Достойной мести никак не получалось. Сашка все так же ходил, тряс чубом, улыбался, демонстрируя кривые зубы. Ставил подножки на физкультуре, писал гадости на доске перед уроками. А то принимался «икать» иголкой. Вставлял в карандаш булавку и начинал легонько стучать сталью о край парты. Получался квакающий звук. С гулким эхом, будто в жестяном ведре. Звук носился по классу, отовсюду и ниоткуда конкретно.
— Прекратили! — с напряжением в голосе приказала Ирина Александровна, и ее темные глаза налились нехорошей тяжестью. Посмотрит — убьет.
— А чего Сухова не слушается?.. — как бы между делом протянул Сашка.
У Эли от неожиданного заявления упала ручка. Рядом с ней карандаш с булавкой.
— Сухова! Дневник на стол! — припечатала Ирина Александровна. — Еще один срыв урока, и я вызываю родителей!
Учительница высокая и худая, но голос у нее такой, что мурашки бегут по спине. Ой, как страшно. Эля понесла дневник к учительскому столу. От несправедливости щипало в переносице. Кричать бессмысленно, ничего не докажешь. Надо мстить, так же цинично и жестоко.
Чтобы избавиться от несправедливого замечания в дневнике, Алка предложила вырвать страницу. Дернули неудачно. Вечером пришлось объясняться с отцом.
Папа сидел в кресле, устало постукивал дневником по коленке. Перед Элиными глазами мелькал Микки-Маус, наклеенный на обложку. Мышонок улыбался, хитрые глаза смазанно скакали туда-сюда.
— Так не бывает, — словно на последнем издыхании говорил папа. — Ты не виновата, а все на тебя свалили.
— Просто он дурак.
Оторвать взгляд от наклейки не было никакой силы, а потому в глазах уже рябило от двадцати пяти ушей, хвостов и белых манишек.
— Он один дурак или все?
— Один.
Эля отвернулась.
Зачем-то вспомнилась лошадка из карусели. Родители тогда не ругались, сказали, сама виновата, зачем взяла в школу. И в какой-то момент ей показалось, что утром карусель в портфель она положила только для того, чтобы Максимихин ее сломал. Что ей самой было приятно такое внимание. А ведь ничего такого не хотела, всего лишь похвастаться.
— Саша не может ни с того ни с сего задевать тебя. Наверное, ты сама от него что-то хочешь.
Ну, конечно, это любовь! Папа, а туда же! Какая любовь к этому ненормальному?
Стало обидно и как-то сразу жарко. Эля засопела, пытаясь сдержать слезы. Нос хлюпнул.
— Ну, ну, ну, — растерялся отец. — Он виноват, он.
Папа сгреб Элю в охапку, усадил на колени. А она все сгибалась, пытаясь свернуться в клубочек — когда тебя мало, то и беда твоя уменьшается.
С этого момента ей уже не хотелось никому мстить. Месть выходила какая-то неправильная. Если смотреть по фильмам, тот, кто мстит, получает от этого удовольствие. А тот, кому мстят, страдает и каждую минуту просит прощения. Розовощекий откормленный Сашка на страдающего не тянул.
Эля постоянно теперь смотрела на него, потому что сердобольная Ирина Александровна на последнее полугодие началки посадила их вместе. Довольный Максимихин в наглую списывал, таскал конфеты из бокового кармашка рюкзака. Эля колошматила его по острому плечу кулаком, тыкала карандашом в бок, забрасывала учебники за учительский стол, шуршала бумагой, когда он отвечал. Сашка улыбался. Все время криво, как истинный злодей. Дергал одним углом рта, обнажал кривые зубы. Вокруг глаз собирались морщинки. Кожа, как всегда, шелушилась.
Максимихин не оставался в долгу. Он ставил Эле подножки. Обрывал вешалки на куртках, выкидывал в коридор ластики, ронял тетради.
Алка скалила зубы в улыбке и обещала новую месть. Страшную. Кровавую.
Расставаться с начальной школой было не жалко — новая, почти взрослая жизнь обещала большее, манила круглосуточным удовольствием и безграничной радостью.
Переход в среднюю школу принес с собой неожиданное разделение на касты. Класс стремительно расползся по группкам. К шестому классу Когтев с Борисовым айсбергом уплыли в Антарктику двоечников. Сашка с Лехой пробились в лидеры. При этом пришлось немного подраться с Гариком Арзумовым. И не было больше рядом Ирины Александровны, способной любое недовольство объяснить влюбленностями. Стройная шеренга отличников замкнулась на Машке Минаевой и Севке Костылькове. Эля с Алкой болтались в середняках, что Дронову страшно злило. Ей все казалось, что их норовят столкнуть в изгои, к Арзумову и Хоплину, и надо было что-то делать, чтобы вырваться из болота.
— О! Смотри, какая лапа!
В руках Максимихина была кукла. Старая немецкая кукла, еще мамина. В парике. В бальном платье, в снимающихся сапожках.
— А чего трусы не стринги? — вертел куклу Сашка. — А чего в парике? Лысая?
— Сам ты лысый! — негромко ответила Эля и попыталась забрать игрушку.
— Всю жизнь с протянутой рукой!
Кукла взлетела в воздух. Эля прыгнула, но ее сбили, и уже с пола сквозь слезы она смотрела, как кукла переходит из рук в руки. Как задирается юбка, рвется тонкая сетка парика. Казалось, что она слышит, как щелкают, открываясь и закрываясь, пластмассовые глазки. Зеленая радужка с блесткой.
Кукла ударилась об пол. Глазки закрылись. Эля юркнула между ног, подцепила игрушку за короткие волосы.
— Стоять! — на белое платье наступил серый ботинок. Максимихин нагнулся, чтобы поднять добычу. — Не уйдешь!
— Отдай! — Эля стукнула кулаком по противной ноге и потянула куклу на себя.
— Щаз! — Сашка резко придвинулся, подтаскивая к себе куклу за платье.
Кукольная рука вырвалась из пальцев, содрав кожу. Эля еще успела перехватить за пластмассовую голову. Максимихин рванул за вытянувшуюся ногу.
— Сломаешь!
Улыбка, кривые зубы, рыжеватый чуб, упавший на глаза.
— Пусти! — вскрикнула Эля.
— Держи! — хохотнул Сашка, дергая игрушечную ногу так, что появилась резинка. Она дрожала. Прыгал перед глазами узелок.
Эля догадалась, что сейчас будет, — отпустит. Оттянул, чтобы больнее ударить.
И ничего не успела сделать.
Кукла ударила по руке, ухитрившись найти самые больные точки. Треснула пластмасса.
Глаза закрыты. Нет больше блестяшки. Голова вмялась в туловище, расколов тело до белых трусиков. Шея гнется, проваливаясь в трещину.
— Сама виновата! Я же говорил, не тяни.
Ярость закипела в переносице, плеснула кипятком в глаза.
— Гад!
Знала, что бесполезно, но все равно бросилась. Замахнулась куклой.
— Щаз испугаешь, — прикрылся рукой Сашка.
Голова у куклы оторвалась.
— Запчасти теряешь, — увернулся от удара Максимихин.
— Ненавижу! — кричала Эля, колотя противника по подставленному плечу. — Убью!
— Сначала я! — орал в ответ Сашка.
Он как-то ловко вывернул из ее рук куклу и забросил под парту.
— Достала уже! — рявкнул в лицо. — Кикимора болотная!
— Сам ты болотный!
Эля смотрела на задранную юбку игрушки, на испачканную ткань, на беспомощно приподнятую ногу.
— Держи, — Алка подала порванный парик. — Не надо было в школу приносить.
— Ой! Влюбленные ругаются, только тешатся, — фыркнул Лешка.
За два года он не вырос, зато раздался в плечах — шел уже на первый разряд по плаванию.
— Дурак! — погрозила кулаком Эля.
Подхватила куклу и побежала из класса.
Ирина Александровна! Где вы? Почему не пришли? Почему не разняли? Почему не сказали свое заветное — от любви до ненависти один шаг. Сейчас она сделает шаг в противоположную сторону. К ненависти. К ярости.
Кажется, это была Сашкина куртка. Чувствуя, как от рывка через руки вытекает обида, дернула. Раз, другой. Загудела потревоженная труба вешалки. Полетела соседская куртка.
— Эттто что такое?
«Ттттт» прозвучало в унисон дрожащей трубе.
Какие у них, оказывается, бдительные нянечки. Или у Эли удача такая хромоногая?
Ее повели в знакомый кабинет.
Стол и директор еще больше срослись. Оба улыбались. Эля шмыгала после истерики носом, косилась на фикус около окна. Он был с ней солидарен. Вздыхал, жмурился.
— Что же вы все время деретесь? Большие уже… — печально сутулилась классная руководительница. — Учитесь объяснять все словами, а не кулаками.
— Он первый…
И еще не договорив, поняла — не то, надо по-другому. Вот только как?
«Не провоцировать», — учил папа. «Ццццц», — холодно-жужжащий, как муха, звук. Неприятно. И слово неприятное. Выплюнуть его хочется и уйти. Уйти навсегда. Чтобы искали, чтобы волновались. А она бы не вернулась. Дошла бы до края света, устроилась бы там под горой. Вокруг цвели бы цветы. И никого. Голубое, до горизонта, небо. В небе парит орел. Ну, или стрижи. Они еще свистят, когда крыло режет воздух…
Куклу выбросила в ближайшую помойку. Долго сопела, сдерживая последние слезы.
— Я ему тоже что-нибудь сломаю! — прошептала видневшейся над мусорным баком голове.
Алка хмурилась. Весна, авитаминоз — она теперь постоянно сводила брови, уже и морщинки укоренились над переносицей.
— Пошли ко мне, — шмыгнула носом Эля. — Заедим расстройство пирогами. У меня фильм есть хороший, про лошадей.
— Не. — Дронова вздохнула. — Не могу. Доклад надо писать.
— Какой доклад? — От удивления, что Алка отказалась, Эля забыла про свое горе. — Нам же ничего не задали!
— Надо, — многозначительно ответила Дронова.
Кукла торчала из помойки. Дронова демонстрировала свою спину. Удаляющуюся спину. На Алке был новый костюм — серые брючки и пиджачок. Симпатично. Чего это она стала в школу так расфуфыриваться? День рождения, что ли? Вроде у нее в сентябре. В начале. Они обычно в парк ходят. Родители в кафе, они на каруселях. До одурения. А потом мороженое. Красота. К чему это она все вспомнила? Непонятно.
Фильм был хороший, а настроение плохое. Пришла мама, стала ругать за куклу. Последнее время она непременно выплескивала свое недовольство если не на папу, так на Элю. Папа терпит, он привык, они давно ругаются, а вот Эле терпеть не хочется. Хочется убежать на край света. Обязательно взять с собой Алку. Больше никого не надо.
— Ты как с Луны свалилась, — устало бродила по кухне мама. — Как будто не знаешь, что дорогие вещи в школу носить не надо. Их вообще на улицу брать не стоит. Что за фантазии тебя посетили?
— На английский велели принести любимую игрушку. Все принесли. Я тоже. Я не виновата, что Максимихин заметил.
Перед ней стояло какао. Вкусное. Минут десять назад было таким. Успело покрыться пленочкой. Если коснуться ложкой, пенка жадно облепит блестящий металл. Забудешь ложку в воду положить, высохнет — не отмоешь. Мама опять же будет ругаться. Она последнее время ходит уставшая, недовольная. С папой постоянно ссорится, а на следующий день словно специально приходит еще позже, и они уже кричат в своей комнате, но их слышно. Между комнатами тонкая перегородка.
— Вот и брала бы мишку какого-нибудь или из своих барбишек. Эту-то зачем потащила? Ее еще мне покупали!
— Говорили же, любимую.
Если какао начать пить сейчас, то пленочка прилипнет к губе, будет неприятно.
— Ты прямо как не родная. Все готова вынести.
— Может, я и правда не родная?
Мысль была неожиданная. Многое оправдывающая. Значит, где-то есть родные, другая школа с нормальными людьми. Можно даже Алку туда взять. Она тоже ходит все время недовольная. Наверное, и ее в роддоме подменили? Вот в чем дело! У них совсем другие имена, не Элина и Алла, а…
Додумать не получилось. Мама тяжело села рядом, поставила перед собой чашку с чаем.
— Что ты несешь! — спросила устало.
Под глазами круги, на лице морщинки. Самые глубокие от уголков губ вниз.
— Откуда такие мысли?
— Сама только что сказала.
Мама махнула на нее полотенцем.
Подумаешь, Эля может не ужинать. И какао ваше пить не будет.
— Увижу Максимихина — убью.
— Так ты все с ним воюешь?
Мамина ладонь легла на затылок. Была она влажная после мытья посуды и тяжелая.
— Ни с кем я не воюю, — вывернулась из-под руки. — Нужен он мне больно! Сам пойдет, споткнется и башкой в колодец свалится.
Мама умильно улыбалась. Это вывело из себя.
— И не надо говорить, что я в кого-то влюбилась! Это чушь!
— Да я не говорю, — засмеялась мама и посмотрела на нее так, словно Эля вдруг превратилась в младенца из песочницы.
Точно! Подменили! В роддоме!
Эля вылетела с кухни, шарахнула дверью. Что-то посыпалось с полочек в ванной.
«Его можно убить презрением», — решила Эля.
Примчалась в школу с новым, неожиданным планом. Должен был сработать.
"P.S. Я тебя ненавижу!" отзывы
Отзывы читателей о книге "P.S. Я тебя ненавижу!". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "P.S. Я тебя ненавижу!" друзьям в соцсетях.