Жюльетта Бенцони - Ожерелье Монтесумы

— Проклятая лгунья! Вы больше не осмелитесь говорить, что у вас нет любовника! Я застал вас…

Поезд набрал скорость, и конец фразы растаял в воздухе. Контролер торопливо подошел к Альдо и молодой женщине и быстро закрыл дверь.

— Боже мой, какая неосторожность! Как вышло, что эта дверь до сих пор не закрыта?

— Боюсь, в этом моя вина, — начал было Альдо, но дама не дала ему договорить. Она поправила шляпку, съехавшую набок, и сказала:— Вы же не станете упрекать этого господина, Леопольд? Без него я опоздала бы на поезд, и кто знает, что могло бы со мной случиться!

— Простите меня, госпожа баронесса! Это я виноват. Чтобы помочь моему сослуживцу, я оставил ненадолго свой пост и не смог приветствовать вас должным образом… Я немедленно отведу вас в ваше купе…

— Осмелюсь напомнить, что и меня вы не встретили тоже! — упрекнул его Морозини.

— Абсолютная правда! — добродушно подтвердила незнакомка с сильным бельгийским акцентом. — И слава богу! Без этого господина дверь оказалась бы закрытой, и я попала бы в ловушку! Можно сказать, что вы оказались в нужное время в нужном месте! Займитесь же этим господином, мой добрый Леопольд! У меня, как всегда, четвертое купе?

— Как всегда, госпожа баронесса, но…

— Оставьте, у меня только этот чемоданчик, я сама его донесу…

Ослепив улыбкой своего невольного спасителя, дама пошла по коридору. Контролер попросил Альдо назвать свою фамилию.

— Морозини. Билет был приобретен в последний момент.

Леопольд расцвел, а дама тут же обернулась:

— Князь Морозини? Из Венеции?

— Да, это я, — вынужден был признать Альдо, не зная, радоваться ему или огорчаться из-за такой несколько обременительной популярности.

Но дама уже протянула ему руку для поцелуя:

— Счастлива, просто счастлива нашему знакомству! Я баронесса Агата Вальдхаус. Надеюсь, вы едете в Брюссель?

— Да, а в чем дело? — Альдо склонился к изящной ручке, украшенной тремя ценными перстнями.

— У нас будет достаточно времени, чтобы познакомиться! Давайте встретимся в вагоне-ресторане за ужином!

Альдо поклонился. Ничего другого ему не оставалось, хотя он предпочел бы поужинать в одиночестве и своем купе и спокойно поразмышлять под стук колес и мягкое покачивание вагона. Но в этом случае баронесса сочла бы его грубияном. И потом Альдо любил неожиданности, поджидающие его в долгих железнодорожных путешествиях. Да и эта маленькая баронесса Агата, проявившая недюжинную силу и ловкость в искусстве избавляться от докучливых мужчин, показалось ему забавной. Морозини точно знал, о чем пойдет разговор. Разве его фамилия для светских дам не олицетворяла бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды и другие драгоценные камни?

— Госпожа баронесса знает, чего хочет! — неожиданно объявил Леопольд, раскладывавший багаж Морозини.

— Вы так хорошо с ней знакомы? — поинтересовался князь, усаживаясь к окну и закуривая.

— Эта дама часто ездит в моем вагоне, и она бельгийка, как и я. Баронесса — дочь Тиммерманса, знаменитого бельгийского шоколатье.— А мужчину, который ее преследовал, и от кого баронесса с такой ловкостью избавилась, вы тоже знаете?

— Это ее муж, барон Эберхард Вальдхаус. Как господин князь мог заметить, он вдвое старше жены, зануден, словно осенний дождь, и ревнив, как тигр… Я ничего больше не знаю, но госпожа баронесса очень откровенна, и я не стану лишать ее удовольствия лично рассказать обо всем господину князю… Но позволю себе заметить, что этот брак долго не продлится! — добавил Леопольд, с уверенным видом покачивая головой.

Альдо охотно в это поверил. Какой мужчина -если он достоин так называться — допустит, чтобы жена била его в живот на людном вокзале?

Наступило время ужина. Альдо расположился напротив баронессы за узким, украшенным цветами столиком, и к нему вернулись опасения, что вечер окажется скучным. Да, Агата Вальдхаус, урожденная Тиммерманс, была очаровательна: круглое лицо с ямочками на щеках, веснушки, короткие белокурые кудряшки с медовым отливом. Одна прядь все время падала на золотисто-карий глаз, напоминая ему Адальбера. Только глаза у его друга были голубые. Баронесса была словно создана из меда, столько его теплых оттенков присутствовало в ее волосах, глазах, коже и даже платье из римского крепа явно от знаменитого кутюрье. Ансамбль дополняли цепочки с топазами, цитринами, жемчугом и желтыми сапфирами и такие же серьги.

Занимая место за столом, она снова подарила Альдо свою сияющую улыбку — ее зубы были ослепительной белизны — и принялась поглощать бульон, который подали сразу. Покончив с первым блюдом, она объявила, став неожиданно серьезной:

— Знаете ли вы, что, помогая мне сесть в этот поезд, вы меня спасли, если не от смерти, то от множества неприятностей? Не дай бог, муж догнал бы меня, он бы меня точно запер!

— Так это был ваш муж? — Альдо притворился, что ничего не знает. — Да, действительно, он был очень сердит. Вы обошлись с ним весьма сурово, мужчине трудно смириться с подобным обращением. Вы не боитесь, что не сможете к нему вернуться?

— Но я не собираюсь к нему возвращаться! Именно поэтому муж хотел меня запереть. Как пишут в романах, «я возвращаюсь к матери»!

— А ваша мать… не будет против?

— Она? Я делаю, что хочу! Она так меня любит… С отцом, разумеется, было бы труднее. Но он уже умер, значит, не сможет оплакивать крушение брака, которого он так желал.

— Вы меня удивляете. Вы бельгийка, а ваш муж австриец, как я полагаю?

— Вы верно полагаете.

— Война кончилась не так уж давно, а Бельгия слишком от нее пострадала…Баронесса попробовала филе камбалы и насмешливо улыбнулась.

— Вы, венецианец, женились на внучке госпожи фон Адлерштайн! Это куда хуже, как мне кажется. Мы, бельгийцы, пострадали в основном от немцев, а не от австрийцев. И потом, видите ли, войны всегда забываются. Мы встретили Эберхарда четыре года назад в Экс-ле-Бэне… Он и мой отец… Короче говоря: рыбак рыбака видит издалека. И потом, Эберхард — барон, а мой отец обожал титулы. Должна заметить, что в те времена Эберхард был в хорошей форме. Заполучив супругу по своему вкусу, он забыл об окружности своей талии и начал лакомиться тем, что было под рукой, то есть мной и шоколадом моего отца. Оказалось, к тому же, что он настоящий Отелло. Набирая вес, он становился все подозрительнее, начал за мной следить. Если вечером на балу я дважды танцевала с одним мужчиной, он буквально уволакивал меня домой, чтобы устроить там сцену. Мысль о том, что у меня есть любовник или любовники, стала для него идеей фикс. Но вы же сами все видели, не так ли?

Камбала вдруг показалась Альдо безвкусной. Он как будто снова услышал крик: «Вы больше не осмелитесь говорить, что у вас нет любовника! Я застал вас…» Морозини почувствовал, что по шее у него потек холодный пот. В тот момент, когда барон Вальдхаус выкрикивал эти слова, князь обнимал прекрасную Агату, которую он только что на глазах ее мужа втащил в вагон…

— Раз уж у нас такой откровенный разговор, баронесса, скажите мне: у вас в самом деле есть…

— Любовник? Нет! Я никогда не обманывала Эберхарда, хотя он это тысячу раз заслужил. Видимо, мне еще не встретилась какая-нибудь редкая птица, — проговорила она, расправляясь с фаршированной перепелкой с ловкостью женщины, с детства приученной к хорошим манерам.

— В этом случае, позвольте мне задать вам еще один вопрос: сейчас, пока мы с вами столь мило беседуем, не полагает ли барон Эберхард, что ваш счастливый избранник — это я?

— Я об этом размышляла, когда пудрила нос. И ответ на этот вопрос оказался ошеломляющим. Именно так он и думает!

Капли холодного пота превратились в ручеек, заструившийся по спине Морозини.

— Но мы же едва знакомы! И я так редко бываю в Вене, что у нас не было случая встретиться…

Обратив взор на потолок, госпожа Вальдхаус ненадолго задумалась.

— Верно, — сказала она. — Разумеется, муж вас никогда не видел. Впрочем, как и я… Только услышав вашу фамилию, я поняла, кто вы такой.

Морозини вздохнул с облегчением, но радость его была недолгой. Продолжая рассматривать потолок, баронесса продолжила с очаровательной улыбкой:

— А жаль…

— Что значит «жаль»?— Быть вашей любовницей лестно, не так ли? Женщина, совершающая безумства ради такого мужчины, как вы, имеет право на прощение и понимание…

— Меня бы это удивило! В любом случае, после моей женитьбы роли любовниц вычеркнуты из моего репертуара. У меня красавица жена, у нас трое детей, и я ее люблю!

— В это трудно поверить. Вы входите в число самых привлекательных мужчин Европы…

— Но такова реальность. Есть лишь княгиня Морозини и никаких внебрачных связей!

— И как давно вы женаты?

— Пять лет.

— А разве два или три года назад у вас не было проблем с русской графиней, которую вы якобы убили в приступе ревности? Таково было обвинение, не так ли? Об этом много писали в газетах.

Альдо разозлился. Этот очаровательный горшочек с медом начал его серьезно раздражать.

— Я и не предполагал, что разговоры об этом достигли Австрии…

— Насчет Австрии не знаю, я в то время была в Париже. Такая увлекательная история…

— Надеюсь, вы прочитали все заметки до конца. В этом случае вам известно, что я не только не убивал эту несчастную, но и сам подвергся смертельной опасности…

— Ах, нет! Окончания я не знала. Муж приехал за мной, и мы вместе отправились в Нью-Йорк… Расскажите же мне об этом!

Опершись локтем о стол, опустив подбородок на руку, баронесса с подбадривающей улыбкой смотрела на Альдо. Ужин подходил к концу. Уже подавали кофе. Морозини от него отказался — кстати, это не было такой уж большой жертвой, — посмотрел на часы и сделал знак метрдотелю, чтобы тот принес счет.

— В другой раз, баронесса, — вежливо ответил он. — Прошу у вас разрешения откланяться и оставляю вас пить кофе в одиночестве. У меня был изнурительный день, и я боюсь заснуть прямо за столиком. Это было бы непростительно!

На лице Агаты Вальдхаус появилось выражение обиженного ребенка, которого мама укладывает спать, отказавшись рассказать на ночь сказку. Она казалась такой расстроенной, что Альдо захотелось положить ей в рот палец за неимением пустышки… Он оплатил счет, встал и откланялся:

— Желаю вам спокойной ночи, баронесса!

— Вам… вам также! Мы увидимся завтра за первым завтраком? — с надеждой добавила она. — И вы мне расскажете продолжение истории?

Возвращаясь в свое купе, Альдо думал о том, что от этой трапезы ему придется отказаться и лишить себя одного из удовольствий международных путешествий по железной дороге, когда первый завтрак отличается особым разнообразием блюд. Он предупредил проводника, что покинет купе только по прибытии поезда на станцию. Князь обошелся без объяснений, а хороший служака Леопольд не стал ни о чем расспрашивать. Постель была уже разобрана, и Альдо вскоре лег, вспоминая о забавлявшей его беседе. Благодаря этой встрече его заботы на какое-то время отступили на второй план, но любопытство очаровательной женщины оказалось безграничным, а он ненавидел все, что хотя бы отдаленно напоминало допрос!

Морозини не забыл горячо поблагодарить Господа за то, что ревнивый муж, принявший его за любовника своей жены, не знал его фамилии…

Утром, как только поезд остановился, князь вылетел из купе — благо оно располагалось недалеко от двери, — спрыгнул на перрон и бегом направился к выходу с вокзала, чтобы сесть в такси.

Он впервые повел себя таким образом по отношению к женщине, но сожаление было мимолетным…

Из окна автомобиля, который вез его на площадь Брукер в отель «Метрополь», где Альдо всегда останавливался, когда дела приводили его в бельгийскую столицу, он увидел большую рекламу шоколада фирмы «Тиммерманс». Князь пожал плечами, но дал себе слово купить этот шоколад и попробовать перед отъездом. Он очень любил все изделия из какао-бобов, а эта марка пользовалась в Европе очень высокой репутацией. Альдо мысленно попросил прощения у баронессы Агаты за то, что так беспардонно с ней обошелся. Возможно, она этого не заслуживала!

Гостиница «Метрополь» в Брюсселе, изобильно украшенная деревом теплых тонов, освещенная приглушенным светом, украшенная мрамором, сиянием зеркал и необычным кафе в стиле барокко с мягкими кожаными креслами, принадлежала к числу четырех или пяти гостиниц, которые предпочитал Альдо Морозини. Он всегда с удовольствием сюда возвращался. Князь чувствовал себя в этом отеле почти как дома. Сразу по приезде он немедленно отправился в кафе, чтобы с комфортом позавтракать. После этого Морозини поднялся в свой номер, принял душ, побрился, надел другой костюм, позволил себе поразмышлять несколько минут и спустился в холл. Там он решил переговорить с портье, который знал его многие годы и приветствовал с видимым удовольствием: