Пенелопа Дуглас - Падение

2/9/2010

Дорогая Джульетта!

Я сегодня подружилась с одной девочкой. Ее зовут Тэйт, и у нее нет мамы. Вот бы у нас ее тоже не было. Может, тогда ты была бы в безопасности. Я люблю тебя, Джульетта, и Тэйт наверняка тебя тоже полюбит. Она такая красивая, добрая, такая классная. С ней весело. Жаль, что я не могу познакомить ее с папой. Ты знаешь, он сегодня говорил со мной. Ну, разумеется, знаешь.

Меня бесит, что он редко тебя вспоминает, и бесит, что он в больнице, но он хотя бы обнимает меня. Даже если совсем меня не помнит, он единственный, кто меня обнимает.

Вот бы увидеть тебя. Вот бы посмотреть в зеркало и увидеть там тебя. Готова поспорить, что выглядишь ты классно. Я скучаю по твоей музыке. Почему ты ушла? Почему не хочешь возвращаться домой?

Катерина

Сидни читала негромко, слегка хриплым голосом.

– Это же записи в дневнике маленькой девочки, верно? Она обращается к своей сестре, – предположила она.

– Возможно, – со вздохом ответила я, глядя на встревоженные лица девчонок. Джейк прятал глаза за солнцезащитными очками, но я точно знала, что он слушает.

– Что в душе у этой девочки?

– Гнев, – сказал Джейк. – Невинность. Грусть.

Я кивнула, проходя по ряду мимо своих учеников.

– Этой девочке не с кем поговорить, – подчеркнула я. – Ей больно и не к кому обратиться.

Я опустила подбородок, проглотив комок в горле.

– Джейк, прочитаешь следующую запись?

Он продолжал сидеть в расслабленной позе, однако переключил внимание на текст.

24/3/2011

Дорогая мама!

Мне не терпится уехать от тебя. Это все, о чем я мечтаю. Еще три года, и я поступлю в колледж. Мне больше никогда не захочется тебя видеть. Я чувствую себя виноватой всякий раз, когда Лиам целует меня. Я чувствую себя так, словно делаю что-то плохое. Но я ничего плохого не делаю! Все целуют своих парней, и не только целуют! Я хочу чувствовать. Хочу смеяться, хочу перестать думать. Я хочу быть счастливой. Ты когда-нибудь была счастлива? Любила ли ты моего отца? Меня? Мне кажется, я могла бы нырнуть на дно океана и не дышать. Я мертва.

Катерина

Джейк сел прямо, глядя в текст, а потом поднял на меня взгляд.

– Джульетта – ее альтер эго. Когда она пишет Джульетте, то злится на нее. Она разочарована. Ее тон – покровительственный. – Он снял очки и, прищурившись, посмотрел на меня. – Но, обращаясь к матери, она испытывает злость и разочарование по отношению к самой себе. Джульетта и Катерина – это один и тот же человек.

Мою грудь сковал холод, сердце забилось чаще. Черт. Возможно, Джейк вовсе и не под кайфом. Вдохнув, я опустила глаза.

– Возможно. Криста, прочитаешь следующую запись?

Криста поспешила перевернуть страницу.

11/12/13

Дорогая Джульетта!

В школе появился новый парень. Он все время смотрит на меня. Мама бы его не одобрила, но я ничего не могу с собой поделать. Каждое утро мне не терпится пойти в школу, чтобы снова ощущать его взгляд. Благодаря ему я чувствую себя красивой. Мне нравится, как трепещет мое сердце. Я этого не показываю, но мне нравится. Теперь оставаться наедине со своими мыслями намного приятнее, чем раньше!

Криста широко улыбнулась. Остальные тоже прятали улыбки.

– Мне тоже нравится это чувство, – рассмеялась она.

Да, мне оно очень, очень нравилось. Тогда я так ждала этих мгновений. Когда я видела, что Джекс смотрит на меня, то ощущала себя красивой.

Я откашлялась, в глазах стояли слезы.

– Я сама прочитаю последнюю запись.

16/6/2014

Дорогая Джульетта!

Прости меня за то, что я позволяла другим расстраивать тебя. Прости, что причиняла тебе боль, что не боролась за тебя. Я давно должна была тебя спасти, но у меня не было сил. Ты замечательная. В четвертом классе ты лучше всех делала браслетики дружбы в лагере. Шейн считает, что у тебя получаются самые вкусные на свете яйца пашот, а Тэйт обожает твои безумные истории. Ты достойна любви, достойна всего, что может дать тебе этот мир. Твои друзья рядом, и однажды ты встретишь мужчину, который будет боготворить тебя. А вашим детям очень повезет с мамой. Если ты хочешь забраться на водопад в Эквадоре или поплавать на каяке вдоль берегов Аляски, знай, что ты обязана это сделать. Брось зонтик и насладись дождем. Открой окно и высунь голову. Сними туфли и иди босиком.

Я люблю тебя.

Я поджала губы, отчаянно пытаясь сдержать слезы. Оглянувшись, заметила, что Криста вытирает глаза, а Сидни глядит в текст, сжимая листок бумаги в кулаках. Ана с растроганным видом опустила голову на руку.

И Джейк. Джейк пролистал дневник в начало и, судя по всему, перечитывал все заново. Я смотрела на них с приятным удивлением и улыбалась.

– Погодите-ка, – произнесла Ана. – Последняя запись отмечена сегодняшним числом.

Я кивнула и решила побыстрее сменить тему.

– Итак, Джейк предположил, что Джульетта и Катерина – одно лицо. Кто с ним согласен?

Я ждала ответа, глядя на девочек. Одна за другой они начали поднимать руки. Неизвестно, действительно ли они так думали или просто не знали, что им думать, и потому согласились. Но это не имело значения. Важен был сам процесс.

– Ладно, – сказала я. – Предположим, что так. Но если Катерина обращается к самой себе, тогда зачем ей эта девочка, которую она называет Джульеттой? Почему она не пишет: «Дорогой дневник…»? Или просто не делится своими мыслями на страницах? Зачем она обращается к себе?

– Потому что ей одиноко, – пожала плечами Ана.

– Может, у нее расстройство личности? – застенчиво улыбнулась Криста, а я кивала, сдерживая улыбку.

– Потому что, – присоединилась к обсуждению Сидни, – на страницах дневника она может быть кем захочет.

Я с прищуром посмотрела на нее.

– Что ты имеешь в виду?

Сидни облизнула губы и села прямо.

– В первой записи она участливая, но немного снисходительная. Она проявляет заботу о Джульетте так, будто Джульетта – это ее младшая сестра, которой нужна поддержка. Во второй записи она злится на нее, словно она само совершенство, а Джульетта – позорище. В обеих записях Джульетта представлена грустной и недостаточно хорошей. Когда она пишет от лица Катерины, она другая. Она сильнее и увереннее.

Я продолжала шагать по проходу, слушая Сидни.

– Затем, – продолжала она, – мы видим, как она переносит свой гнев на мать, она пишет такие вещи, которые не смогла бы сказать в лицо. Она также становится добрее к Джульетте, словно начинает понимать, что не все происходящее – ее вина.

Сидни бросила взгляд на Джейка, а потом снова посмотрела на меня.

– Не Джульетта – альтер эго, а Катерина.

Мое сердце сжалось.

Ух ты.

– Итак, – сказала я, – чем ей помогло ведение дневника?

– Она нашла выход чувствам, – заметил кто-то из девчонок.

– Она могла говорить то, что хотела, когда никто больше ее не слушал, – произнес Джейк.

– Это стало для нее освобождением.

– Это спасло ей жизнь. – Я посмотрела на Сидни, девочку, с которой мне до сих пор не удавалось найти общий язык. И внезапно именно она смогла разглядеть суть.

– Писать можно как на публику, так и для себя, – произнесла я. – Я хочу, чтобы сегодня вы забыли о правилах. Я дам вам минут двадцать. Вставьте в уши наушники, разойдитесь в стороны, сядьте на траву и пишите. Эта работа не будет оцениваться. Мне плевать на грамматику и общепринятые нормы. Я хочу, чтобы вы писали, обращаясь к самим себе, так, словно прочитаете это через двадцать лет. Расскажите о том, какие вы сейчас, чего хотите, куда мечтаете поехать, чего надеетесь достичь и чего ждете от друзей и семьи. Нет никаких правил. Просто напишите письмо себе взрослым.

Они начали рыться в своих рюкзаках, а я вернулась к сцене и взяла в руки свой самый последний дневник. Открыв его, села на скамью и тоже стала выполнять задание.

– Джаред! – зову я. – Лови!

Мой новый брат, вскинув руки, бежит ловить старый полинявший футбольный мяч, вылетевший на проезжую часть. Раздается гудок автомобиля, и брат отпрыгивает в сторону, спеша убраться с дороги.

– Пытаешься убить меня? – шутит он, а я подбегаю к нему и тараню его плечом в живот.

– А-а-а! – Я заваливаю его на тротуар.

Он смеется и кряхтит, падая на асфальт. Мы уже все в синяках, но нам на это наплевать.

С тех самых пор, как на прошлой неделе ко мне приехал сводный брат, мы проводим вместе каждую минуту. Почти каждую. Мы играем в футбол и ходим в кино, и он научил меня лазать по деревьям, хоть нам и приходится идти пешком невесть сколько, чтобы добраться до ближайшего парка.

Джаред живет со своей мамой в нескольких часах езды от нас, и этим летом он впервые познакомился с нашим отцом, приехав погостить.

Я знаю, что ему тут совсем не нравится. Уверен, что у них с мамой гораздо лучше.

Но я чувствую себя в безопасности, когда он здесь. Приятели моего отца не беспокоят меня с тех пор, как он появился, и я не перестаю надеяться, что он увезет меня отсюда, заберет с собой. Да, я знаю, он не сможет это сделать. Но я не хочу снова оставаться в одиночестве и потому позволяю себе хотя бы мечтать.

– Когда приедешь ко мне в гости, сможешь играть на траве и лазить по деревьям прямо во дворе, – говорит он, ероша мои волосы.

Я с улыбкой отстраняюсь.

– Перестань. Я же не малыш.

Мы поднимаемся на ноги, и он смотрит на меня, качая головой.

– Папа часто устраивает эти вечеринки?

Вчера вечером у нас было шумно. Я киваю, зашагав по направлению к дому.

– Ага, но лучше держаться от них подальше.

– Почему?

Я пожимаю плечами, глядя перед собой.

– Некоторые из его гостей не любят детей.

Или любят слишком сильно.

Мне тринадцать, и хотя я почти не помню, каково было жить в приемной семье, я могу понять, когда мне плохо. И сейчас я чувствую себя намного хуже, чем в пять лет. Никто не должен видеть все то, что творится в моем доме. Когда-то я считал это нормой, но теперь так не думаю. Мои школьные приятели не живут в грязных, провонявших домах.

Во время отцовских вечеринок я обычно ухожу из дома и ночую на детской площадке. Когда возвращаюсь с утра, гости еще в отключке или настолько ушатаны, что им не до меня.

Я вижу, как мимо проезжает старая серая машина, и внутри у меня все переворачивается.

– Пойдем в парк, – говорю я Джареду.

– Сейчас же почти вечер, – возражает он. – Плюс я хотел спросить папу, можно ли мне позвонить маме и Тэйт.

Скулы сводит от боли – я пытаюсь не заплакать. Мне хочется зарыться в его футболку. Это такое глупое желание, и я чувствую себя дебилом, но мне правда стало бы от этого лучше.

Джаред выше и шире меня и всегда одет в черное. Если я обниму его, то нырну в темноту и там смогу от всего спрятаться.

Я вижу, как они выходят из машины: Гордон, приятель моего отца, и девушка отца Шерилинн. Я отворачиваюсь от них, встав лицом к Джареду.

– Джекс! – зовет меня Гордон, и я съеживаюсь.

Джаред смотрит на него, а потом снова на меня.

– Кто это?

Я пытаюсь дышать ровно, но внутри все выворачивается наизнанку.

– Это Гордон. Папин друг.

– Джекс! – зовет он снова, и мой живот пронзает резкая боль. Я изо всех сил обхватываю брата за талию и зарываюсь лицом в его футболку.

Со мной Джаред. Со мной Джаред. Со мной Джаред. Он защитит меня.

Но Джареду было всего четырнадцать. Он не мог мне помочь.

Именно тогда я понял, что детство кончилось. Никто не придет меня спасать. Я был одинок. Я оставался узником по собственному выбору и устал быть беспомощным.

Я колотил черную боксерскую грушу, нанося удары попеременно правой и левой руками. Мои кулаки, перемотанные изолентой, вновь и вновь выстреливали вперед. Справа, справа, слева. Справа, справа, слева, хук справа, удар ногой и снова правым кулаком.

Пот заливал грудь и спину, волосы прилипли к телу, я развернулся и нанес четыре апперкота по груше, висевшей сзади меня, а потом резко двинул ногой по груше справа.

«Я хочу, чтобы ты стал лучше».

Я зарычал и продолжил бить, продолжил нападать, пока костяшки пальцев не начали гореть огнем.

– Ты что, прячешься?

Я вздрогнул и, повернувшись на голос, увидел в дверях Тэйт. Я тяжело дышал, сердце колотилось в груди.

– И тебе привет, – с сарказмом сказал я, а потом повернулся и возобновил тренировку.