была пылкой женщиной, познавшей жизнь и любовь. Она любила твоего отца, и он был для нее всем. Если бы она была здесь, то сказала бы тебе это же самое.

– Но Фаина…

– Сейчас любит Эдварда.

– А мой папа! Он болен. Кто присмотрит за ним?

– Я! – Эвелина легонько оттолкнула Порцию и взяла ее за обе руки. – Мы с Горацием понимаем друг друга, Порция. Он устал и готов прекратить ваши путешествия. Когда Вильям умрет, мне ничего не останется в Англии. Все принадлежит Эдварду. Теперь я остаюсь дома. Я никогда не думала, что встречу такого человека, как твой отец. Наш приезд сюда был предопределен. Все будет хорошо.

– Что мне делать, леди Эвелина?

– Просто будь сама собой, Порция. Дай Даниэлю знать, что он может надеяться, но не показывай, что ему будет очень легко достичь этого.

– Боюсь, что уже слишком поздно, – сказала Порция упавшим голосом. – Он уже знает.

– Ум-м-м, так далеко зашло? Он негодяй.

– Я… мы не можем встречаться без… то есть…

– Тебе не нужно объяснять, Порция. Это просто очевидно для каждого. Он следит за каждым твоим движением, и посетители отеля очень быстро поняли, что он снял комнаты в общежитии Чатаква. Ты добилась своего, девочка.

– Я добилась? Это хорошо?

– Мне кажется, я должна немного вмешаться, учитывая, что ты лишена материнского руководства. Лорд поможет мне, если со мной что-нибудь случится, но я думаю, что Даниэль Логан переживает такое же тяжелое время, как и ты. Он человек, живущий своей жизнью. Может быть, ему нужно бороться со своими желаниями. А может быть, ты должна научить его.

– Ха! Не думаю, что я могу научить его чему-нибудь. Он слишком… слишком полон собой.

– Ну, это несколько старомодное понятие, Порция, но мужчина не всегда знает, чего он хочет. Это женщина должна показать ему.

– Но я не уверена, что мне следует хотеть его. Я также не уверена, что хочу жить в этом мире.

– А кто говорит, что ты должна жить в этом мире, девочка? Создай новый для вас обоих.


– Где ты был, Даниэль?

Ян встретил его в дверях номера с несколько натянутой гримасой, выражающей недовольство.

– Я репетировал новую пьесу, потом долго гулял. А что случилось?

– У нас гости – лорд Делекорт и леди Фаина.

Даниэль вошел внутрь и вопросительно поднял бровь.

– Сэр?

Эдвард Делекорт прокашлялся и глубоко вздохнул. Он крепко сжал руку Фаины и подтолкнул ее вперед:

– Мы с Фаиной хотели бы кое-что сообщить вам.

Даниэлю трудно было смотреть в лицо Фаины, не думая при этом о Порции. Волосы были другие и в то же время такие же. Фаина была словно солнечный свет, Порция больше походила на самородок золота, который мерцает золотоискателю. У Порции были глубокие теплые глаза, которые то сверкали гневом, то томились страстью. Видя Фаину здесь, в своей гостиной, он думал о Порции даже больше, чем за последние три дня.

– Разумеется, Эдвард.

– Мы хотим немедленно пожениться.

– Понятно. А чем я могу помочь вам?

– Ну, – сказала Фаина, вся светясь, – это Порция. Она не хочет отпускать меня в Англию. При больном папе и при моем отъезде труппы не будет… Вернее, это уничтожит мою сестру. А я не хочу этого.

– Да, я понимаю вашу проблему, Фаина. Но мне непонятно, чего вы хотите от меня.

– Вот в чем дело, сэр. Мы хотим знать, намерены ли вы вернуть труппу капитану, как обещали, или заключенный вами договор остается в силе. Я имею в виду, – Эдвард запнулся, покраснев от смущения, – мы думаем, что, может быть, вы с Порцией в самом деле позаботитесь друг о друге. Если это так, нам с Фаиной будет легче пожениться.

Что ж, Эдвард откровенно поставил проблему, которая мучила его последний час, – как быть с Порцией Макинтош. Он начал отвечать, поймал взгляд Фаины и изменил ответ.

– Наши с Порцией чувства касаются только нас. Но я не думаю, что она хочет замуж.

– Может быть, и нет, – согласилась Фаина, – но она очень переживает из-за вас. Я никогда не видела, чтобы она вышагивала по комнате, и не слышала, чтобы она плакала, с самой смерти мамы.

– Плакала! – Даниэль в отчаянии схватился за голову. – Порция плакала?

– Я думаю, да. Прошлой ночью она спрятала голову под подушку, но я слышала. И я знаю, что она сама не своя. Вы видели, как она убежала сегодня днем. Я поговорила с папой, и он сказал, чтобы я уезжала с Эдвардом. Но я не хочу причинить боль Порции. Я не могу.

– Когда вы хотите ехать?

– Мы хотели бы пожениться немедленно, – сказал Эдвард, – но Фаина считает, что она должна выполнить контракт, заключенный между труппой и Чатаквой. Мы хотим объявить о наших планах сейчас, чтобы остальные имели возможность получить другой ангажемент. В сентябре мы вернемся в Лондон. У меня там дела, которые я должен выполнить.

– Я понимаю, Эдвард. И я ценю ваше доверие. При таком положении дел у меня нет окончательного ответа. Но не допускайте, чтобы что-нибудь помешало вашим планам, – сказал Даниэль, добавив: – Я надеюсь, что смогу решить – многое и скоро. Давайте проведем представление и бал в субботу, и к этому времени я приду к решению – тому или иному.

Как только Фаина и Эдвард ушли из комнаты, Ян в волнении повернулся к Даниэлю и протянул листок бумаги:

– Вильям Пинкертон телеграфировал список посетителей Саратога-Спрингс, и я думаю, тебе интересно взглянуть.

Даниель быстро пробежался по именам:

– Леди Эвелина и Эдвард. Вильям Тревильон с семьей. И больше никого подходящего?

– Больше никого, Даниэль. Прозаический список нескольких имен, которых я не знаю совсем. Но посмотри, какая интересная вещь. Вильям прислал также список посетителей «Короны», и он дает нам другую кандидатуру.

– О? Кого же?

Даниэль быстро просмотрел второй лист:

– Сайлас Фаунтэн из Пароходства Фаунтэна был и в Саратоге, и в «Короне». Старина, мне неизвестно это имя. Мы когда-нибудь встречались с мистером Фаунтэном, Ян?

– Нет, Даниэль. И, насколько я могу судить, я никогда не слышал о Пароходстве Фаунтэна.

Даниэль напряг свою фотографическую память. Как правило, он рано или поздно мог вспомнить имя или лицо, если встречал человека прежде. Но не сейчас.

– Даже, Ян, если Сайлас Фаунтэн был в «Короне» и в Саратоге, он не появился в списке посетителей «Свитуотера». Чем это может помочь нам?

Ян сделал возмущенный жест:

– Даниэль, где твой острый логический ум? Если Пароходства Фаунтэна не существует, значит, и Сайлас Фаунтэн – вымышленное имя. Следовательно, он должен быть здесь. Но у меня такое странное чувство, что он и есть вор. И скорее всего он уже готов совершить свое деяние.

– Кто-то готов; в этом я уверен, Ян. Вот почему и мы должны быть готовы. Вот почему я придумал, чтобы был маскарад. Мы можем скрыть десять человек, и никто не узнает, что мы расставили ловушку.

– По каким признакам ты судишь, что грабитель совершит свое действие на балу? Не будет ли ему сподручнее обворовать комнаты посетителей, пока их не будет?

– И упустить рубины Лоудстоуна?

– Ты хочешь использовать ожерелье, сделанное из твоего собственного золота и рубинов? Но, Даниэль, ведь это золото с твоей первой разработки!

– И рубины, которые я купил в течение следующих десяти лет. Белла всегда считала меня сумасшедшим, что я покупаю рубины, но для меня они были как символ исполнения моей судьбы. Они были как память о моей матери и моей сестре. И каждый раз, когда я получал деньги, я прибавлял камушек.

– Хорошо, ты предусмотрел возможность, которая наверняка должна выдать врага. Предположим, ты потеряешь его?