Я чувствую укол в сердце.

– Ее зовут Женевьева. Мы раньше дружили, но теперь нет. И они с Питером уже давно расстались.

– И долго вы с Питером вместе? – спрашивает Хэйвен.

В ее глазах сомнение, будто она верит мне на девяносто процентов, но остальные десять не дают ей покоя.

– Мы начали общаться в сентябре, – это, по крайней мере, правда. – Сейчас мы не вместе. У нас как бы перерыв. Но я… не теряю оптимизма.

Китти тычет меня в щеку мизинцем, делая ямку.

– Ты улыбаешься! – говорит она и тоже расплывается в улыбке, пристраиваясь ко мне поближе. – Помиритесь сегодня, ладно? Я хочу Питера обратно!

– Все не так просто, – отвечаю я, хотя почему бы и нет?

– Еще как просто! Ты ему очень нравишься! Только скажи, что он тебе тоже нравится, и бум! Вы снова вместе, как будто ты никогда его не прогоняла.

Глаза Хэйвен становятся еще шире.

– Лара Джин, это ты с ним рассталась?

– В это что, так сложно поверить? – Я смотрю на нее, прищурившись, и Хэйвен было открывает рот, но принимает мудрое решение промолчать.

Она еще раз смотрит на фотографию Питера, а потом встает, чтобы пойти в туалет, и, закрывая дверь, говорит:

– Я лишь одно могу сказать: будь он моим парнем, я бы никогда его не отпускала.

От ее слов меня бросает в дрожь.

Когда-то я так же думала о Джоше, и чем все закончилось? Такое чувство, будто прошло сто лет, и он стал лишь воспоминанием. Я не хочу, чтобы с Питером было так же, когда прежние чувства остаются так далеко, что, как бы ты ни старалась, закрывая глаза, ты едва можешь вспомнить его лицо. Что бы ни случилось, лицо Питера я хочу помнить всегда.


Перед отъездом я надеваю пальто, и письмо вылетает из кармана. Марго подбирает его.

– Еще одно письмо?

Я краснею и торопливо говорю:

– Я пока не решила, когда мне его отдать. Самой бросить в ящик или отправить по почте? Или вручить лично? Марго, ты как думаешь?

– Просто поговори с ним, – отвечает Марго. – Прямо сейчас. Папа тебя подбросит. Езжай к нему домой, отдай письмо и посмотришь, что он скажет.

От этой мысли мое сердце начинает бешено стучать. Прямо сейчас? Взять и прийти, не позвонив, не составив план?

– Не знаю, – говорю я уклончиво. – По-моему, мне еще нужно подумать.

Марго открывает рот, чтобы ответить, но появляется Китти и заявляет:

– Хватит уже писем! Просто иди и верни его!

– Пока еще не поздно, – добавляет Марго, и я знаю, что она имеет в виду не только нас с Питером.

Я аккуратно обходила тему Джоша из-за всего, что между нами произошло. Конечно, Марго меня простила, но зачем раскачивать лодку? Последние дни я лишь молча ее поддерживала и надеялась, что этого достаточно. Но меньше чем через неделю Марго возвращается в Шотландию. Разве можно уезжать, даже не поговорив с Джошем? Мы все так долго дружили. У нас с ним все наладится, потому что мы соседи, и так бывает с теми, кто часто видится. Все сглаживается, будто само по себе. Но с Марго это не сработает, ведь она так далеко. Если они не поговорят сейчас, шрам будет становиться все тверже, пока не окаменеет, и они превратятся в незнакомцев, которые никогда не любили друг друга. Что может быть печальнее?

Пока Китти обувается, я шепчу Марго:

– Если я поговорю с Питером, ты поговоришь с Джошем. Не уезжай в Шотландию, оставив все так, как есть.

– Посмотрим, – говорит она, но я вижу промелькнувшую в ее глазах надежду, которая дает надежду и мне.

2

Марго и Китти уснули на заднем сиденье. Китти положила голову сестре на колени, а голова Марго с широко раскрытым ртом откинулась назад. Папа с блаженной улыбкой слушает Национальное радио. Все такие умиротворенные, а мое сердце бьется со скоростью миллион ударов в минуту в предвкушении того, что я задумала.

Я сделаю это сегодня же вечером. До того как начнутся уроки. Прежде чем все вернется на круги своя и мы с Питером станем одним лишь воспоминанием. Это как снежный шар: если его потрясти, на мгновение все переворачивается вверх дном, блестки повсюду… Настоящее волшебство! Но потом все успокаивается и возвращается на свои места. В жизни всегда все возвращается на места. А я не хочу возвращаться.

Когда мы проезжаем неподалеку от дома Питера, я прошу папу подбросить меня. Должно быть, он слышит в моем голосе отчаяние и нужду, потому что соглашается, не задавая вопросов.

Мы приближаемся к дому Питера, и я вижу, что везде горит свет. Его машина стоит на подъездной дорожке, рядом с минивэном его мамы. Солнце уже начинает садиться: зимой темнеет рано. У соседей через дорогу до сих пор горят рождественские огни. Возможно, это их последний день, ведь уже наступил новый год. Новый год – новая жизнь.

Я чувствую, как на запястьях пульсируют вены. Я нервничаю, ужасно нервничаю. Выбегаю из машины и звоню в звонок. Услышав шаги за дверью, я машу папе, и он отъезжает. Китти проснулась и широко улыбается, прижавшись лицом к заднему стеклу. Она показывает большой палец, и я машу ей в ответ.

Питер открывает дверь. Мое сердце скачет в груди, как мексиканские прыгающие бобы. На нем клетчатая рубашка, которой я раньше не видела. Должно быть, рождественский подарок. Волосы на макушке растрепаны, как будто он лежал. Увидев меня, он не выглядит удивленным.

– Привет! – Питер бросает взгляд на мою юбку, которая торчит из-под пальто, как бальное платье. – Ты чего так разоделась?

– В честь Нового года.

Может, стоило заехать домой и переодеться? Так я бы хоть чувствовала себя собой, заявившись к нему на порог с протянутой рукой, в ожидании милостыни.

– Ну, как провел Рождество?

– Хорошо. – Он делает паузу на целые четыре секунды, прежде чем спросить: – А ты?

– Отлично! У нас теперь есть щенок! Его зовут Джейми Фокс-Пикл.

На лице Питера ни тени улыбки. Он холоден. Я не ожидала, что он будет так холоден. Даже хуже… на его лице полное безразличие.

– Мы можем поговорить?

Питер пожимает плечами, что похоже на «да», но войти не приглашает. Меня охватывает тошнотворное подозрение, что у него Женевьева, но страх быстро рассеивается: будь она здесь, он бы ко мне не вышел. Питер оставляет дверь нараспашку, пока надевает кроссовки и пальто, после чего выходит на крыльцо. Он закрывает за собой дверь и садится на ступени. Я сажусь рядом с ним, разглаживая юбку.

– Ну, в чем дело? – спрашивает он так, будто я отнимаю его драгоценное время.

Это неправильно. Я ожидала совсем другого.

Но чего именно я ожидала от Питера? Что отдам ему письмо, он его прочитает и снова полюбит меня? Заключит меня в свои объятия, и мы страстно поцелуемся, но просто поцелуемся, невинно? И что потом? Мы будем встречаться? Сколько пройдет времени, прежде чем ему станет со мной скучно и будет недоставать Женевьевы? Прежде чем он захочет большего, нежели я готова ему дать, как в спальне, так и просто в жизни? Таким, как он, мало сидеть дома и смотреть фильм на диване. Как-никак, мы говорим о Питере Кавински.

Я так задумываюсь, увлекшись мысленным путешествием в будущее, что он спрашивает еще раз, на этот раз чуть теплее:

– Ну так что, Лара Джин?

Он смотрит на меня с таким видом, будто чего-то ждет, и мне становится страшно отдавать письмо.

Я сжимаю его в кулаке и запихиваю подальше в карман пальто. Руки леденеют. У меня нет ни перчаток, ни шапки. Наверное, мне лучше пойти домой.

– Я просто зашла сказать… что сожалею о том, как все обернулось. И… надеюсь, мы сможем остаться друзьями. И с Новым годом!

Питер щурится.

– С Новым годом? – переспрашивает он. – Ты это пришла сказать? Сожалею и с Новым годом?

– И что я надеюсь, что мы останемся друзьями! – добавляю я, закусив губу.

– Ты надеешься, что мы останемся друзьями? – повторяет он, и в его голосе слышатся нотки сарказма, которых я не понимаю, и мне это не нравится.

– Именно так.

Я начинаю вставать. Я надеялась, что он отвезет меня домой, но теперь не хочу даже спрашивать. А на улице так холодно! Может, если намекнуть… Дыша на руки, я говорю:

– Ну, мне пора домой.

– Погоди! Давай вернемся к извинениям. За что именно ты просишь прощения? За то, что выгнала меня из своего дома, или за то, что считала меня козлом, который всем вокруг рассказывает о том, как переспал с тобой, хотя этого не было?

У меня комок подступает к горлу. Когда он так говорит, это звучит действительно ужасно.

– И за то и за другое. Я за все хочу извиниться.

Питер склоняет голову набок, приподняв брови.

– А еще за что?

Я начинаю сердиться. Еще за что?

– Больше ни за что. Это все.

Слава богу, я не отдала ему письмо, раз он так себя ведет. Как будто мне одной есть за что извиняться.

– Слушай, ты сама пришла просить прощения и предлагать остаться друзьями. Но ты не можешь заставить меня принять твое недоделанное извинение.

– В любом случае желаю тебе счастливого Нового года! – Теперь я тоже говорю с сарказмом, и мне это нравится. – Всего тебе хорошего. Живи долго и счастливо, и все такое.

– Ладно. Пока!

Я разворачиваюсь. Утром я была полна надежд. У меня в глазах зажигались звезды, когда я представляла, как все пройдет. Боже, какой же Питер придурок! Скатертью ему дорога!

– Погоди!

Надежда запрыгивает мне в сердце, прямо как Джейми Фокс-Пикл, когда он забирается ко мне на кровать: быстро и без приглашения. Я оборачиваюсь, но всем своим видом говорю: «Ой, ну что еще тебе нужно?», чтобы Питер ничего не заметил.

– Что у тебя в кармане?

Я залезаю в карман рукой.

– Это? Да так, ничего. Рекламная листовка. Она лежала рядом с твоим почтовым ящиком. Не волнуйся, я по пути ее выброшу.

– Давай мне, я сам выброшу, – говорит он, протягивая руку.

– Нет. Говорю же, мне не сложно. – Я стараюсь затолкать конверт поглубже в карман, а Питер пытается выхватить его у меня из рук. Мне удается увернуться, и я сжимаю письмо изо всех сил. Он пожимает плечами, и я расслабляюсь, облегченно вздохнув. Тогда-то он и бросается вперед, вырвав у меня добычу.

– Питер, отдай! – кричу я, запыхавшись.

– Вскрытие чужой корреспонденции является федеральным преступлением! – говорит он беспечно, а потом смотрит на конверт. – Это же мне! От тебя!

В отчаянии я снова пытаюсь выхватить письмо, чего Питер не ожидает. Какое-то время мы боремся, и мне даже удается схватиться за уголок, но он не отпускает.

– Прекрати, ты его порвешь! – кричит он, освобождая конверт от моей хватки. Я пытаюсь тянуть сильнее, но слишком поздно. Он победил.

Питер держит письмо у меня над головой, открывает его и начинает читать. Какая же это пытка, стоять перед ним, смотреть и ждать. Чего ждать? Сама не знаю. Как будто мало мне унижений! Может, лучше просто уйти? Как же медленно он читает!

Наконец-то закончив, Питер спрашивает:

– Почему ты не стала мне его отдавать? Почему собиралась просто уйти?

– Не знаю. Потому что ты был не слишком рад меня видеть, – говорю я, и мой голос предательски дрожит.

– Да брось, я набивал себе цену! Глупышка, я все ждал, что ты мне позвонишь. Шесть дней прошло!

– О! – Я только и могу, что выдохнуть.

– О! – повторяет он, притягивая меня к себе за воротник пальто. Достаточно близко, чтобы поцеловать.

Он так близко, что я вижу пар, идущий у него изо рта. Так близко, что я могла бы сосчитать его ресницы, если бы захотела.

– Значит… я все еще тебе нравлюсь? – спрашивает он тихим голосом.

– Да, – шепчу я. – Вроде того.

Мое сердце бьется быстро-быстро. У меня кружится голова. Это сон? Если так, я не хочу просыпаться.

Питер смотрит на меня с выражением «Признай уже, что я тебе нравлюсь». Да, нравишься. Потом он мягко говорит:

– Ты же веришь, что я никому не говорил, будто мы занимались сексом в школьной поездке?

– Да.

– Хорошо. – Он делает вдох. – И еще… после того как я ушел в тот вечер, между тобой и Сандерсом что-нибудь было?

Он ревнует! Одна мысль об этом согревает меня, как горячий бульон. Я собираюсь сказать ему, что нет, конечно, но он быстро добавляет:

– Стой, не отвечай мне. Я не хочу знать.

– Нет! – говорю я твердо, чтобы он понял, насколько я серьезна.