— Свожу с ума, — так же тихо прошептала она, хотя за шумом музыки по ту сторону стены я смог расслышать каждое ее слово. Каждый звук. Смог почувствовать неровное дыхание, которое опускалось теперь на мое лицо, стоило мне слегка нагнуться и оказаться ближе к ней.

— Дерзкая девчонка, — ответил я, обводя большим пальцем контур ее покрасневших губ. Таких мягких. Гладких. Они словно созданы для меня. Для того, чтобы я целовал их то нежно, то страстно. То яростно, то чувственно. Только для меня.

Я вновь не удержался и продолжил наш страстный поцелуй с таким же напором и жесткостью, жадно покусывая пухленькие губки. Готов был впиться в них, словно вампир, высасывающий кровь у своей жертвы. Теперь я понимал, насколько сильно на меня подействовала отстраненность и воздержание от этой девчонки. Мне мало. Мало эти поцелуев, мало прикосновений к ее оголенной на некоторых участках коже. Мало ее самой. Наверное, если бы я был чуть трезвее, то моментально пригласил к себе домой и воплотил бы все мечты в реальность. Хотя… нет! Не осмелился бы. Не хватило бы смелости вновь совершить проступок, который навряд ли обойдется без последствий. Но сейчас я не думал об этом. Не сейчас, когда в моих объятьях самая желанная девушка.

Я, освободив из собственных оков тоненькие запястья, которые тут же опустились мне на лицо, скользя то по подбородку с отросшей щетиной, то по телу, опускаясь все ниже и ниже к груди, в котором бешено билось мое сердце, я сжал сильнее ее талию уже двумя руками. Втиснул свое тело, создавая непередаваемый по ощущениям жар наших тел. Постепенно я перешел жаркими поцелуями с ее губ, все еще требующих ласки, на скулы. Затем все ниже и ниже, чувствуя пульсирующую артерию к уху на ее шее и ощущая более четкий ягодный аромат. Такими небольшими крючками, изучая ее фарфоровую кожу, я достиг уха, посасывая нежную мочку, на что в ответ получил одобрительный стон. Я не сразу почувствовал на своих плечах через ткань футболки острые ноготки, которые впивались в меня все сильнее и сильнее. Мне не было больно, наоборот эти жесты распаляли меня еще больше, заставляя ласкать эту девочку с большим упоением.

Я не понимал, почему так происходит. Почему не мог остановиться и оторваться от нее. Я ненавидел ее и одновременно хотел задрать это чертово платье, заставляя почувствовать мое желание заполучить ее как женщину, а не какую-то ученицу из моего класса. Я бы наплевал на все правила, уставы, не свои принципы, лишь бы она окончательно и бесповоротно стала моей. Моей и только.

Но что-то во мне перемкнуло. В какой-то момент я буквально протрезвел, а реальность не сразу ворвалась в мою голову. Она ведь моя ученица. Та самая Виктория Сафронова, из-за которой меня ждала бы тюремная камера, а мою дочь — детский дом. Та, от которой я хотел держаться подальше и как можно дольше игнорировать ее существование. Вот и продержался я всего несколько дней, пока не увидел, как мою девочку обнимал какой-то хахаль. Я обещал себе не портить ей жизнь, обещал больше не срываться. Прекратить хоть какие-то задатки наших чувств и будущих отношений. Хватит!

Я слишком резко остановился, наблюдая недоумевающий взгляд, все еще полный иллюзий и страсти. Слишком неожиданно ушел от нее подальше, оставив в полном одиночестве. К выходу из этого треклятого клуба, в который меня притащил Костян. Не могу больше находиться в этом шумном месте, которое ассоциировано с ней. Невозможно быть здесь и знать, что где-то поблизости находится эта малышка. И я закрыл дверь в эту часть своей жизни, стараясь больше не думать о ней…

Проснулся я неожиданно, ощущая, как по телу сказываются капельки пота, а тяжелое дыхание никак не желало выравниваться. Первое, что я заметил, как только резко вскочил со своей кровати и принял сидячее положение, — это пробуждение дочки, которая до этого момента мирно посапывала рядом со мной, жалуясь перед сном на кошмары. Мы нечасто спали с Анютой вместе, однако отказать в этот раз ее просьбе я не смог, ибо сам стал мучиться той же проблемой, что и она. Да, с дочерью мне становилось куда спокойнее, чем без нее. До того момента, как я вылетел из своего сна в реальность.

— Папочка, с тобой все в порядке? — обеспокоенно спросила она слегка хриплым голоском, кое-как разлепляя синие глазки после сна. Вряд ли она испугалась, скорее моя резкость показалась ей неожиданной, нежели мое состояние после неудавшегося сна.

— Все хорошо, Анют. Спи, — поглаживая дочку по голове, я старался успокоить ее и вернуть обратно в царство Морфея, а спустя несколько минут та заснула, не вспоминая более мое испуганное лицо. Как только я услышал Анино посапывание — позволил себе с чистой совестью потихоньку встать с кровати и пойти на балкон. Все-таки мне не помешает лишняя сигаретка, а успокоиться рядом с дочерью, не навредив ее сну, я не всегда мог.

Выйдя на балкон, я более-менее пришел в себя. То ли зимний воздух помог мне в этом, то ли успокаивающий сигаретный дым, которого так не хватало в моем организме. Или что-то другое. Но что? Скорее воспоминания сна, которые не сразу появились в моей голове, только минут через пять после пробуждения. Будь в какой-то другой ситуации, я бы подумал, что меня вновь посещали кошмары, связанные с проблемой по имени Виктория Сафронова, однако сейчас, переосмысливая каждую деталь и каждое свое действие в подсознании, понимал, что здесь ничего необычного нет.

Потому что все происходило в реальной жизни…

Это просто воспоминание, которое пришло мне не здесь и сейчас, а во сне. Воспоминания того дня, когда Костян потащил меня в клуб, как тогда я увидел танцующую посреди танцпола свою малышку, будучи в компании приятной дамы. Как наблюдал на ее плавными движениями, притягивающими не только мое внимание, но и других мужчин. Как какой-то хмырь позволял себе гораздо больше, чем я.

Как дал тому мудаку по морде, а затем отвел девчонку в какой-то коридор, где после громкой ссоры, мы придались страсти…

С одной стороны я радовался, что все не зашло слишком далеко, а с другой — сожалел, что не воплотил все свои мечты в реальность. Наверное, если бы не нависшая над головой реальность, я бы не осмелился и пальцем прикоснуться к Вике в тех местах, где касался тогда, в клубе. Здравый смысл и дебилизм…

Прошло уже достаточно времени с того похода в клуб, но память о той раскрепощенной девчонке никак не хотела развеиваться. Не забывалась. Те воспоминания невозможно выкинуть из головы, как и все остальные, связанные с ней. Сколько дней назад я застал ее в клубе? Сколько мне требовалось сил, чтобы не вернуться обратно за ней? Как долго я мучился, завидев ее в школе с улыбкой на лице? Не знаю. Не хотел знать, сколько времени мне потребовалось. Когда-то я думал, что оно сможет все вылечить, придаст забвению мои воспоминания о ней. Но это не так. С каждым днем, когда видел в конце коридора ее тоненькую фигурку, девичий образ все больше и больше закреплялась в моей голове. Все чаще я заставал себя с мыслью о ней. О нашей близости. Об отдаленности, которую я старался держать, как, собственно и она. Только у Вики не всегда получалось скрыть свои настоящие эмоции, в отличие от меня, то и дело наблюдая за ее грустным взглядом, за ненавистью в глазах и… за влюбленностью. Мне же никогда не составляло труда надеть на себя безразличную маску, в независимости от того, какие чувства я испытываю к тому или иному человеку. Но глядя на мою поникшую малышку, я всегда корил себя. Винил в ее нездоровом для подростка состоянии. Да, я знал о ее проблемах в семье — сама же мне поведала свои тайны, но все равно корил себя и только себя. Ведь каждый раз я причинял ей боль из-за своей несдержанности, каждый раз давал ей надежду, а затем отталкивал, словно мои поцелуи ничего не значили, хотя это не так. Вряд ли обычная семнадцатилетняя девчонка смогла бы пережить мои перепады. Вот и она не могла, хоть и держалась при мне молодцом.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что слишком часто думаю о какой-то девчонке. Нет, не так — слишком часто думаю о женщине как таковой. За всю свою жизнь я вспоминал лишь трех представительниц прекрасного пола: маму, Тасю и Анюту. Временные подстилки, которые приходили на пару часов и уходили из моей жизни до определенного момента, пока их услуги вновь не понадобятся, не оставались в моей голове дольше получаса. Не заслужили моего внимания. Но Вика… не уходила из мыслей очень долгое время, пока мы не пересекались в стенах школы. Постепенно я начал думать о ней реже, только ее образ вновь подпитывался частым присутствием в моих рабочих буднях. Я застаю ее то в коридорах, то в столовой, то еще в каком-то другом месте и начинаю сходить с ума от постоянных колебаний воспоминаний о ней. И всей душой я хотел, чтобы она думала обо мне так же часто, хотя, скорее всего, так оно и было.

Знаете, я никогда не нуждался во внимании окружающих. В рабочей среде все знали меня и принимали как своего, в клубе девушки прилипали словно магниты. Да, привлекательная внешность делала свое дело, однако никто не хотел связываться с отцом-одиночкой. Кто-то говорил, что девушек привлекали одинокие родители, но на деле выходило либо кратковременно, либо наигранно. Им хотелось меня. Моего тела. Моих денег. И я к этому привык. Привык игнорировать их после жаркого секса, привык к спектаклю одного зрителя, видимо, думая, что я наивный идиот. Я жил в таком ритме на протяжении пяти лет, не думая ни о чем, помимо своей работы, семьи и близких друзьях.

Пока не появилась она…

Вика вломилась в мою жизнь внезапно, внесла яркие краски в нее, изменила так резко, что я не успел заметить, как влюбился в нее. Влюбился в собственную ученицу, которую нужно всеми силами обходить стороной. Я всегда соблюдал субординацию, следовал каким-то жизненным уставам, но именно сейчас, когда уже не находил способов отстраниться, мне хотелось нарушить все правила. Я желал все время быть с ней рядом, знать, о чем она думает, чем дышит. Вдыхать сладковато-ягодный аромат, который присутствует только у этой девушки. Сказать, что я потерял голову — ничего не сказать. Даже мысли о педофилии в последнее время меня больше не преследовали.

Потому что любовь нельзя ассоциировать с педофилией.

Выкинув окурок на улицу, я все же остался стоять на балконе, подставляя в открытое окно лицо мелким снежинкам. Я не боялся вновь простыть, потому что все это ерунда. Даже сейчас мне это не поможет избавиться от мыслей о ней. Ничто уже не поможет. Я завяз в той девчонке, и как теперь мне остановить несущийся в неизвестность поезд — не представлял.

— Пап, — внезапно тихий голос Анюты разорвал тишину лоджии. Я так замкнулся в своих собственных мыслях, что не услышал, как проснулась моя дочь и вышла на холод. Придется закрыть окно и гнать малышку подальше от ветра, пока она не увидела излюбленные снежинки и не ринулась к окну. — Почему ты не спишь? — заинтересованно, все еще немного сонно спросила она.

— Не спится мне что-то, — оправдался я, выпроваживая ребенка из холодного помещения в мою теплую комнату. Схватив в охапку дочь, я лег на кровать, все еще продолжая обнимать мою маленькую принцессу. Она некоторое время смеялась от моей щекотки, разнося звонкий голос практически по всей квартире, а затем улеглась рядом со мной, устраиваясь поудобнее.

— Пап, а когда к нам придет Вика? — поинтересовалась она, застав меня этим вопросом врасплох. Мне только начало казаться, что мыслями я уже далеко от девчонки, но все же она не давала мне забыть о ней даже сейчас. — Мы так хорошо с ней поиграли, а еще она обещала добавить меня в друзья, — довольно проговорила малышка, хотя в какой-то момент мне показалось, что она оправдывалась. Но нет. Анюта слишком мала, чтобы это осознать. Я понял одну истину — девчонка оккупировала не только мою голову, но и голову моей дочери. Чертовка…

— Посмотрим, Анют. А пока спи, — обняв свою дочку, произнес я. Я бы хотел сказать дочери правду и сообщил бы, что они больше никогда не увидятся, а Вика больше не перешагнет порог моей квартиры, только не мог заставить поверить свою дочь в слова, в которые не верил сам. Почему? Потому что Вика Сафронова окажется в моей квартире и не раз.

В этом я был уверен однозначно…

* * *

Следующие недели до наступления нового года прошли настолько быстро, что даже сверхбыстрый человек вряд ли бы смог это заметить. Вот и я не понял, как пролетело время. За окном уже лежал снег, сильный ветер дул в лицо, периодически тушил только что зажженную сигарету, нервируя меня с самого утра, как только я собирался выехать на работу. Меня всегда бесил снег, раздражала слякотная погода, которая не только заставляла ладони окоченеть, но и превращала все вокруг в сплошную дичь. Бесконечная подготовка к новому году за месяц, поиск подарков, распродажи и прочее. Все это превращало нормальных людей в жадных идиотов, способных продать душу дьяволу за очередную скидку в гипермаркете. Я никогда не любил новый год. Не любил зиму, мороз и ебучую слякоть. Но я терпел только из-за одной единственной женщины на свете. Хотя нет, из-за двух. Из-за Анюты, которая каждый год ждала прихода деда Мороза, и из-за Таси. У них это в крови. В крови любовь к веселью, к праздникам и к чуду, которое происходит в этот период. Однако я понимал, что ничего не случается просто так. Все вокруг это понимали, просто не хотели признаться в этом самим себе, окунаясь в атмосферу праздника. Но я не могу. Не могу выкинуть реальность из головы хоть на секунду, а она в данный момент оказалась чересчур жестока. По крайне мере со мной, наградив меня в последние недели уходящего года бесконечной работой и кучей взбалмошных учеников и очередной порцией погубленных нервных клеток.