— Несчастный случай, в результате которого я лишился руки, произошел совсем недавно, и барон Луи об этом не знал. — Что же с вами случилось? — Глупость! Полгода назад на набережной я попал под фургон. Руку пришлось ампутировать, но я надеюсь, что смогу носить протез. Вы очень расстроились, не так ли?

— Больше всего меня печалит, как опечалит и барона Луи, несчастье, уготованное вам судьбой. — О, есть и худшие беды! Я уже не молод, а мои жена и дети изо всех сил стараются мне помочь… Не хотите ли добавить капельку джина в ваш кофе? Что-то подсказывает мне, что вы в этом нуждаетесь!

В глазах огранщика запрыгали веселые искорки, и Альдо не сумел удержаться от улыбки. — Вы читаете по моему лицу, как по открытой книге! Я с удовольствием добавлю джин. Кофе был отличным, а джин только подчеркнул его аромат. Они выпили по две чашки, и Мейзель заговорил снова:

— Возможно, ваш случай не безнадежен. Так расскажите мне, в чем дело?

— Вам известно, что я видел камни, ограненные вами. Копии были выполнены мастерски. Например, «Голубая Звезда», сапфир вестготов, некогда стоивший жизни моей матери… По совету Ротшильда я хотел просить вас изготовить для меня копии пяти изумрудов, совершенно особенных. Я полагал, что они исчезли в XVI веке, но они появились вновь и привели к трагедии…

— Что это за изумруды?

Альдо открыл портфель и вынул книгу, при виде которой Мейзель улыбнулся:

— У меня тоже есть такая! Симон Аронов нашел для меня экземпляр…

— Еще один из его подвигов! Насколько мне известно, в мире осталось всего пять или шесть книг!

— А что ему было не под силу? У него был настоящий талант. А потом он исчез, и я не смог даже узнать, что с ним случилось…

— Я расскажу вам об этом, потому что это я положил конец его страданиям…

Несколькими скупыми фразами Морозини рассказал о последних часах жизни Хромого из Варшавы, и мужчины долго хранили молчание.

— Итак, — с грустью сказал Мейзель, — я больше никогда его не увижу. Я это подозревал, но все-таки надеялся…

— Мне искренне жаль лишать вас этой иллюзии, потому что я знаю, насколько это может быть тяжело…

— Но правда всегда предпочтительнее, — с этими словами мастер вернулся к книге, которую Альдо открыл на нужной странице. — До несчастного случая я бы с удовольствием попробовал выполнить наш заказ, но теперь… — Он посмотрел на свой пустой рукав.

Но Морозини не собирался сдаваться:

— Возможно, есть кто-то, кого бы вы смогли научить? У вас есть дети! Сыновья?

— У меня действительно есть сын, но камни его не интересуют. Он выбрал путь служения Господу, и я не могу этому не радоваться. Это благословение для семьи…

Но в голосе огранщика прозвучали нотки сожаления, и Альдо не стал усугублять печаль мастера, напоминая о возможности взять ученика. Он закрыл книгу, убрал ее в портфель и встал.

— Вы правы. Это действительно благословение, а я счастлив представившейся мне возможности познакомиться с вами и поговорить о Симоне Аронове. Я могу вспомнить о нем только с вами, моим другом Адальбером и бароном Луи!

— Прошу вас, подождите минуту! Я был бы очень огорчен, если бы вы проделали столь долгий путь напрасно…

Мейзель подошел к средневековой длинной узкой скамейке из черного дерева, которую оживляли желтые подушки. Гранильщик снял подушки, поднял сиденье, и под ним обнаружился сейф. Он набрал шифр, открыл дверцу, что-то достал и положил в карман. Затем Мейзель вернулся к столу и положил на него два крупных изумруда удивительного зеленого цвета. Камни по размеру соответствовали тем, которые разыскивал Альдо…— Видите? — спросил огранщик — До несчастного случая я думал о том, чтобы повторить камни из ожерелья Монтесумы, и даже сделал два из пяти. Я собирался огранить их, когда у меня будут готовы остальные три. Но не успел. И сейчас я хотел бы, чтобы вы взяли их на память.

Альдо взял один камень и рассмотрел его в лупу ювелира, с которой никогда не расставался.

— Невероятно! — вздохнул Морозини. — Они совершенно идеальны и могут ввести в заблуждение любого эксперта. Как вы добиваетесь такого результата?

— Позвольте мне сохранить это в тайне! Я случайно нашел секрет успеха и поклялся, что унесу его с собой в могилу. Постарайтесь понять меня! Какого бы совершенства я ни добивался, это всего лишь фальшивка, которую можно приравнять к воровству!

— Не будьте столь строги к себе! В Средние века, например, во времена Крестовых походов часто путали изумруд и перидот, который еще называют оливином. Но украшения, при создании которых их использовали, не утратили своей ценности…

— Но это связано с их историей, хотя элемент фальсификации все равно присутствует. Симон Аронов легко мог воссоздать пектораль, не отправляя вас на поиски подлинных камней. Только он все равно осознавал, что в результате получится фальшивка, и пророчество Илии не сбудется. Но довольно об этом, — с этими словами он положил камни в кожаный мешочек с застежкой-кулиской. — Прошу нас, возьмите камни, я настаиваю. Доставьте мне удовольствие. Кто знает, может быть, они вам помогут.

Теперь «изумруды» лежали в ладони Альдо. Перед их великолепием не мог устоять даже такой искушенный эксперт, как он. И тут же ему в голову пришла мысль: а что, если найти огранщика в Париже? Пусть он сделает из них копии камней из ожерелья Монтесумы. Это позволит если не выиграть время, то хотя бы заманить врага в ловушку…

— От всего сердца благодарю вас, господин Мейзель, — наконец сказал Альдо. — Для меня честь познакомиться с вами… И если вы окажетесь в Венеции, я с удовольствием приму вас у себя…

По дороге в гостиницу Морозини позволил себе не торопясь прогуляться по набережным каналов, вдоль которых раскинули ветви старые деревья. Эти каналы, если смотреть на них с высоты птичьего полета, складывались в причудливую паутину на земле Голландии. Старинные дома с разнообразными щипцами крыш, расположенные вдоль берегов, узкие горбатые мостики придавали этим водным артериям неотразимое очарование, которому Альдо впервые поддался. Возможно потому, что он пребывал в меланхолическом настроении. Разумеется, Венеция под высоким синим небом была более величественной. Но переменчивое небо Амстердама соответствовало суровой красоте этого города, расположенного на несколько метров ниже уровня непредсказуемого Северного моря. Человеческий гений, создавший дамбы, защитил его от свирепых зимних штормов. Князь задержался возле уличных музыкантов с монументальной шарманкой, которых можно встретить только в Голландии. Эти огромные машины, украшенные яркими изображениями барабанов, колоколов, статуй и военных сцен, всегда собирали вокруг себя публику. Перенести их с места на место могли только три человека. Когда шарманка оказывалась в нужном месте, каждому отводилась своя роль: один крутил ручку, чтобы завести механизм, а двое других вставали по обе стороны от инструмента и собирали деньги, которые подавали прохожие. Альдо тоже внес свою лепту и был вознагражден широкими улыбками и — как он решил — пожеланиями счастья. Во всяком случае, он на это надеялся, и, Господь свидетель, очень в этом нуждался!

Изменившаяся погода прервала его прогулку. Яркое солнце исчезло за большой серой тучей, поторопившейся освободиться от накопившейся в ней воды. Морозини побежал к гостинице и оставался там, пока не настало время отправляться на вокзал.

Визит к Якобу Мейзелю, позволивший ненадолго вернуться в прошлое, оставил у него теплые воспоминания, но все же стал еще одной неудачей…


Морозини надеялся утешиться в доме тетушки Амели, но его ждало разочарование. Мадам де Соммьер — вместо того, чтобы спокойно сидеть в своем кресле под только что распустившейся фуксией, — мерила шагами зимний сад, сложив на груди руки. Мари-Анжелин, сидевшая на низком стуле с книгой на коленях, удрученно следила за ней.

Маркиза встретила племянника словами:

— Явился, наконец! Мне казалось, ты должен был приехать утром?

— Мне тоже так казалось, но поезд опоздал на несколько часов из-за несчастного случая: какой-то автомобилист решил преодолеть железнодорожный переезд как раз перед самым экспрессом. От несчастного мало что осталось…

— Какой ужас! Я бы предпочла другое оправдание.

— Другого нет. А как ваши дела, как ваш ужин?

— Если бы Ланглуа не был светским человеком, таким очаровательным…

— И таким интересным мужчиной! — добавила Мари-Анжелин.

— Помолчите, План-Крепен, когда я говорю! Так нот, если бы он не был таким, каков он есть, я бы тебя не простила. Ты выставил меня на посмешище!

— Вас? Перед Ланглуа? Это невозможно!

— Ошибаешься! Слушай внимательно. Я прошу Евлалию приготовить легкий ужин, изысканный, но не слишком роскошный. Я посылаю Сиприена в винный погреб за бутылкой нашего лучшего бургундского, я обращаюсь с комиссаром так, словно он мой племянник Я стараюсь! Уделяю ему максимум внимания, лелею его. Мы ведем беседу, и, предложив ему выкурить сигару, я преподношу ему печальную тайну дома Вобрена, надеясь на понимание после такого угощения и заботы…

Маркиза сделала эффектную паузу, чтобы подчеркнуть драматизм момента.

— И? — не выдержал Альдо.

— Это его ничуть не удивило. Ланглуа уже все знал.

—Как?

— Вот так! И он мне назвал источник. Перед отъездом из Парижа некий заместитель прокурора сообщил ему обо всем в письме и попросил держать это в секрете.

— Боже мой! Молодой Вобрен! Мне следовало об этом догадаться, когда он так заспешил к себе в отель! А что говорит Адальбер?

— Он был разъярен. И в данный момент Видаль-Пеликорн уже уехал в Биарриц, — вмешалась в разговор Мари-Анжелин. — Он преисполнен решимости найти этого молодого человека, чтобы… Как это он выразился? Ах, да: постараться его остановить, пока он опять не…

— План-Крепен! — маркиза покраснела. — Не обязательно цитировать дословно!

— Простите! Я хотела сказать, пока он не наделает новых глупостей. Адальбер уехал, а мы ждали вашего возвращения, чтобы последовать за ним. Так как вы уже здесь, я займусь билетами? — Она взглядом спросила разрешения у маркизы. — Мы можем уехать завтра?

— Минутку, План-Крепен! Ты доволен своей поездкой в Амстердам?

— И да и нет, — ответил Альдо, вынимая из кармана кожаный мешочек с поддельными изумрудами, который ему подарил Мейзель. — Человек живет, но мастера больше нет. Он потерял руку и не может работать. Но я доволен тем, что познакомился с этим удивительным человеком… И он дал мне вот что, — пояснил он, переворачивая мешочек и выпуская «изумруды» на красную узорную шелковую ткань большой салфетки, покрывавшей круглый столик на одной ножке. — Посмотрите: реальность превосходит вымысел! Этому человеку пришла в голову идея скопировать именно те пять изумрудов, которые мы ищем. Он успел сделать только два, а потом попал под машину…

— И этот тоже? — запротестовала маркиза. — Сегодня ты рассказываешь нам только о жертвах аварий! Но какое несчастье!

— Он не нуждается в жалости… Мастер живет в комфорте, и ему есть о чем подумать. И все же, какая несправедливость! Если бы не эта трагедия, мы получили бы готовое ожерелье через несколько недель.

Дамы взяли по одному «изумруду» и рассматривали камни с искренним восхищением.

— Удивительно! Будто бы настоящие! А ты собираешься ими воспользоваться? — поинтересовалась маркиза.

— Я пойду к Шоме[72] и попрошу огранить камни так, как выглядят два подлинных изумруда из колье. В нужный момент я предложу их этому проходимцу в черном и скажу, что не смог найти остальные. Это позволит нам назначить ему одну встречу и сообщить об этом Ланглуа, без широкой огласки, разумеется. Возможно, это наш единственный шанс заманить в ловушку этого негодяя.

— Он этим не удовольствуется, — заметила Мари-Анжелин. — Только все пять камней вместе обладают магической силой.

— Мне это известно не хуже, чем вам! — вдруг вышел из себя Морозини. — Но что еще я могу сделать? Если у вас есть какие-то соображения, то выскажите их или оставьте критические замечания при себе!

В зимнем саду не было двери, иначе Альдо обязательно хлопнул бы ею. Обида захлестнула План-Крепен, и она проводила его взглядом одновременно удивленным и оскорбленным. Морозини был уже далеко от зимнего сада, а Мари-Анжелин все сидела, не в силах произнести ни слова. Мадам де Соммьер не удержалась от иронического замечания:

— Где ваше знание психологии, План-Крепен? Хоть вы и любите историю, но, видимо, недостаточно хорошо осведомлены об особенностях венецианской знати. Все Морозини предпочитали лесть!

— Но он никогда не говорил со мной в таком тоне, — со всхлипом пробормотала старая дева.