– Что? Ты моя сестра! Нечестно быть на стороне Питера! Ты даже не выслушала мою версию событий. Хотя и не должна была. Ты не в курсе, что всегда надо быть на стороне сестры?

Она поджимает губы.

– И какова твоя версия событий?

– Моя версия такова, что все сложно. У Питера еще остались чувства к Женевьеве.

– Он больше не воспринимает ее в этом смысле. Не выдумывай отговорок.

– Ты не видела того, что видела я, Китти! – взрываюсь я.

– Что же ты видела? – спрашивает она с вызовом, выставив подбородок как оружие. – Расскажи.

– Дело не только в том, что я видела, а в том, что я всегда знала. Просто… не важно. Тебе этого не понять, Китти.

– Ты видела, как он ее целует? Видела?

– Нет, но…

– Никаких «но»! – Она щурится. – Это как-то связано с тем парнем со странной фамилией? Джон Амбразура Макларен, или как его там?

– Нет! С чего ты это решила? – ахаю я. – Погоди минутку! Ты снова читала мои письма?

Она корчит рожу, и я знаю, что она читала. Маленький демон!

– Не меняй тему! Он тебе нравится или нет?

– Это никак не связано с Джоном Маклареном. Это только между мной и Питером.

Я хочу рассказать ей о том, что он знал, что видео сняла и распространила Женевьева. Он знал, но все равно защищал ее. Но я не хочу разрушать идеальный образ Питера. Это будет слишком жестоко по отношению к маленькой девочке.

– Китти, это не важно. У Питера остались чувства к Женевьеве, и я всегда это знала. К тому же какой смысл начинать что-то серьезное с Питером, если мы все равно расстанемся, как Марго и Джош? Школьная любовь долго не живет, знаешь ли. И неспроста. Мы еще не доросли до серьезных отношений.

Пока я это говорю, из уголков глаз начинают просачиваться слезы. Китти смягчается и обнимает меня одной рукой.

– Не плачь.

– Я не плачу. Просто прослезилась немного.

Тяжело вздыхая, она говорит:

– Если это и есть любовь – то нет, спасибо. Мне такого не надо. Когда я вырасту, я буду сама по себе.

– Что это значит? – спрашиваю я.

Китти пожимает плечами.

– Если мне понравится парень, так и быть, я буду с ним встречаться, но я не собираюсь сидеть дома и плакать из-за него.

– Ой, Китти, как будто ты сама никогда не плачешь!

– Я плачу по серьезным поводам.

– Ты плакала вчера вечером, потому что папа не разрешил тебе допоздна смотреть телевизор!

– Да, вот именно, для меня это было важно!

Я хлюпаю носом.

– Не знаю, зачем я с тобой об этом спорю.

Китти слишком мала, чтобы понять. Часть меня надеется, что она никогда не поймет. Мне было лучше, когда я не понимала.


В тот вечер мы с папой моем посуду, и вдруг он откашливается и говорит:

– Что ж, Китти рассказала мне о громком разрыве. Как ты держишься?

Я ополаскиваю стакан и кладу его в посудомоечную машину.

– Китти такая болтушка. Я собиралась рассказать тебе позже.

Может, в глубине души я надеялась, что не придется.

– Хочешь поговорить об этом? Я могу заварить тебе «Засыпай-чай». Не так хорошо, как мама, но все же.

– Может, позже, – обещаю я исключительно из вежливости. Его версия «Засыпай-чая» только ухудшит ситуацию.

Одной рукой он обнимает меня за плечи.

– Все пройдет, вот увидишь. Питер Кавински – не единственный мальчик в мире.

– Я просто не хочу, чтобы мне когда-нибудь снова было так больно, – вздыхаю я.

– Нельзя защитить себя от разбитого сердца, Лара Джин. Это часть жизни. – Он целует меня в макушку. – Иди к себе, отдохни. Я сам домою.

– Спасибо, папочка. – Я оставляю его одного на кухне. Он напевает себе под нос, вытирая кастрюлю полотенцем.

Папа сказал, что Питер – не единственный парень в мире. Я понимаю, что это правда, разумеется, это так. Но посмотрите на папу. Для него мама была единственной девушкой в мире. Если бы не так, он бы уже нашел кого-нибудь нового. Может, он тоже пытается защитить себя от разбитого сердца. Может, мы похожи сильнее, чем я думала.

45

Снова льет дождь. Я хотела отвести Китти и Джейми в парк после школы, но теперь не получится. Вместо этого я сижу на кровати, завиваю волосы и смотрю, как дождь стучит в окно серебряными бусинками. Видимо, погода подстраивается под мое настроение.

Из-за нашего разрыва я совсем забыла об игре. Что ж, теперь я вспомнила и готова к бою. Я выиграю. Я уберу Женевьеву. Она не получит и Питера, и победу. Это совсем уж нечестно. И я придумаю идеальное желание, что-нибудь дорогое, что можно у нее забрать. Если бы я только знала, чего пожелать!

Мне нужна помощь. Я звоню Крис, но она не берет трубку. Я собираюсь позвонить снова, но в последнюю секунду пишу Джону:


Поможешь мне убрать Женевьеву?


Он отвечает через несколько минут:


С огромным удовольствием.


Джон устраивается на диване и наклоняется, пристально глядя на меня.

– Ладно, и как ты хочешь это сделать? Хочешь ее выманить? Провернуть секретную операцию?

Я ставлю перед ним стакан сладкого чая. Садясь рядом с ним, я говорю:

– Думаю, сначала надо организовать наблюдение. Я даже не знаю ее расписания.

И… если на пути к победе я узнаю ее драгоценный секрет, то это будет приятным бонусом.

– Мне нравится ход твоих мыслей. – Джон наклоняет голову и делает глоток чая.

– Я знаю, где они прячут запасной ключ. Мы с Крис как-то ходили за пылесосом к ней домой. А что, если… что, если мне ее запугать? Например, можно оставить записку у нее под подушкой. «Я за тобой наблюдаю». Это ее с ума сведет.

Джон чуть не захлебывается холодным чаем.

– Зачем? Что это тебе даст?

– Не знаю. Это ты профессионал.

– Профессионал? Какой же я профессионал? Будь я так хорош, я бы не выбыл.

– Ты не мог знать, что я буду в Бельвью, – замечаю я. – Тебе просто дико не повезло.

– Мы постоянно случайно встречаемся. Бельвью или день, когда ты пришла на Модель ООН.

Я смотрю на свои руки.

– Ну… то было не совсем случайно. Точнее, это вообще не было случайностью. Я тебя искала. Хотела посмотреть, каким ты стал. Я знала, что ты будешь на Модели ООН. Я помню, как тебе это нравилось в средней школе.

– Я стал участвовать только для того, чтобы тренировать речь на публике. От заикания. – Парень останавливается. – Погоди. Ты сказала, что пришла туда из-за меня? Чтобы посмотреть, каким я стал?

– Да. Я… мне всегда было интересно.

Джон ничего не говорит, а просто смотрит на меня. Он резко ставит стакан. Затем снова берет его и ставит под него подставку.

– Ты не рассказала, что случилось у вас с Кавински в тот вечер, после того как я уехал.

– О. Мы расстались.

– Вы расстались, – повторяет он за мной, его лицо ничего не выражает.

Затем я замечаю, что Китти прячется за дверью, как маленький шпион.

– Чего тебе надо, Китти?

– Эм… а у нас остался хумус с красным перцем? – спрашивает она.

– Не знаю, поищи.

– Это твоя младшая сестра? – спрашивает Джон, широко раскрыв глаза. – Когда я в последний раз тебя видел, ты была совсем крохой, – говорит он Китти.

– Да, я выросла, – отвечает она, даже не стараясь быть милой.

Я бросаю на нее строгий взгляд.

– Будь вежлива с гостями.

Китти поворачивается и убегает наверх.

– Ты уж ее прости. Она была очень близка с Питером, и у нее безумные идеи, что…

– Безумные идеи? – переспрашивает Джон.

Я могла бы себя ударить.

– Да, в смысле, она думает, что у нас с тобой что-то есть. Но разумеется, это не так, и я тебе не нравлюсь… ну, не нравлюсь в таком смысле, так что да, это бред.

Ну вот зачем я говорю? Зачем бог наделил меня языком, если я несу им всякую чушь?

Становится так тихо, что я открываю рот, чтобы сказать еще какую-нибудь глупость, как вдруг Джон говорит:

– Что ж… это не такой уж и бред.

– Точно! Конечно, я не имела в виду бред. – Я закрываю рот и смотрю прямо перед собой.

– Помнишь, как мы играли в бутылочку у меня в подвале?

Я киваю.

– Я так боялся тебя целовать, потому что никогда раньше не целовал девчонок, – признается он и снова берет стакан с холодным чаем. Он делает глоток, но чая больше не осталось, один только лед. Наши глаза встречаются, и он улыбается. – Парни потом долго надо мной издевались за то, что я оплошал.

– Ты не оплошал, – бормочу я.

– Думаю, это было примерно в то же время, когда старший брат Тревора рассказывал нам, что доставил девушке… – Джон колеблется, и я с нетерпением киваю, чтобы он продолжал. – Он утверждал, что довел девушку до оргазма одним поцелуем.

У меня вырывается громкий смешок, и я прикрываю рот ладонью.

– Никогда большей ереси не слышала! Я ни разу не видела, чтобы он хотя бы говорил с девушками. К тому же я сомневаюсь, что такое вообще возможно. А если и возможно, то не думаю, что Шон Пайк был на это способен.

Джон тоже смеется.

– Что ж, теперь-то я знаю, что это ложь, но в то время мы все ему поверили.

– Ладно. Был ли это первоклассный поцелуй? Нет, не был. – Джон морщится, и я быстро продолжаю. – Но и ужасным он тоже не был. Клянусь. И вообще, я далеко не эксперт в поцелуях. Кто я такая, чтобы судить?

– Ладно, ладно, можешь оставить попытки меня успокоить. – Он ставит стакан. – Теперь я стал гораздо лучше. По крайней мере, по словам девчонок.

Этот разговор принял странный и доверительный оборот, и я волнуюсь, но в хорошем смысле. Мне нравится делиться секретами, быть соучастниками.

– Значит, ты со многими целовался?

Джон снова смеется.

– Число приличное. – Парень делает паузу. – Я удивлен, что ты вообще помнишь тот день. Ты была так увлечена Кавински, я думал, ты больше никого вокруг не замечала.

Я толкаю его в плечо.

– Я не была увлечена Кавински!

– Еще как была. Ты всю игру пялилась на бутылку, вот так. – Джон берет бутылку и направляет на нее глаза, будто лазеры. – Ждала своего часа.

Я вся краснею, потому что так оно и было.

– Ой, да молчи.

– Как ястреб на добычу, – хохочет он.

– Заткнись! – Теперь я тоже смеюсь. – Как ты вообще все это помнишь?

– Потому что я тоже так делал, – отвечает он.

– Ты тоже смотрел на Питера?

Я говорю это в шутку, чтобы подразнить его, потому что это забавно. Впервые за много дней мне весело.

Он пристально глядит на меня, его голубые глаза уверенные и спокойные. У меня перехватывает дыхание.

– Нет. Я смотрел на тебя.

У меня гудит в ушах – это сердце бьется с утроенной скоростью. В моих воспоминаниях все происходит под музыку. Это одна из моих любимых цитат из «Стеклянного зверинца». Если закрыть глаза, я могу отчетливо услышать тот день в подвале Джона Амброуза Макларена. Интересно, какую музыку я услышу годы спустя, оглядываясь на этот момент?

Он удерживает мой взгляд, и я чувствую волнение, зарождающееся у меня в горле и продвигающееся через ключицу в грудную клетку.

– Ты мне нравишься, Лара Джин. Ты нравилась мне тогда, а сейчас нравишься еще больше. Я знаю, что вы с Кавински только расстались и что тебе сейчас грустно, но просто хотел, чтобы все было предельно ясно.

– Эм… хорошо, – шепчу я.

Его слова были яснее некуда, ни одно не пролетело мимо. И ни следа от заикания. Все действительно предельно ясно.

– Тогда ладно. Давай выигрывать тебе желание. – Джон достает телефон и запускает карты Гугл. – Прежде чем приехать сюда, я нашел адрес Джен. Думаю, ты права. Нам не стоит торопиться, оценим ситуацию. Не будем лезть на рожон.

– М-хм…

Я в полубессознательном состоянии, мне сложно сосредоточиться. Джон Амброуз Макларен хочет, чтобы все было предельно ясно.

Из транса я выхожу от того, что Китти вваливается в гостиную, пытаясь удержать стакан апельсиновой газировки, хумус с красным перцем и пачку чипсов из питы. Она пробирается к дивану и плюхается прямо между нами. Протягивая пакет, она спрашивает: