Я, конечно же, блефовала, у меня не было ни малейшего желания, чтобы Крэну стало известно хоть что-нибудь о моей семье.

– Ну хорошо, – вздохнул он. – Но предупреждаю тебя, Элизабет: со временем ты очень пожалеешь об этом.

И я действительно пожалела.

Я высадила Крэна возле его клуба, а затем и впрямь съездила по нескольким делам, прежде чем отправиться в то место, которое являлось главной целью моих передвижений. Это было сделано, чтобы ввести в заблуждение кучера.

Рыбная улица была все такой же узкой и грязной, так же толпились оборванные мальчишки, глазевшие по сторонам, привычное зловоние ударило в нос – и ужас недавнего ночного кошмара вновь нахлынул на меня. Я вылезла из кареты, еще более укрепившись в своих намерениях. Испытывая злую радость, я толкнула дверь родного дома и вошла.

И отец, и сестра, и младшие – все они были там. К счастью, не было Джека, и я до сих пор рада, что его тогда не оказалось дома. Отец встал мне навстречу с улыбкой, которая, видимо, редко появлялась на его губах. Однако лицо его застыло, когда он увидел выражение моего лица. Подойдя к столу, я грохнула на него большой тяжелый саквояж, содержимое которого при этом громко звякнуло. Затем я развернула лист бумаги с выкладками, написанными рукой Джереми, и помахала им перед носом отца.

– Тут все, – сказала я. – Подсчитан каждый пенни, потраченный вами на меня с того несчастливого дня, когда я появилась на свет. Теперь вы можете забыть, – хотя я думаю, вы уже давно сделали это, – о том, что у вас когда-то была дочь. Я же с помощью Господа и этих самых денег могу забыть, что у меня когда-то была семья – такая, как вы.

Я не остановилась на этом и подробно изложила, что я думаю о «честности» так называемых честных бедняков. Я препарировала семейную жизнь моих родителей, безжалостно вскрывая все ее отвратительные гнойники. С красочными деталями и, надо сознаться, призвав на помощь богатое воображение, я описала, во что обходится моему телу каждый заработанный им соверен. По мере того, как я говорила, я заводилась все сильнее, монолог мой все больше становился похож на истерику. Я неистово поносила отца за то, что он сделал со мной, до тех пор, пока он не разрыдался, скрючившись на своем стуле и заткнув уши руками. Все остальные сбились в кучу, испуганные и ошарашенные моей тирадой. Но мне было не до них. Мишенью, в которую вонзалось мое жало, был отец – именно он, и никто другой. Наконец, обессилев, я умолкла. Отец был в полуобмороке, младшие дети хныкали.

За убийство человеческого тела карой служит виселица, но никого не наказывают за убийство души – именно то, что я совершила в тот вечер. Я убила, растоптала душу своего отца.

Уже не в силах продолжать, я поднялась и окинула взглядом все семейство.

– С сегодняшнего дня, – прошипела я, – вы никогда больше не увидите меня. Я не переступлю порог этой клоаки даже в том случае, если вы будете подыхать от голода или гнить от сифилиса. Что касается меня, то лично мне очень хотелось бы, чтобы вы сгнили – только этого вы, подонки, и заслуживаете.

С этими словами я ушла. Больше я никогда не видела отца живым.

Вернувшись домой, я была настолько измучена, что выглядела больной. Крэн разволновался и, когда я пожаловалась на легкий озноб, стал хлопотать вокруг меня, как заботливый отец. В эту ночь он оставил меня в покое. Я лежала в постели, и мне казалось, что отравлявшие меня в последние дни чувства – ярость, страх, неуверенность – наконец-то исчезнут и Я обрету покой. Однако это был самообман: я лишь немного придавила змею, но яд в крови остался.

На следующий день Крэн уехал в свои загородные владения, чтобы пару недель побыть с семьей. Обычно он посещал родных не реже раза в месяц, но в последнее время из-за того, что увлекся мною, не был там гораздо дольше. Я была ему благодарна за то, что он уезжает, поскольку мне очень хотелось побыть одной – наедине с бутылкой джина.

При активной помощи миссис Мур я провела два дня в глухом алкогольном мраке, снова и снова злорадно перебирая в памяти фразы, которыми я хлестала своих родных. Наступило утро третьего дня. К вечеру должен был вернуться Крэн, поэтому мне пора было завершать свою оргию.

С бутылкой и стаканом перед собой я сидела в гостиной и тихо плакала – джин, выпитый в достаточном количестве, способствует слезливому настроению. Внезапно дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Белль. За ее спиной маячила озабоченная физиономия слуги.

Со слезами, все еще текущими по лицу, я вскочила на ноги и завопила:

– Кто посмел впустить эту женщину?! Прогоните ее отсюда!

– Не раньше того, как мы поговорим, – сказала она и, плотно закрыв дверь перед растерянным слугой, повернула ключ в замке.

– Мне нечего тебе сказать, – всхлипнула я. – Ты получила свою тысячу фунтов, а это, видит Бог, гораздо больше, чем один фунт человеческой плоти. Теперь оставь меня в покое, ты, жадная шлюха!

Подойдя поближе, Белль взяла со стола бутылку и попробовала ее содержимое.

– Так вот в чем дело, – протянула она. – Кто дал тебе эту мерзость? Отвечай, маленькая пьяная сучка! Уж наверное, не Крэн.

– Как ты смеешь так разговаривать со мной в моем собственном доме! – Моя апатия сменилась злостью. – Все, что я делаю, думаю или говорю, не имеет к тебе абсолютно никакого отношения. Если мне хочется пить джин по утрам, я буду его пить. А теперь проваливай. Проваливай восвояси!

Белль сбавила тон.

– Идя сюда, я хотела говорить о другом, но, видит Бог, это объясняет многое, и, как я понимаю, Крэн не имеет к этому никакого отношения. Я догадываюсь, кого следует благодарить за твое новое пристрастие.

Она дернула за веревку звонка, а я, рыдая, упала в кресло. Когда миссис Мур постучала в дверь, Белль рывком распахнула ее настежь.

– А-а, миссис Мур… – Голос ее рассекал воздух подобно стальному клинку. – Не соблаговолите ли вы приготовить крепкий кофе для своей хозяйки и немедленно принести его сюда! А после этого мы с вами побеседуем.

Служанка выбежала из комнаты, как перепуганная курица.

Повернувшись ко мне, Белль продолжала жестким голосом:

– Я получила записку от своей сестры и поэтому вчера вечером отправилась на Рыбную улицу, где узнала все о твоем «благотворительном визите». Зачем ты это сделала, Элизабет? Зачем ты обрушила на них все это, причем так безжалостно? Отец почти при смерти, полагаю, тебе об этом известно. Если тебе так хотелось излить на кого-нибудь свою злость, почему было не выбрать меня или Джереми? Да, кстати, у меня для тебя кое-что есть.

Открыв свою большую дорожную сумку, она вынула оттуда кожаный мешок.

– Твой отец, разумеется, не захотел оставить ни единого пенни из этих денег, но, учитывая то, как он плох, я убедила твою сестру взять втайне от него пятьдесят фунтов. Иначе только одному Богу известно, как им удастся выжить. За исключением этой суммы, все остальные деньги здесь. Думаю, ты должна быть очень довольна собой.

– Мне не нужны эти деньги, – отшатнулась я. – Они принадлежат им – вплоть до последнего поганого пенни. А если тебя так волнует их судьба, отдай эти деньги Джереми и пусть он возьмет на себя заботу о моем семействе. Или, может быть, ты захочешь оставить их себе в качестве дополнительной платы за услуги ангела-хранителя?

Белль, казалось, готова была ударить меня, но ей все же удалось взять себя в руки.

– Если бы я не чувствовала, что тут есть доля и моей вины, я пошла бы к Крэну и выложила ему всю эту мерзкую историю – от начала до конца, и пусть камни упали бы туда, куда должны упасть. Но поскольку я во многом чувствую ответственность за то, что случилось, – хотя, Господь свидетель, я хотела как лучше, – то буду держать рот на замке. Но мне до сих пор непонятно, почему ты это сделала и что означает вот это? – Она помахала перед моим лицом бутылкой с джином. – Неужели ты до такой степени ненавидишь Крэна? Неужели он так плохо с тобой обращается?

В ответ на это я отрицательно покачала головой.

– Что ж, слава Богу, что ты хотя бы не стала врать, – сказала Белль. – Потому что, насколько мне известно, Крэн влюблен в тебя, как восемнадцатилетний мальчишка, а мужчины не теряют головы из-за плохих любовниц или тех, кому они безразличны.

Я быстро трезвела, и слова Белль били по моим барабанным перепонкам подобно ударам грома.

– Так объясни же мне тогда, ради всего святого: что происходит?! – вскричала она. Мне казалось, что Белль никогда не оставит меня в покое, что этот допрос будет продолжаться до бесконечности, поэтому я решила избавиться от груза мучительных мыслей, переложив эту тяжесть на нее. И тогда я начала рассказывать: сначала о страхах, возникших у меня, когда я слышала крики через стену, затем об ужасе первых ночей с Крэном и страхе перед неизвестностью и, наконец, – о ночном кошмаре, который до сих пор преследовал меня.

Белль слушала меня, не прерывая, лицо ее было бледным и расстроенным.

– О, моя дорогая, – произнесла она голосом, в котором не осталось и следа гнева, – ты возложила на меня тяжкую ношу. Если ты хотела отомстить мне, можешь считать, что ты этого добилась – более страшной мести и придумать нельзя. Наверное, из-за той жизни, которую я вела, мои чувства притупились, если я вообще когда-нибудь была способна так чувствовать. Мне надо было понять, что ты другая, и если бы я поняла это вовремя, то, вероятно, никогда бы не поступила с тобой таким образом. Но что сделано, то сделано, и, мне кажется, некоторые из твоих страхов неоправданны.

После этого Белль с присущей ей мудростью стала говорить о возможностях, таившихся в той жизни, в которую меня так безжалостно вышвырнули.

Принесли кофе, и мы выпили его в молчании, а затем она продолжала:

– Мне кажется, что тебе не грозят ловушки этой жизни: ты умная девочка, и если перед тобой откроются какие-то иные дороги, – а я думаю, что так и случится, – ты, конечно, выберешь их. Вполне возможно, настанет день, когда ты повстречаешь честного – в полном смысле этого слова – мужчину, который захочет взять тебя замуж. Такое уже случалось с женщинами, подобными нам, и будет случаться впредь. А пока что ходи с правильных карт и береги свои деньги. В этом смысле за Джереми ты будешь как за каменной стеной. И кроме всего, повесь замок на свое сердце. Потому что, если ты хочешь быть в безопасности, ты должна пока забыть о любви.

При этих словах губы Белль предательски задрожали и скривились.

– Для таких, как мы, любовь – это непозволительная роскошь. И вот это тоже, – указала Белль на бутылку с джином. – Это не поможет нам в нашем нелегком ремесле и окажется как раз самой верной дорогой к тому, чего ты больше всего боишься.

Белль вынула часы.

– Когда должен вернуться Крэн?

– Около шести, – рассеянно ответила я.

– В таком случае собирайся: я забираю тебя на особую прогулку.

– Случайно не на Рыбную улицу? – обеспокоенно спросила я.

– Нет, – скривилась она, – твой приезд туда вызовет не радость, а боль.

Белль подобрала одежду для выезда в город и заставила меня переодеться. Уходя, мы прошли мимо миссис Мур, бесцельно возившейся около двери, но Белль, казалось, не обратила на нее внимания, а я потихоньку улыбнулась служанке – мне вовсе не хотелось терять такого союзника.

– Куда мы едем, Белль? – спросила я уже в карете.

– На Джин-аллей, – коротко ответила она. – Это всего лишь одна из пятидесяти совершенно одинаковых улиц в Сити, на которые я могла бы тебя повезти. Кстати, ведь именно миссис Мур приучила тебя к джину, верно? Можешь не отвечать, я и сама знаю. Это тоже моя ошибка, мне следовало все предусмотреть.

– Она только хотела помочь мне, – упрямо сказала я.

– Помочь! – фыркнула Белль. – Сейчас я покажу, что за помощь она хотела тебе оказать – кстати, очень неплохо на этом зарабатывая, уж поверь мне. Сколько она брала с тебя за одну бутылку?

– Десять шиллингов, – пробормотала я.

– А знаешь ли ты, сколько на самом деле стоит та пакость, которую ты пила? Два пенса за пинту.

Я была поражена.

– Думаю, она еще прилично клала себе в карман, мухлюя в отчетных книгах. Я обязательно посмотрю их, когда мы вернемся. А ты, я уверена, в них даже и не заглядывала, не так ли?

С несчастным видом я отрицательно покачала головой, и Белль раздраженно продолжала:

– Так я и думала. А ведь я знала, что Крэн тоже не будет этим заниматься. И все же, если бы дело ограничилось только этим, старую воровку еще можно было бы извинить, но то, что она сделала с тобой, – непростительно!

Знаешь, как действует она и ей подобные? Сначала присосется к тебе, подобно пиявке – до тех пор, пока ты не почувствуешь, что уже больше не можешь обходиться без нее. А она тем временем будет всячески поддерживать твою привычку к спиртному. Рано или поздно у тебя закончатся деньги или ты свяжешься с мужчиной, который захочет знать, куда уходит каждый твой пенни, – таких, поверь мне, предостаточно. Вот тогда она и сообщит тебе, что знает, как можно заработать деньги. Она скажет тебе, что один джентльмен положил на тебя глаз и что, если ты «окажешь ему услугу», то сможешь надолго себя обеспечить. Стоит тебе сыграть в эту игру хоть раз, и ты пропала. Предложения «оказать услугу» станут раздаваться все чаще, а твое пристрастие к джину и деньги, которые для этого нужны, превратятся в средство откровенного шантажа. Ты не успеешь и глазом моргнуть, как превратишься в дешевую проститутку, которая обслуживает десяток мужчин за ночь, а она станет твоей «мадам». Именно с помощью таких старых ведьм, как она, распутники находят своих жертв, а уж ей-то известны распутники во всех кругах общества. Именно этим все обычно и кончается, – сказала Белль, и карета остановилась.