— Ты ведь любишь ее, так? — в его голосе я больше не слышал неприязни, возмущения или чего-то похожего. Скорее спокойствие, которого мне так не хватало в ответ несколько минут назад, когда я выворачивал душу наизнанку во время своего рассказа о нашем романе с Викой.

— Да, пап. Люблю, — подтвердил я, кивнув на автомате головой. Краем глаза я взглянул на отца, замечая, как на щеке медленно образовывался синяк. Да, весело же ему будет в понедельник в офисе, но, если честно, чувства вины я не испытывал. Вы оба выпустили пар, а сейчас спокойно разговаривали, хотя, учитывая скандал, я не ожидал от него следующих слов, спустя несколько минут ожидания:

— Чем тебе помочь? — нарушив временно привычную тишину, поинтересовался он. Я не стал вдаваться в подробности, что же могло изменить его мнение по отношению к сложившейся ситуации, а просто ответил на его вопрос. Если подумать, мы бы пришли к этому разговору чуть раньше, не будь отец таким эмоциональным. Видимо, эта черта передалась и мне, хоть мне и удалось частично ее обуздать.

— Мне нужен компромат на одного человека, — пояснил я, выдыхая новую порцию сигаретного дыма в балконное окно.

— Собираешься проверить свою малолетку? — усмехаясь скорее горько, чем иронично, спросил отец. Видимо, он еще не до конца смирился с моими отношениями, однако это не мешало ему продолжать быть моим родителем.

— Нет, — меня чуть не передернуло, когда отец назвал ее малолеткой, но поправлять его я не стал. Не тот случай. — Ее зовут Ольховская Анна Михайловна, — с неприязнью я произнес имя рыжей ведьмы, по чьей вине я вел себя, как ебучая скотина по отношению к Вике.

— Я сегодня позвоню Палычу, — заверил он, практически следом за мной выпустив сигаретный дым в окно. Радовало, что отец не забыл мое исповедание о своей проблеме и о том, что мне угрожал один человек — мы обошлись без лишних вопросов, которые могли бы еще больше вывести меня из себя. За это я ему благодарен. — Надеюсь, ты не спишь с ней, — выдохнул отец. Поначалу я подумал, что он имел в виду чертову историчку, но затем, взглянув в его глаза, осознал, о ком шла речь. Уж точно не о престарелой ведьме бальзаковского возраста.

— Нет, не сплю, — опроверг я его слова. — Мы поссорились из-за этой суки, — не стесняясь бранных выражений, выплюнул я, достав из пачки еще одну сигарету. Да, мои легкие не скажут за это спасибо, но это единственный способ успокоиться и не навешать историчке люлей, не обращая внимания на гендерную принадлежность. — Что мне делать?

— Лучше пока что держаться от этой Вики подальше. Чем реже вы будете пересекаться, тем ниже вероятность, что твоя сумасшедшая причинит ей вред, — серьезно пояснил отец. Я и сам это понимал, только рассчитывал, что в скором времени мне не придется игнорировать мою малышку, оставляя ее в полном неведении. — Зачем эта дама вообще за тебя взялась? — удивился он.

— Мужика ей захотелось, — фыркнул я, вкладывая в эту фразу всю свою неприязнь к рыжей суке. Даже заочно она бесила меня хуже некуда.

— Мать знает об этом? — спросил отец.

— Нет, — ответил я, повернувшись к нему лицом. — Не говори ей о Вике. Вряд ли она не вмешается, — объяснил свою просьбу, и отец, как никто другой, понимал, к чему я прошу его об этом. Он не нуждался в объяснении, но я не мог его не предоставить.

— Не стану. Сам расскажешь, — заверил он. — Пошли, нас наверняка потеряли, — не став выслушивать мои возражения, кинул отец и вышел с балкона. Я даже забыл спросить, что он скажет матери, когда та увидит синяк на скуле, но, видимо, его это ни капли не волновало, как и мое решение пойти с ним. Я мог бы сказать, что мне ничего не оставалось сделать, как послушаться его и покинуть балкон следом за ним, но не буду. Зачем? Ведь я сам принял это решение, тем более его слова правдивы, а мать вряд ли успокоится, если не увидит за столом единственного сына. Мне нужно лишь почаще улыбаться и говорить ее подругам комплименты, вновь надев на себя маску благородности, а потом… приехать домой с полусонной Анютой, наигравшейся с маминой кошкой, уложить спать, да и самому отдохнуть как следует. Только вряд ли я на это сейчас способен, все время вспоминая мою девочку. Мою Вику. Еще немного. Сейчас мне нужны силы как никогда. И речь уже идет не о своем благополучии, а о близких мне людях.

Еще немного…

* * *

Вновь поганое утро, вновь до жути нудный день в школе, который я хотел бы проспать и, как любой другой ученик, посидеть дома, играя в стрелялки. Однако в стрелялки мне играть поздно, а кормить семью на что-то нужно. Только это меня мотивирует подниматься ежедневно с кровати и дуть на работу сломя голову. Конечно, я бы мог попросить мать прикрыть меня, дать больничный или придумать что-либо еще, лишь бы остаться наедине с самим собой. Но не хочу. Эгоистично выглядит с моей стороны, хотя это не единственное чувство, которое я испытывал чаще положенного, переступая порог пятиэтажного здания школы.

Боль….

Каждый раз, когда я встречал свою малышку в коридоре и видел ее загруженное лицо, то не мог просто пройти мимо и не почувствовать какой-то скрежет внутри. Все разрывалось, хотя, как я думал, больше нечему. И так внутренние органы, перерезанные воображаемым лезвием ножа, повреждены. Я еле сдерживался, чтобы не подойти к той девушке, похожей на мою возлюбленную, и не смахнуть одинокую слезинку на заплаканной покрасневшем личике, но каждый раз одергивал себя и заставлял глядеть лишь вперед, иногда кивая проходящим мимо ученикам. Несмотря на слабость и многочисленные попытки положить на все огромный болт, я старался следовать наставлению отца и держаться подальше от Вики. Ключевое слово: старался. Сложно игнорировать небезразличного тебе человека. Родного. В которого влюблен всем сердцем. Мне тяжело видеть ее такую беззащитную, отгородившуюся от внешнего мира, выставляя на поверхность своей личности лишь шипы, о которые колются окружающие, и осознавать, что я не в состоянии это исправить, хоть и знал один действенный способ. Я одергивал себя практически в самый последний момент, вспоминая о предупреждении Анны Михайловны. Тем более я не знал, на что способна эта женщина, а проверять на близких себе людях не хотел, учитывая решительный настрой во время второго разговора.

После дня рождения матери и совещания с отцом, я решил некоторое время походить на поводу у этой женщины, ответив согласием на ее предложение. Это единственный раз, когда я наблюдал искреннюю радость и эйфорию на лице коллеги, только вряд ли она подозревала в своей рыжей голове о последствиях своего поступка. Несмотря на осознанное подписание договора с самим дьяволом воплоти, результат которого узнал в первые же минуты «заключения контракта», я не поддавался на провокации, стараясь держать дистанцию каждый раз, стоило нам столкнуться в стенах школы. Я очень надеялся, что мне удастся на время расследования избегать назойливую преподавательницу, однако этим дело не закончилось. На следующий день, видимо осознав, что я останусь непреклонен к ней, женщина сама начала приходить в мой кабинет после уроков, что не сулило ничего хорошего. Я то и дело бегал от нее, прикрываясь внештатной работой и другими делами. Однажды мне даже пришлось звонить Костяну и просить его якобы вызвать меня к себе по срочному делу. Наверное, со стороны картина убегающего мужика от женщины бальзаковского возраста выглядела забавно, как в советском фильме, только смеяться мне совсем не хотелось. Не до шуток, знаете ли. Нет, дело даже не в приставаниях этой дамочки, а в том, что она совершенно не стеснялась своих же учеников. Нам крупно везло, что мы ни разу не попались на глаза ребятам, но что случится, если в следующий раз удача отвернется от меня и нас увидит уже не какой-то там ученик младших классов, а Вика. Что же она обо мне подумает? Как я буду объяснять ей, что все это фальшь? Если после нашего расставания и моего игнорирования ее как таковой она бы еще согласилась меня выслушать и, скорее всего, простила бы, то сейчас, предполагая такой расклад событий, никакому сожалению не бывать.

Так и прошла первая неделя. Я бегал от исторички по всей школе, ученики то и дело наблюдали за мной, как за идиотом (или мне так только казалось?), а моя боксерская груша то и дело получала сокрушительные удары от меня, отвечая мне физическим вредом. Хотя покрасневшие костяшки на руках не особо привлекали мое внимание — привык к ним, как к родным. От отца я не получил ничего нового, а он объяснил это тем, что сыщику нужно время на серьезный компромат. Наверное, я бы сдался, послал бы всех к чертовой матери и сам бы подкинул что-то рыжей ведьме, дабы отцепиться от надоедливой пиявки, высасывающей из меня все соки, но отец вновь направил меня на верный путь, напоминая, ради чего мы все это затеяли, а точнее ради кого. Ради Вики. Ради моей малышки, которая вместе со мной мучилась изо дня в день. Та веселая девочка испарилась, уступая место поникшей девушке, сохраняющей какой-то траур. Хотя, если подумать, так оно и было. Это траур. Утрата наших отношений. Я тоже скорбел, только старался не показывать это на людях. А старалась ли она? Вряд ли.

С каждым днем ей будто становилось все хуже и хуже. Под большими мраморными глазами появились круги, которые она даже не старалась замаскировать, тело стало еще более хрупким, будто она болела тяжелой болезнью, а улыбка пропала с ее лица раз и навсегда. Даже шагая рядом с улыбающейся подругой, она сохраняла первоначальное выражение лица. Я не знал что делать, как лучше поступить, ненароком не переступив черту, за которую обещал не ступать ногой некоторое время, пока судьба сама не подкинула мне ответ.

Все случилось во вторник, когда школа устроила официальное родительское собрание. К сожалению, мой класс не был исключением, учитывая предстоящие экзамены и дальнейший выпуск из школы. Необходимо было продумать празднование последнего звонка, выпускного вечера и прочей ерунды, которой я не желал заниматься. Если бы я мог, то и сюда послал бы Афанасьева, который без труда справился бы с поставленной задачей. Но, к сожалению, классный руководитель обязан сам решать такие вопросы с помощью родителей, конечно.

— На сегодня все. Всем спасибо, — наконец-то объявил я через два часа мучений. Родители постепенно начали покидать помещение за некоторыми исключениями. Несколько человек подходили ко мне для пояснения каких-то вопросов, касательно выпускного. С тремя родительницами из четырех мы быстро разобрались, но вот последняя заставила меня не только задержаться подольше, но и неслабо понервничать.

Спустя пару секунд, как только дверь закрылась за родителями Андросова, ко мне подошла блондинка лет сорока, которая еще на родительском собрании привлекла мое внимание. И нет, дело не в симпатии или какой-то вспышки чувств по отношению к достаточно стройной для своих лет женщине (у меня все-таки есть Вика, несмотря на разлуку). Она показалась мне смутно знакомой, особенно пронзительный взгляд зеленых, слегка уставших глаз. Наверное, я бы оставил это ощущение и забыл бы о женщине, если бы она не показала легкую дружелюбную улыбку, которую видел лишь у одного человека. Только спустя время я понял…

— Добрый вечер, Станислав Родионович, — произнесла блондинка, взглянув на меня уверенно. — Меня зовут Ольга Владимировна. Я мама Вики Сафроновой, — уточнила она, вызывая во мне какую-то волну удивления. Или паники… Да, я видел эту женщину когда-то давно на первом собрании, но не придал этому факту никакого значения. Сначала я просто-напросто не мог ответить хоть что-то, ибо, несмотря на уверенность в своих словах, она смотрела на меня странно, с неким любопытством. Вдруг она узнала о наших отношениях и пришла сейчас разобраться со мной, заранее подождав, пока все свидетели покинут помещение? Или же Вика сама рассказала ей о нас. Хотя нет. Вряд ли бы я получил такой дружелюбный взгляд от женщины, узнай она о моей любви к собственной ученице. Эти мысли заставили меня ненадолго успокоить.

Возможно, вы ждете, что я буду видеть в этой женщине свою малышку, сравнивать и подмечать что-то для себя. Скорее всего, так и будет. На самом деле, если долго рассматривать Ольгу Владимировну Сафронову, то можно найти сходство с дочерью: те же глаза, тот же овал лица. Не скажу, что они похожи, как две капли воды, однако схожесть чувствовалась даже в голосе. Но не идентичность. У Вики он более мелодичный, а у Ольги Владимировны — слегка хрипловатый. Скорее всего, здесь сказался возраст женщины и тяжелый рабочий день.

— Станислав Родионович, я бы хотела узнать о Вике, — продолжила она после моего приветствия кивком, вытаскивая меня из собственных размышлений. На самом деле многие родители желали узнать о своем чаде, однако конкретно ее просьба почему-то казалась мне двоякой. Как парень или ухажер (не хочу называть себя бывшим), я мог бы пояснить и разъяснить причины текущего состояния Вики, но как преподаватель и классный руководитель обязан рассказать об успеваемости, которая упала за это время, о подготовке к выпускным экзаменам и выборе ВУЗа, которые она нагло игнорировала и до сих пор не сдала бланк старосте. Но не стану. Потому что Викина мама и так все прекрасно замечала.