А к вечеру к нашему бедному дому подъехала машина и оттуда начали выгружать вещи-сколько там было вещей- какой-то неимоверно шикарной еды, подносов с орехами, сухофруктами. Неизвестные мне люди стали заносить целые туши мяса, банки со сметаной, икрой, корзины с колбасами… Пакеты с какой-то одеждой.

Мать только пришла с работы и ей уже успели доложить, видимо, что я выхожу замуж… Смешно… Быстро слухи распространяются по нашему селу… Она мне ничего не сказала. Даже в глаза не посмотрела… Не знаю, что именно она знала, о чем догадывалась, что думала обо мне… А я ведь так ждала ее вопроса… Так хотела ей все рассказать… Но она молчала… Наверное, она молчала потому, что знала- этот брак раз и навсегда решит все наши тривиальные, бытовые проблемы… А остальное она знать не хотела… Вот это я, видимо, никогда ей и не смогу простить… даже на ее смертном одре…


Алмаз


— Да кто ты такой, босяк, для меня?! Ты меня видел? А себя? Не для тебя я… Все, поигрались и хватит. Возьми себе в жены какую-нибудь из тех идиоток, что по тебе сохнут, а мое место не здесь, в вашей вшивой селухе, среди баранов и коров, а в столице, при том не республики, а страны нашей, в Москве! Так и запомни. Я на обложках буду. В шелках и мехах. В бриллиантах настоящих. А не с твоим булыжником… Вон пошел от меня…

Я смотрел в ее огромные красивые глаза и все пытался поймать в них игривый огонек… Все ожидал, что сейчас она не выдержит, перестанет претворяться, прыснет, зальется звонким смехом, кинется мне на шею, обнимая и повторяя:

— Мой медвежонок, поверил…

Но этого не произошло. Камила говорила правду… Чертову правду. Я видел на ней дорогую одежду, видел ее мать через открытую дверь сакли, суматошно раскладывающую по пустым шкафам всевозможные снасти, которые им принес ее «жених». И я действительно превращался в булыжник. Я в буквальном смысле каменел. Как в той дурацкой сказке… В тот день Камила вырвала сердце из моей груди и заменила его куском камня… А я, идиот, кинулся прямиком с дороги к ней, даже воды не зашел попить домой, даже отцу руку пожать и мать обнять… Только Она била по моим вискам предвкушением счастья от скорой встречи. Только эта бессердечная, корыстная, невозможно красивая тварь, которая отшвырнула мои чувства так же, как нелепые полевые цветы, которые я ей сорвал, которые когда-то так любила моя Лала…

Я шел к отчему дому от нее, как приведение, не видя ничего перед собой, ничего не понимая… Не дошел… Остановился, затаился… Ждал, когда ее заберут. Ждал, что он приедет за ней сам… Не приехал… Конечно же, он не стал марать свои руки о ее бедность… К шести вечера она вышла с совершенно пустыми руками к прибывшей за ней затонированной машине. Чуть опустив голову, но совершенно беспристрастно. Ни грамма сожаления на лице, ни одной слезинки. Расчетливая, бессердечная сука… Автомобиль резко стартанул с места, оставив за собой клубы пыли. Я знал, что ее увозят к стадиону, где уже стоял заведенным новый вертолет… Моя Лала навсегда улетала от меня… Вернее, Лала осталась там, у ручья перед обрывом, в моих объятиях, в моих воспоминаниях… Сейчас к своему счастливому и обеспеченному будущему улетала Камила… А мне только и оставалось, что смотреть ей вслед и глотать пыль, никак не желавшую оседать после ее отъезда, и задыхаться от боли… Потом, спустя годы, меня часто будут спрашивать, в чем мой секрет- почему как бы сильно противник ни бил меня под дых, я не сворачиваюсь, не теряюсь, не сбиваю дыхание, словно не чувствую ничего… А я ведь действительно не чувствовал больше. Потому что после той боли от ее предательства вся остальная боль вполне себе сносна…


Глава 11

Глава 11

Камила


Он привез меня в чужую, холодную Москву в сентябре… А мне казалось, что уже глубокая зима… По крайней мере, у меня на сердце была зима… Оно так промерзло, так продрогла я сама в своем одиночестве, смятении и боли, что чувство окоченения не покидало ни на секунду. Помню размытый от капель дождя на иллюминаторе его частного самолета вид на аэропорт Внуково-3, куда принимают частные рейсы. Помню, как прямо у трапа нас забрала его шикарная представительская машина, а вторая- джип с охраной- ехала за нами хвостом. Помню дорогу по многополосному шоссе, ровному, обрамленному с двух сторон заборами высоких сосен. Таких широких дорог я раньше не видела. Даже в республиканской столице таких не было. Мы въехали в Москву и он принялся рассказывать мне по ходу движения, где что. Экскурсовод, мать его. Он вообще любил поучать, наставничать… Вот — Мичуринский проспект, а вот-Воробьевы горы, а вон то высокое здание- это знаменитый МГУ. Это Москва-река, а это Нескучный сад. А вот это-посмотри, малышка, — Кремлевская стена, вот и сама площадь. На ней храм Василия Блаженного. Мы сюда еще приедем, погуляем. Привезу тебя в ГУМ на шоппинг. Держит меня за холодную руку, пытается согреть, а я не греюсь, хоть в машине на климат-контроле выставили уже 27 градусов. Он с себя снял пиджак, сидит в одной футболке, водитель, бедный, уже весь потный, а мне всё холодно.

Его огромная двухэтажная квартира располагалась на Арбате. Наверное, будь на моем месте другая женщина, она бы блаженно закатывала глаза от счастья, с каждой минутой осознавая, какой куш сорвала. Но мне было плевать на все эти громкие названия, на чужую, пугающую меня красоту Москвы, меня устрашали эти масштабы, этот темп жизни. Я смотрела в окно с видом на центр, а от заплаканного облика столицы на меня веяло еще большим холодом, чужбиной, одиночеством. Я закрывала глаза и мысленно представляла себе нежное, бархатное солнце сентября перед закатом в родном селе. И думала о том, что сегодня там уже нет меня, но есть Алмаз… Что все так же рано проснулся день, сонные коровы поплелись на пастбище, старик Имран погнал цоканием в синие горы стадо баранов, невпопад закукарекали петухи, розовощекая Зухра, идущая с бидоном козьего молока от заловки, по дороге сцепилась языками с соседкой, поставив руки в бока и доказывая, что ее старший сын не воровал никаких яблок с дерева, растущего на заборе между двух их участков… Все, как обычно. Только нет меня… И никто про меня даже не вспомнил. Свет на мне клином не сошелся… Была чужая- и нет ее больше, словно и не было никогда…

— Это твоя комната, Камила, — Арсен завел меня в одну из многочисленных безликих спален в его доме. Каким холодным он был, этот дом, каким безжизненным. И как можно тут жить… Как можно быть счастливым в этом вечно пасмурном городе. Мои мысли были где угодно, только не здесь, не с ним… — поживешь пока тут, попривыкнешь.

Арсен дал мне возможность зайти в комнату, а потом нежно положил руки на плечи и заставил поднять на него глаза.

— Я нехорошо с тобой поступил в самом начале… Не думай, что я зверь, Камила… Не знаю, что на меня нашло… Впервые со мной такое, чтобы так от девушки крышу снесло. Даже в юности не было такого… Восприми мою… несдержанность как комплимент своей красоте… Ничего, все будет хорошо… Все будет хорошо… Я дам тебе время привыкнуть ко мне…

Попытался обнять, а я дернулась, вывернулась. В голову ударил жар, меня просто передернуло. «Несдержанность как комплимент моей привлекательности»… Он себя слышал? Он хоть понимал, какие чудовищные вещи говорил сейчас… Между моих ног до сих пор саднило, моя честь была растоптана, сердце разбито на множество осколков, все мечты, надежды, планы в одночасье были сброшены со скалы в бурную реку… А это, оказывается «несдержанность» и «комплимент моей красоте»… Тварь. Ненавидела его. И не понимала, как смогу сосуществовать с ним рядом. Не жить, сосуществовать. Жизнь-слишком великое слово, чтобы ассоциировать свое пребывание теперь подле этого насильника, с этим понятием… Я только сейчас осознала, что мне придется быть с ним близкой, ложиться под него… Что тот кошмар дома у Алмаза- только начало… Что теперь все будет повторяться снова и снова…


Никакого торжества по случаю нашей свадьбы не было. Мы даже в ЗАГС сами не поехали. Просто отдали свои паспорта, чтобы поставить штамп о браке. Параллельно были поданы документы на смену моей фамилии. Я не принимала участия во всей этой бюрократической возне. Мне было совершенно плевать, какая теперь у меня фамилия… Да мне на все было теперь плевать, в сущности, даже на своё отражение в зеркале.

Он дал мне ровно неделю. «Попривыкнуть». Как раз столько заняло решить все формальности- новый паспорт, прописка, покупка мне одежды и прочей ерунды. На седьмой день моего пребывания в «золотой клетке» он, видимо, решил отпраздновать наш так называемый «брак». Пришел ко мне в комнату среди ночи, как сказал, скрепить то, что теперь официально оформлено. Я пыталась расслабиться. И я не сопротивлялась, потому что понимала, что это в моем нынешнем положении глупо и неуместно. Он старался быть нежным, старался, видимо, доставить мне удовольствие, потому что гладил, целовал, шептал нежные слова… Алмаз тоже так делал, но если от одного его взгляда я таяла, словно мед на жаре, любое прикосновение Арсена отдавалась в моем теле отвращением.

Когда он получил механическую разрядку, встал, чтобы одеться и выйти, я чувствовала повисшее в воздухе напряжение. Он не был удовлетворен. Он не был доволен…

На следующий день он пришел снова. И снова. И снова… Он приходил каждый день. Иногда он пытался делать это со мной по нескольку раз за сутки. Не только в спальне. Свозил меня к врачу, который выписал таблетки, чтобы я не забеременела. Как сказал Арсен, дети пока в его планы не входили. А что входило, подумала я? Равнодушная, словно селедка из бочки, жена?


Моя жизнь постепенно приобрела форму какого-то сюрреалистичного дня сурка, где обязательными составляющими было его «внимание» и мое депрессивное самокопание после. Жизнь разделилась, словно на две части- одна была вполне себе сносной, с очевидным комфортом, к которому неизбежно привыкаешь, стоит только раз его ощутить, и вторая- кошмарная, чудовищная, выворачивающая меня всякий раз наизнанку- это наша половая жизнь. Арсен не был жестоким тираном. Нет, за исключением того, что происходило в спальне, где все мое нутро отказывалось принимать его, в обычной жизни он не вызывал такого дикого отторжения. Напротив, вел себя максимально галантно, культурно, учтиво. Он ведь действительно старался быть ко мне хорошим. Накупил бесчисленное количество одежды, осыпал драгоценностями. Мать с восторгом слала мне со своего крутого смартфона фотки того, как отстраивается ее новый дом в Краснодаре по соседству с сестрой, естественно, на его деньги. Конечно же, она забыть забыла о работе технички, как и о нашем селе, решив переехать чуть ли не на следующий день после моего отъезда и пришедшего к ней в этой связи осознания, что теперь не будет привычных проблем и сложностей…

Шла неделя за неделей, даже уже месяц за месяцем, а привыкания к тому, что происходило в спальне, у меня не наступало… Тупая фраза- стерпится- слюбится. Не стерпится и не слюбится… Уж поверьте, если бы это было правдой, я бы точно попыталась и стерпеть, и полюбить… Другого выхода ведь не было… Я стояла часами в ванной у зеркала после очередного его «прихода» и пыталась заставить себя пересмотреть свое отношение к жизни, отношение к нему… Но во мне как было все мертво, так и осталось. Не могла я имитировать радость, интерес, удовольствие… И он это от раза к разу чувствовал все сильнее, неминуемо начинал от этого беситься, раздражаться, появлялась какая-то дикая агрессия, нахрапистость, упёртость… Его секс со мной стал более грубым, требовательным, нахальным. Словно этим он компенсировал мои очевидные холодность и равнодушие к нему… Но как ни странно, вне спальни он продолжал вести себя адекватно. Ярость находила на него только там, за закрытыми дверьми, когда он снимал с себя одежду и приказывал раздеваться мне, заставляя при этом смотреть ему в глаза. В его взгляде было столько пламени, столько огня, но оно меня не грело, нисколько… Всякий раз, когда он заявлял на меня права как на жену, меня одолевала все та же пробирающая до костей дрожь. И максимум, что я научилась делать в такие моменты- это выключать мозг, отстраняться, просто давать ему делать все, что он хочет…


— Бл…дь, — грубо выругался он, резко застегивая штаны, — живу с какой-то доской. Знал бы, что ты такая, даже не посмотрел бы в твою сторону.

А я усмехаюсь, даже не глядя на него, переворачиваюсь на другой бок, чтобы его не видеть.

— Так может надо было спросить перед тем, как совать в меня свой член…

— А какого х…я тогда так выплясывала передо мной, с…ка? — больно хватает за руку, поворачивая к себе, — зачем тогда соблазняла?

А я рот открываю, как рыба… Это я соблазняла? Это я выплясывала? Смотрю на него не мигая, а он на меня… И он вроде бы даже смягчается… Нет, не смягчается… Снова возбуждается… Он всегда возбуждался от взгляда в мои глаза. Именно поэтому я научилась ходить большую часть времени с опущенными глазами… Поднимала их на него, только когда он приказывал…