– Где мой муж? – однажды все же спросила я у женщины, присевшей ко мне на кровать. Но та, видимо, была погружена в свои мысли, потому что ее горестная реплика была совершенно не связана с моим вопросом:

– Сумасшедший Родриго… Так безнадежно влюблен в меня. Глупец, прошлое не изменить и не повторить.

Говорила она по-русски, и я мысленно обрадовалась тому, что ухаживает за мной соотечественница. Когда я более или менее наберусь сил для разговоров, расспрошу ее, кто она и откуда.

Однажды я услышала шум, доносившийся сверху. Этот шум беспардонно врезался в мой сон, разорвав его хлипкую паутину и вернув в воспоминания о страхах, которые мне довелось пережить, живя в доме. Это был шум какой-то возни, скрипа кровати, стонов и потом – испуганных и гневных криков, будто спорили несколько человек. Я, прислушавшись к тому, что творится наверху, поняла, что мне надо подняться и отправиться туда. Тогда я наконец узнаю настоящую тайну этого дома, а не инсценированную Антонио. Удивительно, встать с постели мне удалось без труда, без ощущения слабости. Комната, в которой я лежала, показалась мне незнакомой, но вот лестница – знакомая, «реставрированная». Поднимаясь по ступеням, я подумала о том, что должна была выбрать другую лестницу, потому что эта упрется в стену. Но, несмотря на такую здравую мысль, все равно упрямо продолжала свой путь. И мое упорство оказалось вознаграждено неожиданно появившимся в стене проемом. Я вошла в него и бесстрашно подалась на звук голосов, уже зная, что сейчас из этого коридорчика выйду в спальню, в которой мне уже довелось побывать. Тихо, стараясь не шуметь, я приблизилась к приоткрытой двери, в проем которой просачивался дынно-желтый свет. Голоса становились все громче и различимей. Спорили женщина и двое мужчин. Вернее, даже не спорили, а ругались насмерть. Женщина будто умоляла о чем-то, один из мужских голосов смолк, а второй гневно что-то выговаривал. О чем спорили, понятно мне не было, несмотря на то что я находилась уже близко от двери. Чуть-чуть поколебавшись, испытывая покалывающее в кончиках пальцев возбуждение от предвкушения скорой разгадки, но совершенно не испытывая страха, я толкнула дверь.

…И оторопело замерла на пороге. Мое присутствие осталось без внимания, будто меня и не заметили вовсе. В кровати лежали обнаженная молодая женщина и молодой, удивительно красивый парень. Они испуганно жались друг к другу. В черных, масляно-влажных глазах парня застыл обреченный ужас, лицо женщина прятала у него на плече. А над обнаженной парой грозно нависал одетый в осеннюю старомодную куртку господин. Я видела его со спины, но смогла заметить то, что в вытянутых руках он держит пистолет, направленный на согрешившую парочку. Пока меня не заметили, я в шоке попятилась назад. Но в это мгновение женщина резко подняла лицо, поворачиваясь к господину с пистолетом. Я вдруг увидела, что она – это я. Я лежала в кровати с молодым красивым любовником. И я же – одновременно пятилась к двери. Только у той, что лежала в кровати, глаза оказались разного цвета: один – светло-карий, другой – голубой. Прежде чем я успела осмыслить и принять факт своего «раздвоения», я-любовница закричала:

– Не стреляй!!! Не стреля-ай!

Но в это мгновение грянул выстрел.

XIII

И от этого выстрела я очнулась. Резко открыв глаза, я с недоумением посмотрела на молочно-белый потолок и перевела взгляд на выкрашенные бледно-голубой краской стены. Незнакомая комната, ничего не имеющая общего с моей комнатой в доме мужа. Нет, я не в доме Антонио. И эпизод с выстрелом – это всего лишь часть глубокого нездорового сна.

Словно почувствовав, что я очнулась, в комнату вошла женщина среднего возраста, одетая в медицинский брючный костюм.

– О-ла, – нараспев поздоровалась она со мной.

– Здравствуйте, – отозвалась я по-русски, еще не очнувшись от долгого сна, в котором ухаживающая за мной женщина, одетая в ужасно некрасивое платье, была русской.

– Ке? – спросила женщина, присаживаясь рядом со мной на стул.

Конечно, она не поняла. Она – не русская. Испанка. И все, что я «видела» раньше – другую женщину, кошку – было лишь моим сном, видениями, порожденными болезнью.

– Извините. Это приветствие по-русски, – ответила я по-испански и завозилась, чтобы сесть.

– Но! Но! – запротестовала она, и я послушно не без удовольствия опустила голову обратно на мягкую подушку.

– Где я?

– В госпитале. Не волнуйся, все хорошо. Маленькая болезнь, – успокоила меня она. Но я, вопреки ее утешениям, разволновалась. Что за болезнь? Один раз я уже так очнулась, и меня попытались уверить в том, что я совершила попытку суицида. А потом муж тряс в полиции справкой о моем сумасшествии. Не упрятал ли он на этот раз меня в испанскую психушку?!

– Что за болезнь? – спросила я, наверное, слишком нервно, потому что испанка зашикала и, улыбнувшись, тронула меня за плечо.

– Что произошло со мной? – продолжала я настойчивые расспросы. И женщина, которая, видимо, была медсестрой, ответила длинной развернутой фразой.

– Не понимаю, пожалуйста, повторите.

– Лестница, – ответила она одним словом, которое, однако, сделало картину для меня такой ясной, будто мне ее расписали. Лестница. Я с некоторым облегчением перевела дух: значит, я в больнице, потому что упала, а не потому что меня сюда упрятал муж как умалишенную. Да, теперь все вспомнила.

– Как давно я здесь?

– Два дня, – ответила медсестра и, для того чтобы я лучше ее поняла, показала два пальца.

Два дня. А мне казалось, что болею уже очень-очень долго. По крайней мере видения, которые я поначалу приняла за правду, растянулись в какой-то безразмерный период. Остальные мои вопросы медсестра решительно пресекла категоричным заявлением, что мне не следует много разговаривать, потому что я слаба. И что меня сейчас будет осматривать доктор. А потом, если он разрешит, со мной поговорит полиция.

– Полиция? – эхом отозвалась я, не то чтобы удивляясь, скорее безразлично.

– Да. Доктор был против, но у полиции есть много вопросов к вам.

Я кивнула, но про себя все же скептически отметила, что раньше, когда мне нужна была помощь, у полиции вопросов не было, а сейчас – появились. Под понятием «полиция» я имела в виду того «конторного» дядьку в униформе, погрязшего в бюрократии, на которого все еще сердилась и обижалась. А потом, мыслями плавно перекинувшись с этого сеньора на симпатичного молодого полицейского с солнечной улыбкой, почти оттаяла от теплой радости, затопившей мою встрепенувшуюся в глупой надежде душу: а вдруг это он хочет побеседовать со мной? Ведь он тоже оказался в некотором роде участником событий. Может, у него возникли какие-то вопросы, связанные с газетными вырезками, которые я ему сунула? Наивная надежда из разряда первых девчачьих сексуальных фантазий, когда грезишь о том, чтобы объект подарил тебе очередной взгляд и улыбку, и млеешь потом добрых два дня, анализируя слюнявое воспоминание о случайном взгляде. А уж фантазии о робких неумелых поцелуях – это что-то из разряда высшей лиги. Но все же пусть со мной пока побудет эта полудетская-полувзрослая фантазия, раз от нее на душе становится так светло.

Доктор был немногословен и слишком серьезен. Я даже засомневалась в принадлежности его к улыбчивой и разговорчивой испанской нации. Быстро осмотрев меня, задав всего пару-тройку вопросов, он остался удовлетворен моим состоянием (слава богу, ничего я себе не сломала-свернула, получила лишь сильные ушибы). И сказал медсестре, что разрешает визит полиции, если та не будет слишком утомлять меня разговорами.


Я и не думала, что разочарование от того, что вместо тайно ожидаемого «моего» полицейского мне нанесет визит совершенно незнакомый человек в униформе, будет таким сильным. Словно в самом деле, играя сама с собой в секреты и недомолвки, ждала того парня. Ну с чего, глупая, решила, что он навестит меня?

Полицейский, который пришел ко мне, задавал вопросы, касающиеся происшествия в нашем доме – моего падения. Как выяснилось, своим спасением я была обязана Розе. Это она, испугавшись, что я убилась, упав с лестницы, втайне от Антонио вызвала полицию. Предала своего сеньора, вот так. Страх оказался куда сильней. В ее сострадание ко мне почему-то не верилось. Полицейского особенно интересовал вопрос, не ударил ли меня перед падением муж и не бил ли раньше. Нет, не бил – честно ответила я. Но рассказала о том, что супруг, с его же слов, инсценировал мой суицид, дабы получить справку о моей невменяемости. О том, что похитил все мои документы и собирался насильно увезти из страны. Полицейский все обстоятельно записал. А после его визита меня навестили две молодые сеньоры из какой-то социальной службы и задавали вопросы, похожие на те, что задавал полицейский. И опять пришлось рассказывать о событиях, о которых я бы предпочла забыть. Сеньоры улыбались, успокаивали меня, но, по мне, лучше бы они оставили меня в покое. Пообещав, что придут завтра, женщины ушли.

На этот день посещения прекратились, но на следующий день прямо с утра вновь пожаловал полицейский, который был у меня накануне. И за ним следом – сеньора из социальной службы. Решался вопрос о том, чтобы мне временно предоставить комнату после выписки из госпиталя. Сеньора из социальной службы принесла телефон, и я смогла позвонить домой, успокоить встревоженную моим долгим молчанием маму.

После недолгого передыха и послеобеденного сна – новая круговерть с визитами полицейских, на этот раз уже, как ни странно, из отдела национальной полиции.

Вопросы, которые они мне задавали, вызывали недоумение. Я в них тонула – в этих странных вопросах, которые, казалось, не имели логики и никак не касались меня и наших отношений с Антонио. Мне сообщили, что мой муж арестован. Я ответила, что упала с лестницы сама. Я все еще полагала, что разговор пойдет о происшествии с моим падением.

– Над этим уже работают, сеньора, – сухо оборвал меня один из полицейских. – Мы сейчас будем говорить о другом.

И спросил о каком-то Родриго Ривера Санс.

– Нет, не знаю такого.

– Точно? – уточнил полицейский, будто усомнился в моем ответе.

– Точно.

– Не слышали это имя раньше?

– Нет.

Они не стали со мной спорить, один из полицейских пометил что-то себе в блокнотике и спросил о роде занятий моего мужа.

– Не знаю, сеньор, он занимался каким-то бизнесом, с его слов – винным. Экспорт вина.

На вопрос, касающийся знакомых моего мужа, я тоже смогла мало что сообщить. Я знала лишь домработницу Розу, доктора Хавьера и один раз видела сеньора Санчеса. Который, кстати, подделал подпись судьи на медицинском сертификате.

– Он не только подпись подделал, этот «сеньор Санчес», – хмыкнул один из полицейских. – Гораздо известней он под именем «Консул» – как довольно известный изготовитель фальшивых документов.

Значит, «Консул» – это его кличка, а не профессия, как я подумала, подслушав разговор Санчеса с Антонио. Хотя какая мне разница, главное, что в полиции убедились в фальшивости справки о моей шизофрении.


Они снова приходили – полицейские из отдела национальной полиции. И вновь и вновь расспрашивали о роде занятий моего мужа и о его связях. Некоторые вопросы касались нашей личной жизни – как познакомились, где расписывались. Расспрашивали о доме, о секретном третьем этаже, видела ли я оружие у мужа и знала ли, что в гардеробной, замаскированной старой одеждой, у него хранился целый арсенал? Нет, ничего такого я не знала.

Опять навестили меня дамы из социальной службы: принесли новость, что комната для меня готова и, скорее всего, завтра или послезавтра – как разрешит доктор – я могу переехать туда. Все необходимое на первое время мне предоставят. Этих сеньор из социальной службой сменила молодая девушка, оказавшаяся журналисткой. Ее интересовала история нашего знакомства с Антонио. Вот уж не думала, что это может быть настолько интересно, чтобы попасть на страницы газет! И под конец меня почтили своим визитом полицейские. На этот раз они принесли фотографии каких-то людей и, показывая их мне, спрашивали, видела ли я их в обществе моего мужа. Нет, знакомых лиц на фотографиях не было. Последней мне показали старую цветную фотографию, на которой был изображен молодой человек, в котором, вглядевшись, я узнала мужчину с газетных фотографий.

– Кто это? – спросила я.

– Это – сеньор Родриго Ривера Санс. Восемнадцать лет назад. А вот на этой фотографии… – полицейский выложил передо мной фотографию Антонио. – Он же, но сейчас. Ваш муж.


Эта трехдневная круговерть с полицейскими и дамами из социальной службы, с их бесконечными вопросами вылилась для меня в высокую температуру. И молчаливый неулыбчивый доктор, рассердившись, запретил все визиты ко мне. Чего уж скрывать, я была только благодарна ему за это. Целые сутки провела в блаженном покое, стараясь не размышлять над обрушившейся на меня лавиной информации. Потом, позже, мне объяснят, почему у моего мужа два имени, с чем связаны задаваемые мне вопросы и в чем обвиняют Антонио. Ведь его арест, как я поняла, связан не столько с нашей семейной драмой, сколько с оружием, хранившимся в доме на третьем этаже. А пока пусть все оставят меня в покое. Мне не до визитов, не до размышлений. Я проспала почти сутки и, выныривая из одного сна, тут же с готовностью ныряла в следующий. Я купалась в них, будто в ласковом теплом море. Они даже пахли соленым ветром. Дважды мне снился «тот самый» полицейский, и просыпалась я с улыбкой, за которую сама над собой подтрунивала: ой, Дашка, попала ты, попала… Но не всерьез, потому что мои фантазии об этом молодом человеке тоже были несерьезными – как о недосягаемом киноактере, например, с которым никогда не сведет жизнь. Подобные выдуманные мечты скрашивали мое скучное пребывание в больничной палате. И я была благодарна тому парню просто за это.