Бюджет мне выделили скромный, поэтому я принесла собственные материалы. Кроме того, я велела своим ученикам собрать картинки из журналов, а также всякие мелочи, вроде помпонов и пуговиц. Сторми такая же барахольщица, как и я, и у нее нашлось множество сокровищ: кружева с платьев, в которых крестили ее детей, коробок спичек из мотеля, где она познакомилась с мужем («Не спрашивай», – сказала она на это), корешок билета из парижского кабаре. «Париж 1920-го! – всполошилась я. – Вы встречали Хемингуэя?» Но Сторми лишь бросила на меня презрительный взгляд: вообще-то она не настолько старая, а мне следует подучить историю.

У Алисии более минималистический и аккуратный стиль. Моим черным маркером для каллиграфии она подписала каждую фотографию японскими иероглифами.

– Что здесь написано? – спрашиваю я, указывая на снимок, где Алисия и ее муж, Фил, стоят у Ниагарского водопада. Они держатся за руки и облачены в желтые дождевики.

Алисия улыбается.

– Здесь написано «День, когда мы попали под дождь».

Значит, Алисия тоже романтик.

– Должно быть, вы очень по нему скучаете.

Фил умер год назад. Я встречалась с ним лишь несколько раз, когда помогала Марго с организацией пятничных вечеров. У Фила был старческий маразм, и он почти не разговаривал. Обычно он сидел в инвалидном кресле в общей комнате и всем улыбался. Алисия от него ни на шаг не отходила.

– Я скучаю по нему каждый день, – отвечает она, прослезившись.

Сторми втискивается между нами, с зеленой блестящей ручкой за ухом, и говорит:

– Алисия, тебе бы чуть оживить свои страницы. – Она подталкивает в ее сторону набор наклеек с зонтиками.

– Нет, спасибо, – натянуто отвечает Алисия, отодвигая свой альбом подальше от Сторми. – У нас с тобой разные стили.

Сторми щурится.

Я подбегаю к колонкам и увеличиваю звук, чтобы разрядить обстановку. Пританцовывая, Сторми подходит ко мне и поет:

– Джонни – ангел, Джонни – ангел, Джонни, ты мой ангел…

Мы наклоняем головы друг к другу и продолжаем хором:

– Я мечтаю о нас с тобой и том, что между нами будет.

Когда Алисия уходит в туалет, Сторми говорит:

– Какая же она зануда, фу!

– Вовсе она не зануда, – защищаю я ее.

Сторми направляет на меня палец с ярко-розовым маникюром.

– Не смей любить ее больше меня только потому, что вы обе азиатки.

Проведя какое-то время в доме престарелых, я привыкла к слегка расистским комментариям пенсионеров. Сторми хотя бы больше не говорит о нас как о людях «восточной внешности».

– Вы мне одинаково нравитесь, – уверяю ее я.

– Не бывает такого! – Она шмыгает носом. – Никто никому не может нравиться абсолютно одинаково.

– Разве своих детей вы любите не одинаково сильно?

– Конечно, нет!

– Я думала, у родителей нет любимчиков.

– Разумеется, есть. Я больше всех люблю младшего, Кента, потому что он маменькин сынок. Он навещает меня каждое воскресенье.

Я не хочу в это верить и говорю:

– Ну, не знаю. По-моему, у моих родителей не было любимчиков.

Я говорю так, потому что считаю, что это правильно. Но так ли это на самом деле? Если бы кто-то приставил пистолет к моей голове и приказал выбирать, кого бы я назвала папиной любимицей? Наверное, Марго. Они с ним очень похожи. Она искренне любит документальные фильмы и наблюдение за птицами, как и папа. Китти – младшая, что автоматически дает ей преимущество. Но как же я, средняя из сестер Сонг? Может, я была маминой любимицей? Хотела бы я знать наверняка. Я бы спросила папу, но вряд ли он скажет правду. Надо выяснить у Марго.

Я бы ни за что не смогла выбрать между Марго и Китти. Но если бы, к примеру, они обе тонули, а я могла бы бросить только один спасательный жилет, то я бы выбрала Китти. Иначе Марго никогда бы меня не простила. Забота о Китти – наша общая обязанность.


Мысль о том, что я могу потерять Китти, вводит меня в задумчивое и заботливое настроение, поэтому вечером, после того как она засыпает, я пеку ей целый поднос сникердудлей, ее любимого печенья. У меня всегда есть в запасе пакет готового теста, замороженного идеальными цилиндрическими кусочками, чтобы, если кому-то из нас захочется печенья, мы смогли бы получить его ровно через двадцать минут. Китти ждет приятный сюрприз, когда завтра она откроет свой пакет с ланчем.

Джейми я тоже даю немного печенья. Я знаю, что не должна его баловать, но он смотрит на меня такими печальными щенячьими глазами, что я не могу устоять.

14

– О чем ты замечталась? – Питер бьет меня ложкой по лбу, чтобы привлечь внимание. Мы зашли после школы в Старбакс и делаем домашнюю работу.

Я высыпаю два пакетика нерафинированного сахара в пластиковый стаканчик и размешиваю его соломинкой. Я делаю большой глоток, и гранулы сахара приятно хрустят на зубах.

– Я думала, как было бы круто, если бы в нашем возрасте мы влюблялись, как в пятидесятых годах.

Я тут же жалею, что сказала «влюблялись», потому что Питер никогда не говорил, что влюблен в меня. Но слишком поздно, слова уже слетели с губ, так что я продолжаю говорить и надеюсь, что он ничего не заметил.

– В пятидесятых молодежь просто встречалась, и все было так легко. Сегодня Барт мог свозить тебя в кино под открытым небом, а завтра Уолт сопровождал тебя на сок-хоп или еще куда-нибудь.

– Что это еще за сок-хоп? – спрашивает Питер озадаченно.

– Это такие танцы босиком, как в «Бриолине».

Питер смотрит на меня с недоумением.

– Ты что, не смотрел «Бриолин»? Его как раз вчера показывали. Неважно. Смысл в том, что ты не становилась ничьей девушкой, пока не получала значок.

– Значок? – переспрашивает Питер.

– Да, парень давал девушке значок своего братства, и это означало, что у них все серьезно. Ваши отношения не были официальными, пока ты не получишь значок.

– Но я не состою в братстве. Я даже не знаю, как выглядят их значки.

– Вот именно, – замечаю я.

– Погоди, так что ты хочешь сказать? Тебе нужен значок или не нужен?

– Я ничего не хочу сказать. Я просто говорю, что в том, как все было раньше, было что-то клевое. Ты так не думаешь? Это старомодно, но очень… – как там Марго всегда говорила? – Постфеминистично.

– Стой, так ты хочешь ходить на свидания с другими парнями? – спрашивает Питер, но не расстроенно, а скорее озадаченно.

– Нет! Я просто… Это просто наблюдение. Было бы здорово вернуть непринужденные свидания. Есть в этом что-то милое, не так ли? Моя сестра, например, жалеет, что позволила их с Джошем отношениям зайти так далеко. Ты сам говорил, что тебе не нравилось, как серьезно у вас все стало с Женевьевой. Если мы расстанемся, я не хочу, чтобы все становилось так ужасно, что мы не сможем находиться в одной комнате. Я хочу оставаться друзьями, несмотря ни на что.

Питер качает головой.

– У нас с Джен все было сложнее из-за того, какая она. С тобой все иначе. Ты… другая.

Я чувствую, как снова краснею. Пытаясь не выдавать своего воодушевления, я спрашиваю:

– В каком смысле другая? – Я знаю, что напрашиваюсь на комплимент, но мне все равно.

– С тобой легко. Ты не сводишь меня с ума и не выводишь из себя. Ты… – Питер умолкает, увидев выражение моего лица. – Что? Что я сказал?

Я напрягаюсь, тело деревенеет. Ни одна девушка не захочет услышать того, что он сказал. Ни одна. Девушка хочет сводить парня с ума и выводить его из себя. Разве не в этом заключается влюбленность?

– Я говорил это в хорошем смысле, Лара Джин. Ты обиделась? Не сердись. – Он устало трет лицо.

Я колеблюсь. Мы с Питером говорим друг другу правду, так повелось с самого начала, и я хочу, чтобы так все и оставалось, с обеих сторон. Но затем я вижу беспокойство в его глазах, неуверенность, которой раньше за ним не замечала. Мы помирились всего пару недель назад, и я не хочу ссориться снова, понимая, что он не хотел ничего плохого. Я слышу, как говорю:

– Я не сержусь. – И с этими словами я действительно перестаю сердиться.

В конечном итоге я же сама боялась, что мы с Питером можем зайти слишком далеко и слишком быстро. Может, и хорошо, что я не свожу его с ума и не вывожу из себя.

Тучи на его лице мгновенно рассеиваются, и он снова сияет. Вот Питер, которого я знаю. Он делает глоток чая.

– Видишь, об этом я и говорю, Лара Джин. Поэтому ты мне так нравишься. Ты все понимаешь.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

15

Утром перед школой, когда я бегу к своей машине, Джош сбивает лед с лобового стекла. Папа мою уже почистил, завел двигатель и включил печку. Судя по машине Джоша, в школу он опоздает.

С Рождества мы почти не виделись. После всех случившихся между нами странностей и его разрыва с Марго Джош превратился в призрака. Теперь он уезжает в школу чуть раньше, а возвращается домой чуть позже. И он не сказал мне ни слова, когда произошла вся шумиха с видео, хотя в какой-то степени я этому рада. Не хочу слышать никаких «я же тебе говорил» и «я был прав насчет Питера».

Я выезжаю задним ходом, и в последнюю секунду открываю окно и высовываю голову.

– Тебя подвезти?! – кричу я Джошу.

Его глаза удивленно округляются.

– Да. Конечно.

Он бросает скребок для льда в свою машину, берет рюкзак и подбегает ко мне. Забираясь, он говорит:

– Спасибо, Лара Джин.

Он греет руки на решетке кондиционера.

Мы выезжаем из нашего района. Я еду осторожно, потому что за ночь все дороги заледенели.

– Ты стала водить гораздо лучше, – замечает Джош.

– Спасибо.

Я тренировалась, одна и с Питером. Иногда я все еще волнуюсь, но каждый раз, садясь за руль, я нервничаю чуть меньше, потому что теперь я знаю, что справлюсь. Ты понимаешь, на что способен, только когда продолжаешь это делать.

До школы остается несколько минут, и Джош спрашивает:

– Когда мы снова будем разговаривать? Скажи, чтобы я примерно себе представлял.

– Мы прямо сейчас разговариваем, разве нет?

– Ты понимаешь, о чем я. То, что случилось между мной и Марго, касается только нас. Разве мы с тобой не можем быть друзьями, как раньше?

– Джош, конечно же, мы с тобой всегда будем друзьями. Но вы с Марго расстались меньше месяца назад.

– Нет, мы расстались в августе. Но три недели назад она решила, что хочет снова быть вместе, а я отказался.

Я вздыхаю.

– Почему ты вообще отказался? Дело только в расстоянии?

Джош тоже вздыхает.

– Отношения – это тяжелый труд. Вот увидишь. Когда вы с Кавински будете встречаться дольше, ты поймешь, о чем я.

– Господи, ты такой всезнайка! Самый большой всезнайка, которого я встречала, не считая моей сестры.

– Которой из них?

Я чувствую, как во мне зарождается смешок, который я подавляю.

– Обе. Они обе всезнайки.

– И еще кое-что… – он колеблется, но потом продолжает: – Я ошибался насчет Кавински. Судя по тому, как он высказался из-за видео, я должен признать, что он хороший парень.

– Спасибо, Джоши. Он правда чудесный.

Джош кивает, и между нами воцаряется уютная тишина. Я благодарю судьбу за вчерашнюю непогоду и радуюсь, что его лобовое стекло утром заледенело.

16

На следующий день после школы я сижу на скамейке у входа и жду Питера, когда Женевьева выходит из двойных дверей, разговаривая по телефону.

– Если ты ей не скажешь, я сама скажу! Клянусь тебе!

Мое сердце замирает. С кем она разговаривает? Не с Питером?

Вслед за ней появляются ее подружки, Эмили и Джудит, и Джен быстро вешает трубку.

– Где вас, куриц, носило? – спрашивает она резко.

Те переглядываются.

– Джен, расслабься, – говорит Эмили, и я вижу, что она на грани, бесится, но осторожничает, чтобы не разгневать подругу еще больше. – У нас остается вагон времени на шопинг.

Тут Женевьева замечает меня, и ее недовольное выражение исчезает. Помахав, она восклицает:

– Привет, Лара Джин! Ты ждешь Кавински?

Я киваю и дую на пальцы, чтобы не стоять столбом. К тому же становится холодно.