Я шатаюсь, пытаясь устоять на ногах. Во всем теле тяжесть. Подняв кулак, делаю выпад.

– Оставь нас в покое!

И втыкаю лезвие прямо ему в шею.

Он замирает. Он выглядит удивленным.

Слезы застилают мне глаза. Прерывисто дыша, я смотрю на него.

Он качается и хватается за нож, торчащий в шее. А потом падает.

Я отхожу к стене, а он задыхается, ловит ртом воздух. Слезы высыхают. Я вспоминаю о Шерилинн, но в подвале тишина. Она должна была закричать. Я смотрю на нее.

Она лежит на полу, рядом с ее бедром лужа крови.

Я сползаю по стене и смотрю, как они оба наконец перестают дышать. Я не зову на помощь и не плачу.


Начался дождь, а я сидел в наушниках на заднем крыльце, положив руки на колени. Было раннее утро. В ушах у меня звучала песня Better Than Me группы Hinder, а в кулаке я сжимал мокрый листок бумаги. Берег то, что у меня осталось после нее.

Я люблю его и не хочу этого. Он не готов.

Я везде носил с собой этот лист, вырванный из тетради.

Прошло четыре дня. Четыре дня и девять часов с тех пор, как она в последний раз говорила со мной, смотрела на меня, была рядом. И с каждым проходившим днем пустота внутри росла, а мышцы слабели. Я упивался этим. Мне хотелось страдать. Мне хотелось боли. Я был несчастен без нее.

Я видел ее только в школе, но она даже не посмотрела в мою сторону. Она сидела в классной комнате, занималась с учениками и улыбалась, а потом воткнула в уши наушники и спокойно пошла домой – пешком до самого дома Мэдока. За выходные я не видел ее ни разу и не проверял, как у нее дела.

Я опустил голову. В животе урчало.

Сегодня утром я не смог завершить пробежку просто потому, что у меня не было сил. Не было сил, потому что не было аппетита. Не было аппетита, потому что я чувствовал себя паршиво.

Я провел рукой по волосам, слизав с губ капли дождя.

– Что делаешь?

Я поднял голову, услышав голос Джареда, и устало прикрыл глаза.

– Я не в настроении.

– Нам надо поговорить. Об отце, – сказал он. – Тебе удалось его найти?

Я ощущал лишь усталость. Поднявшись, побрел в дом, утомленно сказав:

– Прямо сейчас мне на него плевать.

– Господи, – ахнул Джаред, взяв меня за подбородок и посмотрев в лицо. Я вырвался. – Когда ты в последний раз спал, мать твою?

Протиснувшись мимо него, я вошел в кухню и направился к холодильнику.

– Ответь мне, – не унимался он.

– Просто оставь меня в покое, Джаред, – сказал я спокойно, и все же это было предупреждение.

Он швырнул ключи на стол и сложил руки на своей широкой груди.

– Я оставил тебя в покое на четыре дня, потому что Тэйт попросила меня не лезть, но поглядите только. – В его глазах вспыхнул гнев. – Ты бледный. У тебя впали щеки. Что за черт?!

Боль, засевшая где-то в центре головы, разливалась по телу. Я не мог поднять на него глаз.

– Зачем ты ей изменил? – спросил он таким тоном, словно я совершил глупейшую в своей жизни ошибку.

Я повернулся к брату лицом, прислонившись к раковине.

– Я не изменял ей. – Я отвел взгляд. – Просто хотел, чтобы она ушла.

С той девчонкой на вечеринке я когда-то мутил, но это было давно. До Джульетты я ни с кем не спал больше месяца. А после у меня вообще ни с кем не было близости.

Джаред просто стоял и молчал, вероятно, ожидая дальнейших объяснений, но не дождался.

– Пусть я и не самый большой поклонник Кейси, то есть Джульетты, – произнес он, шагнув вперед, – но она ничего плохого тебе не сделала. Я не понимаю.

– Тебе и не нужно понимать, – пробубнил я. – Это не твое дело. Просто она заслуживает лучшего, вот и все.

– Нет никакого лучшего. С тобой все нормально. – Джаред сказал это, словно оправдываясь. – Ей повезло, что ты вообще с ней был.

– Нет, – я покачал головой. – Ничего не повезло. Я никогда не буду достаточно хорош для нее. Она влюбилась в меня, а я… Я не хочу, чтобы потом ей было еще больнее. Пора завязывать с этим.

Скрестив руки на груди, я ощущал на себе изучающий взгляд Джареда. В последнее время он делал это все чаще. Сначала обдумывал, потом реагировал. Но когда я посмотрел ему в глаза, мне не понравилось то, что я в них увидел.

Замешательство и разочарование.

– Не надо, – предостерег я. – Не смотри на меня так.

– С виду у тебя все так легко и ровно, Джекс, как будто ты понял смысл жизни, раскусил всех и каждого. Но ты даже с собой не можешь толком разобраться. – Джаред покачал головой. – Я не сразу это понял, но ты и впрямь представления не имеешь, какого черта творишь, не так ли, Джекс?

Я сжал кулаки.

– Не надо.

Он ошибался. Скоро все войдет в привычное русло. Порядок. Дисциплина. Чистота.

Джаред подошел на шаг ближе.

– Ты работаешь на отца Фэллон, сотрудничаешь с копами и считаешь, что можешь сидеть в этом своем кабинете и играть в Господа Бога, воображая, что все в твоей власти, – он вытянул шею, приблизив свое лицо к моему, – а в своей собственной жизни избегаешь всего, что может выйти из-под контроля.

Он подступил ко мне вплотную, сверля меня взглядом.

– Щеголяешь своей властью над всеми остальными, а сам в это не веришь. Вспоминаешь о том, где ты вырос и что с тобой произошло, и думаешь, что ничего хорошего не заслуживаешь. Ты думаешь, что она будет тебя стыдиться. Глубоко внутри ты считаешь себя куском дерьма.

Я подскочил и, испепеляя его взглядом, прорычал прямо в лицо:

– Я хотя бы отпустил ее, пока не стало слишком поздно. Однажды Тэйт все про тебя поймет. Лет через десять, когда вы будете жить где-нибудь за городом, в своем двухэтажном доме в колониальном стиле, с деревянными полами и лепниной на потолке, и ты будешь пытаться запихнуть детей в свой джип, чтобы не опоздать на очередную вечеринку по случаю дня рождения… – Я кивнул. – Она все поймет.

Он сощурился.

– Она все поймет, потому что к тому моменту ты совсем перестанешь с ней разговаривать, перестанешь прикасаться к ней, а твой «босс» будет годами пылиться под брезентом. Она будет гадать, почему ты больше не улыбаешься. – Я смотрел ему в глаза. – Она не поймет, что ты выбрал карьеру, которую ненавидишь, чтобы быть достойным ее. Потому что знал, сколько зарабатывают врачи, и не хотел, чтобы твоя жена тебя стыдилась. Она поймет, что с годами ты стал холоднее, в доме стало тише, и будет плакать по ночам, заметив, как ваша новая соседка флиртует с тобой и как тебе это нравится. Потому что благодаря этому впервые за долгое время ты сможешь почувствовать себя живым.

Он смотрел на меня, задержав дыхание. Я понизил голос почти до шепота.

– Ты умираешь и убиваешь ее вместе с собой, а сам этого не понимаешь. – Я умолк, увидев боль и страх в его глазах. – Я хотя бы отпустил Джульетту.

Добавить больше было нечего. Ни мне, ни ему. Он понимал, что я прав, и его лицо выражало страдание. Мы оба были по уши в дерьме.

– Джаред!

Я резко поднял взгляд, а Джаред повернул голову. В кухню медленно вошла Тэйт. Черт. В ее серо-голубых глазах стояли слезы. Она все слышала.

– Это правда? – спросила она, и ее голос надорвался. – Ты несчастлив?

Джаред опустил голову, отвернувшись от нее и стиснув зубы.

– Пошел вон отсюда. – Он сказал это мне. – Иначе я прошибу тобой гребаную стену. Убирайся.

Он не шутил. И я это заслужил. Схватив футболку со стула, я вышел из дома.

У меня не было права судить брата. Если даже ему не нравилось учиться, если он терпеть не мог военное дело, возможно, ради Тэйт он готов был примириться с чем угодно, потому что она составляла его счастье.

Просто я чувствовал себя паршиво и мне захотелось, чтобы и ему тоже стало плохо.

Когда это я начал всех ненавидеть?

Я ехал по тихим улочкам, которые в полвосьмого утра были все еще безлюдны, и думал о том, в какой хаос превратилась моя жизнь за последние несколько недель. Весь привычный распорядок, который я так любил, потерял свою прелесть, и я был бы счастлив, если бы мне никогда снова не пришлось смотреть в чертов компьютер.

Резко повернув вправо, я на полной скорости влетел на школьную парковку с одним лишь намерением: загонять себя до изнеможения на стадионе.

Въехав на парковочное место, я резко ударил по тормозам, увидев «камаро» Лиама, припаркованный рядом с фургоном школьного сторожа. Сторож открывал школу каждое утро в шесть тридцать. Но что, черт возьми, здесь делал Лиам?

Я распахнул дверцу, вышел на улицу и, натянув свою черную футболку, направился к школе. Поднявшись по лестнице на второй этаж, повернул к кабинету химии.

Джульетта не пришла бы сюда так рано, но мне все равно нужно было в этом убедиться.

Подошвы беговых кроссовок скрипели на мраморном полу. Однако я услышал его голос, еще не дойдя до кабинета.

– Я любил тебя, – говорил он страдальчески. – И все еще люблю.

Я притормозил у двери.

– Просто я как будто никогда не был тебе нужен по-настоящему, – добавил он. – Я вел себя как последняя сволочь, знаю. Но… – он помолчал, и я услышал его сопение, – малышка, я не могу видеть тебя рядом с ним.

Я услышал, как ножки стула скрипнули, и строгий голос Джульетты.

– Ты изменил мне. Дважды, – произнесла она, явно теряя терпение. – А сейчас, прийдя сюда, изменяешь своей… как там ее зовут. Я не сомневаюсь в том, что сама частично виновата в нашем расставании, но ты редчайший фрукт. Не звони мне и не пытайся увидеться со мной снова.

Я довольно улыбнулся.

– А теперь просто уйди, – сказала Джульетта устало.

– Крошка, – выдохнул он, и я услышал шарканье.

– Лиам! – выкрикнула она. – Нет!

Я ворвался в класс, но тут же застыл как вкопанный. Лиам согнулся пополам, прижав руку к щеке, а Джульетта смотрела на него сверху вниз, в ярости. Она его ударила.

– Давай представим, – почти прорычала она, – что мы сейчас в параллельной вселенной, где у тебя есть мозги. Кивни, если понял, что с тобой будет, если еще раз ко мне притронешься.

Он хмуро посмотрел на нее, и вид у него был в высшей степени оскорбленный. А затем они оба повернули головы в мою сторону. Джульетта моргнула, но снова переключила внимание на него, положив руки на бедра. Лиам выпрямился, потирая щеку.

– Да чего я вообще удивляюсь? – сказал он ехидно, направляясь к двери. – Ты так быстро дала мне. Вот и ему, похоже, долго ждать не пришлось.

Протянув руку, я схватил его за шиворот. Мне хотелось, чтобы этот говнюк больше к ней не приближался, чтобы даже воспоминаний о нем не осталось.

– Джекс! – командным тоном произнесла Джульетта. Я притянул Лиама к себе и, посмотрев ему прямо в глаза, прошептал: – Притронешься к ней еще раз, и тебе не придется беспокоиться о том, что она с тобой сделает.

И с этими словами вытолкнул его за дверь в коридор.

– Зачем ты пришел? – спросила Джульетта, стоявшая у меня за спиной. – Ты ничуть не лучше него. Тоже можешь убираться.

Я покачал головой, зная, что она права, но мои ноги будто приросли к полу.

– Нет.

– Джекс, какого черта ты от меня хочешь? – заорала она.

Я повернулся и одним прыжком оказался рядом с ней.

– Этого. – И, притянув к себе, прильнул к ее губам, коснулся нежного языка.

Она уперлась кулаками мне в грудь и оторвалась от меня.

– Не трогай меня. Иди и найди ту девушку, которая тебе так сильно понравилась. Она же позволяет тебе делать с ней все что угодно, не так ли?

Ее злость, ее жаркое дыхание распалили меня еще сильнее, и я обхватил ее рукой за шею, не давая выскользнуть.

– У меня не было девушек после тебя, – прошептал я ей в губы. – И я никого, кроме тебя, не хочу. Я впервые точно знаю, где и с кем хочу быть, Джульетта.

Она отстранилась, по ее щекам текли слезы.

– Нет.

– Ты тоже это чувствуешь. – Я хотел, чтобы она меня выслушала. – Мне не нужно, чтобы ты все время была со мной. Я не хочу, чтобы ты меня любила. Просто приходи, когда я зову, и ложись в мою постель, когда я прошу.

Ее губы задрожали, она пыталась высвободиться.

– Кроме тебя, никого не будет, – пообещал я. – Ты единственная, кто мне нужен.

Поцелуй заглушил ее всхлипы. Обхватив ее задницу, я прижал ее к краю стола и стал целовать жестко и страстно, ощущая на языке соленый привкус пота. Отстранился, увидев испуганный взгляд, а потом смел все бумаги со стола Пенли на пол, усадил ее на стол и снова целовал.

– Скажи это, – потребовал я. Мне необходимо было услышать эти слова.

Но она просто отстранилась, сняла с меня футболку и бросила ее на пол. Тяжело дыша, я рванул на себе шорты, а она расстегнула пуговицы на блузке.

Мой член вырвался на волю. Я был в полной боевой готовности – так она действовала на меня.

Я хотел ее до боли. Прикусив нижнюю губу, я усадил ее на край стола. Ухватив полоску трусиков под юбкой, сорвал их с ее влажной, горячей кожи.