Они двигались вслед за закатом, пока лучи солнца почти совсем не исчезли за волнистой линией холмов. Серые сумерки сменились ночной прохладой. В бездонном небе всплывала луна, мерцая крупным жемчужным боком, вокруг рассыпались серебристые зерна ярких южных звезд. Этого света хватало, чтобы видеть извивающуюся среди поросших кипарисами холмов дорогу. Жилых строений становилось все меньше, вдали слышался волчий вой. Одна из лошадей отозвалась на него тревожным ржанием, и снова наступила тишина. На повороте дороги Мартин догнал Джоанну, и они на короткий миг обнялись. Всего минута, но обоим стало легче. Им предстоял долгий путь, но они были вместе, а значит, в мире все было прекрасно.

Джоанна постоянно думала о том, что, возможно, уже на исходе ночи они окажутся в Вифлееме, в городе, где Дева Мария родила на свет Спасителя. Для Джоанны это было тоже своего рода паломничество, в котором отныне отказано ее единоверцам, ибо они опять отступили. Неужели же все эти войны были напрасны? Неужели этот край, овеянный библейскими легендами, так и останется недоступным для христиан?

Она глубоко вздыхала, вновь и вновь понукая свою ленивую лошадку. Они миновали очередную возвышенность, дорога пошла под гору. Выжженные травы между группами маслин и кипарисов при свете луны приобретали цвет волчьей шкуры. Один раз, когда Джоанна оглянулась, ей показалось, что в зарослях на повороте что-то шевелится, — не то волки шли по их следу, не то ветер играл ветвями. А может, это был силуэт одинокого всадника? В призрачном лунном сиянии могло показаться все, что угодно.

Однако когда спустя некоторое время путники сделали небольшой привал у развалин заброшенной башни, выяснилось, что не только Джоанна заметила движение позади. Эйрик, поправляя сбрую своего мерина, неожиданно сказал, чтобы они продолжили путь, а он покараулит на этом месте и понаблюдает за дорогой.

— За нами кто-то едет. Одинокий всадник. Может, просто запоздалый путник, а может, кто-то нас преследует. В любом случае, клянусь старой верой, нам лучше знать, кто это.

— Но если едет только один, то, ради бога Моисеева, зачем нам волноваться? — спросил Иосиф.

Эйрик не ответил, продолжая возиться с упряжью. Но Джоанна увидела, какими взглядами обменялись рыжий и Мартин.

Позже, уже подсадив Джоанну в седло, Мартин подошел к Эйрику и негромко произнес:

— Мы будем двигаться неспешным аллюром до самого Вифлеема. Постарайся не задерживаться.

Они поехали дальше, а Эйрик скрылся за аркой разрушенной башни, ведя в поводу свою лошадь. Эйрик был опытным и ловким воином, но почему-то Джоанне стало тревожно за него.

Мартин тоже волновался за друга. Особенно когда прошел час, другой, а Эйрик так и не догнал их. Мартин несколько раз останавливал коня, всматривался в пустынную дорогу, прислушивался. Ночь была удивительно тихой, только ветер порой колыхал верхушки кипарисов да где-то во мраке протяжно кричала сова. Джоанна понимала, что, если бы не забота о ней и Иосифе, Мартин непременно поскакал бы назад. Теперь же после каждой остановки на дороге он всякий раз догонял их, двигался рядом, и голос его звучал вполне спокойно.

— Осталось проехать совсем немного. Еще и заря не забрезжит, как мы будем в Вифлееме.

Только однажды они встретили отряд объездчиков путей, которые при свете факелов посмотрели тамгу Иосифа, но не стали чинить путникам препятствий. Вскоре троица уже ехала вдоль придорожных селений, а потом они увидели и Вифлеем на холме.

Город не был огражден, дома с плоскими крышами лепились по террасам холмов, окружающих большое, похожее на монолитную крепость строение. Уже стало светать, когда путники в серых сумерках оказались возле расположенного на подступах к Вифлеему караван-сарая. После недолгих переговоров их впустили. Пока Иосиф расплачивался со стражами, Джоанна огляделась. Этот караван-сарай мало отличался от других, видимых ею ранее: квадратный двор с колодцем посередине, крытые аркады по периметру, внизу — хозяйские постройки, вверху — комнаты для постояльцев.

Мартин передал животных сонным слугам, а сам взял пожитки и вместе с Джоанной и Иосифом направился к ведущей на верхнюю галерею лестнице. По пути они переступали через тела тех из постояльцев, кто не мог заплатить за комнату и спал на циновках прямо во внутреннем дворике. Зато отведенный им покой наверху был хоть и узким, но вполне удобным: устланные ткаными ковриками лежанки, которые были разделены занавесками, небольшой ларь у стены. Мартин сбросил на него вещи и сказал, что пойдет проследить, как устроены их лошади, — этим нерадивым слугам нельзя доверять, они могут забыть покормить усталых животных. Еще пообещал принести воды из колодца, чтобы обмыться с дороги. Все это он говорил спокойно, даже ласково погладил Джоанну по щеке, но она видела в полумраке, как напряжено его лицо.

— Ты волнуешься за Эйрика, милый? Что могло случиться с таким воином, как наш рыжий?

Мартин изогнул губы в своей привычной кривоватой усмешке.

— Надеюсь, что ничего. Он сильный и ловкий парень и не даст себя в обиду. Думаю, когда мы завтра проснемся, он будет храпеть где-то тут в углу. А потом еще и поведает какую-нибудь забавную историю о том, как встретил путешествующую на ослике со старым отцом красотку и сразу вызвался помочь им.

Когда Мартин вышел, Иосиф достал из поясной сумки огниво и кресало, высек искру и зажег огонек на носике глиняной лампадки, установив ее на выступ стены. Лицо его тоже было взволнованным, и он сказал Джоанне, что будет молиться за Эйрика. После чего сел в углу, накрыл голову молитвенным покрывалом и начал обматывать руки кожаными ремешками, как и полагалось для молитвы.

Джоанна решила выйти. Она уже давно спокойно относилась к тому, что рядом молится еврей, как и он не реагировал, когда она становилась на колени и молитвенно складывала ладони. Однако сейчас, оказавшись в Вифлееме, городе, где родился Иисус Христос, она не хотела молиться возле иноверца, не признающего в Спасителе мессию.

Джоанна остановилась на верхней террасе, собираясь с мыслями. Она находилась в городе, само название которого вызывало в воображении образы младенца Иисуса, Девы Марии и трех волхвов, принесших ему дары. Как место рождения Сына Божьего, Вифлеем для христиан был более значим, чем любое другое место на земле. И Джоанна испытывала трепетную радость от осознания, что она тут. Однако эта радость сейчас была омрачена тревогой о пропавшем друге.

Англичанка была одета, как мусульманские женщины, только скинула с лица паранджу и молитвенно сложила руки под покрывалом. Она старалась сосредоточиться. Джоанна и ранее нередко пропускала мессы, даже испытывала раздражение среди чересчур религиозных женщин, по любому случаю хватавшихся за молитвенник. Чрезмерно полагаться на Господа, взваливая на него все свои заботы, казалось ей бесчестным. Но порой вдруг понимала, насколько человек может только предполагать, а располагает всем Господь…

Джоанна глубоко вздохнула. Она видела, что небо на востоке уже окрасилось в розовые и светло-серые тона. С места, где она стояла, над крышами виднелись очертания огромного строения. Из рассказов паломников Джоанна знала, что это мощное неуклюжее здание и есть Храм Рождества. Давно, когда этот край еще принадлежал христианской Византии, его начали возводить на месте пещеры, где родился Спаситель. Персы, захватив эти земли, не разрушили его, потому что над входом в храм были изображены волхвы, каких византийские мастера изобразили в тюрбанах, — им казалось, что так должны были выглядеть первые поклонники Христа, прибывшие из пустыни. И персы, приняв изображенных волхвов за своих единоверцев, поклоняющихся этому святому месту, не посмели разрушить церковь Рождества. Однако позже, уже во время набегов арабов-мусульман, завоеватели не были столь щепетильны. И постепенно, чтобы защитить святилище, местные христиане перестроили его в крепость, массивную, с мощными стенами. Говорят, даже вход в храм был перестроен и из некогда внушительного портала превратился в узкую калитку, так называемые Врата смирения, и входящему надо было склониться, чтобы проникнуть в церковь. Но при крестоносцах наверху храма Рождества была воздвигнута высокая квадратная колокольня с островерхой шатровой крышей. Ныне она стала минаретом, и когда стало светать, Джоанна услышала раздавшийся сверху долгий заунывный крик муэдзина. Она непроизвольно сжала кулачки и почувствовала, как на глазах выступили слезы. Крестоносцы отступили, эта земля осталась под властью мусульман, и уже никогда с этой колокольни не зазвучит благовест колоколов. Но все же она была здесь. Джоанна набрала в грудь побольше воздуха и слова «Ave Maria» сами полились из ее души.

Она молилась самозабвенно, славила Пречистую Деву и Ее Сына, а потом просила позволить ей и ее спутникам благополучно завершить их путь и защитить от врагов. Когда Джоанна наконец подняла голову, то увидела внизу во дворе Мартина. Он стоял у колодца и набирал в мехи воду.

Джоанна почувствовала прилив нежности в душе. Мартин, такой заботливый и предупредительный, всегда старался облегчить для нее трудности пути, добывал воду, следил, чтобы ей было удобно. Во множестве мелких услуг и постоянной помощи она ощущала его заботу, чувствовала себя защищенной, любимой. Какое же счастье, что судьба свела ее с этим человеком! Джоанна взмолилась: пусть же Небеса сохранят его! Пусть его минует любая беда и да будет убережен он от опасности!

Со своего места Джоанна видела, как Мартин перекинул полные мехи через плечо и, пересекая двор, двинулся в сторону ведущей на галерею лестницы — светлое покрывало куфии на голове, легкая одежда, перетянутая в талии широким кушаком, за которым торчит свернутый темный кнут, с которым Мартин никогда не расставался. Он осторожно обходил как спящих, так и тех людей, которые уже пробудились, услышав крики муэдзина, и теперь раскатывали молитвенные коврики, начинали молиться. У ведущей наверх лестницы он на миг задержался, поправляя перекинутую через плечо веревку, на которой висели наполненные водой мехи. Именно в этот момент Джоанна заметила какое-то движение в стороне.

Сначала она просто увидела под деревянными подпорами расположенной по периметру двора галереи человека, который пробирался в тени, легко и неслышно, будто крался. Что-то привлекло к нему внимание Джоанны, она всмотрелась… и слабо ахнула. Человек в лохматом колпаке и овчинных шкурах… Это же дервиш Мамед-Заки, который ехал с ними в караване до Хеврона! Как он тут оказался?

Тревога возникла внезапно, еще не осознанная, скорее похожая на удивление. Но затем, когда Джоанна увидела, как дервиш, выглянув из-за деревянного столба подпоры, смотрит туда, куда движется Мартин, волнение стало нарастать. А потом вдруг дервиш закинул веревку на перила верхней галереи и с удивительным проворством, словно какое-то огромное насекомое, взобрался наверх и стал, крадучись, идти по галерее вдоль построек караван-сарая.

Джоанна стояла как раз напротив, она видела его через двор, но этот Мамед-Заки двигался столь неслышно, что в утреннем сумраке больше не привлекал ничьего внимания. И Джоанна вдруг поняла — дервиш пытается настигнуть Мартина! А тот как раз неспешно поднимался по лестнице. Сейчас он выйдет на галерею, к которой, опоясывая двор, под углом примыкает та, по которой пробирается дервиш.

Почти не задумываясь, Джоанна стремительно кинулась по своей галерее, не сводя взора с мелькавшего за арками напротив Мамеда-Заки. Она оказалась у поворота галереи одновременно с ним. Мартин как раз взошел по лестнице, повернулся к Джоанне, а дервиш возник из-за угла сразу за ним. Мартин оказался между ними двумя, его силуэт заслонил собой дервиша, но еще до этого Джоанна увидела, как тот быстро делает замах… Она громко закричала:

— За спиной, Мартин! Сзади!..

То ли интонации в ее голосе, то ли сработала привычка уклоняться при малейшем намеке на опасность, но Мартин быстро отпрыгнул в сторону, упал, перекатился через голову и, уже поднимаясь, рывком выхватил из-за пояса кнут и сделал им выпад в сторону, откуда, как он понял, исходила опасность.

Ударом кнута, сделанного из крепкой многослойной скрученной кожи, можно было шкуру с быка спустить, но сейчас посланный полукругом кнут отбил лишь что-то легкое, отлетевшее в сторону с металлическим звуком. «Кинжал!» — догадался Мартин, чувствуя, как похолодело в животе. Но было не до размышлений, и он вновь направил удар кнута туда, где заметил пятившуюся в конце перехода галереи тень. И кнут обвил того, кто метал кинжал. Или кинжалы? Ибо Мартин понял, что его настиг ассасин, а они редко ограничиваются одним ударом.

Резким рывком на себя Мартин вынудил нападавшего упасть на колени. Тот еще сопротивлялся, боролся, хрипел и судорожно дышал, стараясь сорвать кожаную удавку, обвившую горло. Мартин сильнее дернул кнут, рванув дервиша, как марионетку на ниточке. Тот упал, перевернулся, а Мартин уже был рядом, с силой наступил ему ногой на лицо, а другой прыгнул на живот, выбивая дыхание.