либо, – он бросает сигарету. – У меня проблемы с оплатой медицинских счетов.

Я думаю, что он имеет в виду лечение его отдышки и, возможно, даже дальнейшее

использование медикаментов для уменьшения боли. Я не могу представить, каково это, и

действительно не хочу, если честно. Слишком много плохих воспоминаний.

–Давай, чувак, ты знаешь, как долго я здесь работаю. Я бы не спросил, не будь я в

таком отчаянии.

– Нет, – отвечаю я. – Этого не будет.

–Что? Ты даже не собираешься дать мне контакты? Я не прошу тебя поручиться за

меня. Я просто хочу поговорить.

– Этого. Не. Будет. – Я выбрасываю сигарету и складываю руки на груди. – Ты не

знаешь, с чем имеешь дело.

– Не обращайся со мной как с ребёнком,– фыркает он.

–Мне плевать, сколько тебе лет, – говорю я, ткнув пальцем ему в грудь. – Ты всё

ещё моложе меня, и по умолчанию, это делает меня опытнее.

– К чёрту эту логику.

– Нет, блядь, ты хочешь умереть.

–Умереть?

–Ты забыл, что с тобой случилось? –я хватаю его за ухо, и он вскрикивает, после

чего я отпускаю его. – В следующий раз, когда ты ввяжешься во всё это дерьмо, ты

потеряешь палец или два.

Два дня о нём ничего не было слышно, и когда мы, наконец, нашли его на ступенях

церкви, он отказался обсуждать, что произошло. Но я знаю… нужно только посмотреть на

его лицо.

– Это же другая банда,– говорит Карл.

– Какая разница? Поменяй одного ублюдка на другого, и это всё ещё дерьмо.

– У меня были бы деньги, – говорит он. – И откуда ты вообще знаешь, что они

сделают, или произойдёт ли это снова? С тобой ничего подобного не было, –он указывает

на свой нос, который разъеден кислотой.

–Это потому, что я знал, что делал. Но не ошибись, парень, я заплатил цену.

– Может быть, я тоже готов заплатить, – говорит он.

Я хватаю его за воротник. – Никогда, блядь, не говори этого снова. Я потерял то, что

было ценно для меня. Что–то, что никто не сможет мне заменить. И всё благодаря тем

ублюдкам, с которыми ты хочешь работать, – я оттолкнул его и плюнул на землю. – Тебе

должно быть стыдно за то, что ты думаешь об этом. Как ты смеешь? Ты знаешь, как и я,

что случилось в тот день.

Он глотает, явно потрясён моей честности.

–У меня нет ничего важного.

–Твоя жизнь, – рыкнул я. – Нет ничего дороже, чтобы сдаваться.

– Но ты тоже сделал это слишком… – возражает он. – А потом ты просто сдался?

Пройдя через всё это?

–Слишком. Поздно. Я сдался слишком поздно. И поэтому сейчас тебе нужно быть

умнее, Карл.

Он снова сглатывает, отклоняясь от меня, его глаза всё ещё скользят вокруг, пока

он, вероятно, обдумывает варианты. Следует ему сделать это или нет.

–Даже не думай об этом, Карл. Это того не стоит. Ни одного цента во всём мире,

поверь мне.

–Но я не могу платить… – говорит он. – Церковь… её недостаточно, – слёзы

наворачиваются на его глазах.

Я кладу руку ему на плечо. – Послушай. Я спрошу Маргарет, будет ли у неё

ещёкакая–нибудь работа для тебя, хорошо? Это было бы неплохо?

Он кивает, закрывая глаза.

Я схватил его обеими руками и слегка встряхнул. – Обещай, что не будешь делать

глупостей.

Он вздыхает. – Хорошо.

– Отлично, – я шлёпнул его по спине. – А теперь возвращайся внутрь. Ты знаешь,

они ждут, пока ты починишь им свет.

Он кивает. – Ты идёшь?

Секунду я размышляю, желая остаться на свежем воздухе, но понимаю, что,

вероятно, будет лучше поддержать его, пока он на дне, так что я согласился и пошёл за

ним внутрь.

Он идёт в комнату Мамы, где она попросила его починить пару вещей, пока я сижу

на одной из скамеек в церкви. Здесь сейчас пусто; ни посетителей, ни прихожан. Я люблю

эти дни тишины и покоя. Даже Мама уезжает через несколько минут, чтобы поиграть в

бридж в клубе старушек, в котором она состоит. И когда Карл закончит свою работу в её

комнате, он также уйдёт, что позволит мне, наконец, насладиться приятным

одиночеством в церкви.

Я хочу наслаждаться этим, но тот разговор, который состоялся у меня с Карлом,

действительно испортил моё настроение. Не каждый день я сталкиваюсь со своим

прошлым. И мне это не нравится. В основном из–за воспоминаний, связанных… с теми,

кого я пытаюсь похоронить так глубоко, чтобы никто не мог добраться до них.

Но теперь… с тех пор, как Лаура вошла в мою жизнь, эти воспоминания вылезли на

поверхность, и как ни странно, это даже не больно, как я думал. Или, может быть, я

застрял в моём собственном маленьком мире пьяной боли, пока она не пришла, и как–то

утолила ту жажду, которую я чувствовал.

Но это неправильно.

Я вздыхаю и наклоняюсь к скамейке, держа голову, когда стыд накрывает меня.

Я даже не должен думать о ней.

Я должен каяться… день за днём… молиться Богу о милости.

Умоляя его простить меня за то, что я сделал.

За то, что отняли у меня.

Но всякий раз, когда я разговариваю с ним или умоляю его дать мне ответ, причину

для всего этого, в ответ я получаю тишину, и у меня остаётся пустое небытие.

Большие деревянные двери скрипят, но я остаюсь на месте. Я не в том настроении,

чтобы помогать людям сейчас.

Однако, я замечаю, что девушка садится рядом со мной, смотрю вверх, и на моих

губах появляется намёк на улыбку.

– Лаура. Что ты здесь делаешь?

–Я…увидела тебя снаружи, поэтому решила зайти поздороваться.

Прошло несколько минут. – И ты всё это время ждала?

Она сглатывает, кажется, она не может подобрать нужные слова. – Да… э–э…

Бруно, Диего, и я играли в футбол в переулке рядом с церковью, и я случайно подслушала

ваш разговор. Я не была уверена, стоит ли к вам подойти или поговорить. А потом ты

вошёл внутрь и… ну, и вот я здесь.

–Значит, ты… подслушивала? – я нахмурился. Я не ожидал от неё этого. Опять же…

я так же не ожидал, что она начнёт ласкать свою киску в исповедальне. Люди могут вас

удивить.

Она смыкает губы и усмехается. – Я не специально. Я имею в виду, что я была там,

и я не могла отключить уши.

Я вздыхаю и покачиваю головой. – Как много ты слышала?

–Достаточно, чтобы знать, что раньше у тебя была совсем другая работа.

– Ты можешь сказать это вслух, – говорю я. – Нет необходимости скрывать, если ты

уже знаешь всё.

Она облизывает губы и делает большой вдох. – Ты был дилером.

Я ничего не говорю, но думаю, отсутствие отрицания говорит о многом.

– Или ты что–то делал с этими дилерами. Что ты делал?

– Всё, что мне говорили.

–Как давно? – спрашивает она.

– Достаточно… девять лет.

–Вау. Значит, тебе вроде как… тридцать сейчас?

Я усмехаюсь. – Достаточно близко. Двадцать девять, – отвечаю я, глядя ей прямо в

глаза. – Ну, а тебе?

–Двадцать пять. Но я слишком зрелая для своего возраста

О, да… это я уже понял.

– Тогда почему же ты стал проповедником? –спрашивает она.

Я делаю глубокий вдох, надеясь, что этот разговор не зайдёт слишком далеко. – О,

ты знаешь. Я вроде как скатился до него.

–Как?

Прищурившись, я смотрю на неё. – Ты, конечно, задаёшь много вопросов.

– Мне просто любопытно, – она пожимает плечами. – Я хочу узнать парня,

которому я показал свою киску.

Я громко смеюсь над этим комментарием. Ничего не поделаешь. Её тёмный юмор

так хорошо совпадает с моим.

– В точку, – размышляю я. – Но разве твои братья не ждут снаружи?

– Нет, я сказала Диего отвезти Бруно домой.

–Хм… так что у тебямного свободного времени. – Я облизываю губы только при

мысли о том, чтобы трахать её прямо здесь, на этой скамье. Я такая грязная свинья.

– Так что… поговорим, – она подмигивает, отталкивая меня от моих нечестивых

фантазий.

– Ну, если ты действительно хочешь знать, – я откашлялся, откидываюсь на

деревянную скамью и смотрю на большую статую сзади.– Я не был хорошим ребёнком

когда–то. Я имею в виду, мои родители… они были наркоманами, так что ничего не могли

сделать для меня.

Она всё ещё смотрит на меня пристально, несмотря на то, что я делюсь тёмными

кусочками свой жизни, поэтому я продолжаю.

– Поскольку они не заботились обо мне должным образом, я позаботился о себе

сам. И через некоторое время… я сбежал.

– Оу, вау…

–Да. Я оказался в этой церкви, прямо здесь. Маргарет, ты её знаешь. Она

практически вырастила меня.

–О, мой… Я этого совсем не ожидала. Неудивительно, что иногда слышу, как ты

иногда называешь еёМамой.

Я киваю. – Она для меня, как мать. Единственная, кто действительно заботилась

обо мне.

–Значит, тебя действительно хорошо подготовили к роли проповедника?

– И да, и нет, – я снова вздохнул. Мы приближаемся к той части, которую я больше

всего ненавижу. Части, о которой я больше всего жалею. – Когда родители не заботятся о

своих детях, это оставляет след в их жизни. Как шрам. Он никогда не исчезает,

независимо от того, как вы пытаетесь его стереть. Когда я появился у родителей, хотя они

никогда не хотели меня, в первую очередь, это заставило меня чувствовать себя

ненужным.

–Должно быть, было ужасно… – она прикусывает губу, но прислушивается к

каждому моему слову.

– Так и было, в основном потому, что я не мог справиться с этим чувством

отчуждения. Всё ещё не могу. Посмотри на меня. Я из–за этого пьяница, бесполезная

хуйня.

–Эй, ты не ужасен. У нас у всех есть багаж, – говорит она. – Я имею в виду моих

братьев, и я убежала от нашего отца и начала жить с нашей тётей, потому что он был так

жесток. А когда она умерла, я была единственной, кто смог заботиться о моей семье.

– Наверное, тебе было тяжело, – говорю я.

–Да, но у всех есть прошлое, которое формирует нас. Это не всегда плохо.

–Я… – вздыхаю я. – Мне этого никогда не хватало. Независимо от того, что делала

Маргарет, она не могла заполнить пустоту, оставленную моими родителями. Я становился

всё более недовольным собой и миром, несмотря на то, что она старалась сделать его как

можно радостнее. Я всё ещёищу свою ценность где–то в другом месте. Я хотел

чувствовать себя хорошо. Как будто я был кем–то. Кем–то, кого люди хотели.

–Ты связался с плохой компанией, – она прекрасно заполнила пробелы.

– Точно, – говорю я. – Я присоединился к банде. Делал всё, что они просили. Очень

любил похвалу и ненавидел отказы, но я ходил с ними куда угодно. Я знал, что

разочаровываю Маму, но это не останавливало меня. Её любви было недостаточно для

меня. И по сей день, я жалею об этом решении. Я вернулся к ней на коленях, умоляя о

помощи, и она оказала её. Мама позволила мне вернуться в свой дом, обратно в свою

жизнь, обратно… в своё сердце. Она даже позволила мне стать проповедником для этой

церкви. Почему? Я ничего для неё не сделал. Я брал и брал, не давая ничего взамен. Я

никак не смогу загладить свою вину.

– Почему?

– Ну, как ты восполнишь то, что не оценил любовь, которую незнакомец дал тебе,

несмотря на то, что тебе нечего было предложить взамен? То, что она делала, было

самоотверженным… а то, чтосделал я, было эгоистичным. Во мне нет ничего хорошего.

Я вздыхаю.

Об этом трудно даже думать, но теперь, гора с плеч. Это немного помогает.

–Это не правда. Я вижу, какой ты с людьми; ты хочешь помочь. Ты можешь быть

хорошим человеком; я знаю это.

–Хм… – интересно, насколько глубоко она может видеть.Гораздо большего она не

знает…, и я предпочёл бы, чтобы она этого и не узнала. Некоторые вещи лучше держать в

секрете.

– Чтобы ты сказала, если бы я рассказал, что однажды ограбил калеку?

Она продолжает смотреть на меня с этими невинными голубыми глазами, в

которых хочется утонуть. Блядь. Как я могу сказать ей "нет"? Как я могу отрицать её, если

она смотрит на меня так, как будто принимает самые отвратительные части меня?

– Ты всё ещёзахочешь со мнойразговаривать, если я скажу тебе, что однажды

продал наркотики бездомному мальчику?

Я проглотил комок в горле, чувствуя всё больше и больше злости на себя из–за

ужасных вещей, которые сделал. Воспоминания об этом негативно влияют на

самооценку.

–Ты когда–нибудь захочешь увидеть меня снова, если я скажу тебе, что убил кого–