В какой-то миг, наблюдая за сходившимися и расходившимися в шеренге танцующими парами, баронесса обратила внимание на одеяние Джоанны — нарядное платье из алой сверкающей парчи было более широкого и прямого кроя, чем принятые в Англии шнурованные блио, — явно дань моде близкой от Кипра Византии. А может… У леди Милдрэд расширились глаза, когда она заметила, что при выполнении очередного па под парчовым нарядом ее дочери явственно проступил округлый животик.

Рука баронессы чуть дрогнула в ладони зятя, она сжала его пальцы и увлекла в нишу окна, где жестом велела сесть подле себя.

— Сэр Мартин, как вы могли взять в столь опасную поездку супругу, когда она в положении?

Тон баронессы был строг, однако, глядя на танцующую Джоанну, Мартин лишь улыбался.

— Ваша дочь — хитрая лисичка, мадам. Когда король Гвидо поручил мне охранять отправленные с Кипра деньги на выкуп Ричарда Плантагенета, Джоанна сразу же заявила, что поедет со мной, причем ни словом не обмолвилась, что ждет ребенка. Тогда еще ничего не было заметно, не догадывался я ни о чем и когда нам пришлось сделать крюк, чтобы побывать при дворе графа Раймунда Тулузского. Там как раз гостила сестра короля Ричарда Иоанна, которая приняла Джоанну с распростертыми объятиями и не желала отпускать… И только там я узнал, что жена собирается подарить мне еще одного ребенка. Что я мог? Отправить супругу обратно на Кипр морем? Оставить ее в Тулузе при Иоанне Плантагенет? Но ведь Джоанна так жаждала посетить милую ее сердцу Англию и увидеть родных! И я решил продолжить путь, но постараться, чтобы Джоанна путешествовала со всем мыслимым комфортом. Сейчас она на шестом месяце, и я думаю, что мы останемся в Англии, пока ей не придет срок разродиться. Думаю, вы не будете против, если мы погостим у вас столько времени?

Будет ли против мать, чтобы ее дитя оставалось подле нее? Да баронесса была готова расцеловать этого сдержанного красавца! Правда, как женщина практичная, она сразу спросила, не скажется ли столь долгое отсутствие на карьере самого Мартина? Ведь он занимает при дворе кипрского короля весьма важный пост. Но зять ее успокоил: он обговорил все с Гвидо де Лузиньяном при отъезде, и тот в курсе, что его посланец намеревается заехать в Англию. К тому же Мартин оставил вместо себя довольно опытного человека — бывшего рыцаря ордена Храма Ласло Фаркаша. В схватке с сарацинами этот тамплиер лишился руки, поэтому его, как потерявшего возможность сражаться на поле боя, собирались отправить в одну из комтурий ордена в Европе, где бы он доживал свой век, обучая новых паладинов. Однако Мартин, при посредничестве короля Гвидо, добился для Ласло позволения снять орденский плащ и служить на Кипре под начальством сеньора Фамагуста. Так что, если не случится ничего непредвиденного, Мартину позволительно на какое-то время задержаться в пути.

— А если все же случится? — взволнованно спросила баронесса.

Мартин поднял на нее свои мерцающие голубые глаза.

— Все мы под Богом ходим, миледи. Но сейчас Кипру ничего не угрожает. Король Гвидо провел весьма разумные преобразования, за очень короткий срок превратив остров из отсталого захолустья в процветающую державу. Его правлением удовлетворены как его католические подданные, так и киприоты, продолжающие почитать константинопольского патриарха. Даже со стороны Леванта королевству Гвидо ничего не угрожает, потому что в Святой земле сейчас идет борьба между наследниками Салах ад-Дина и им не до войн с христианами. Кстати, король Генрих Шампанский ныне настолько прочно сидит на престоле, что даже осмелился побывать во владениях Старца Горы у ассасинов. Причем был принят с почетом.

— О, эти безбожники ассасины! — всплеснула руками леди Милдрэд. — Король Генрих, видимо, очень отважный человек, если решился на подобную поездку.

— И очень мудрый, — заметил Мартин. — Он не решался посетить ассасинов, пока ими руководил опасный Рашид ад-Дин Синан, но его преемник уже не так решителен и зол на весь мир, к тому же нуждается в союзе с крестоносцами, ибо войны, какие ведут между собой потомки Саладина, могут затронуть и ассасинов. Так что поездка Генриха в Масиаф была, по сути, безопасной.

Леди Милдрэд с уважением посмотрела на своего зятя.

— Вы так хорошо разбираетесь в том, что происходит в далекой от нас Палестине! Я хотела бы, чтобы вы рассказали об этом со всеми подробностями.

— Непременно, миледи. — И Мартин поцеловал ее руку. Его глаза вдруг показались ей очень грустными. — Нам обязательно надо с вами поговорить. Ибо нам с Джоанной есть что вам сообщить.

И, заставив баронессу гадать, о чем же хотят поведать ей дочка и зять, Мартин удалился, чтобы отнести в покои заснувшую на руках у няньки Годит Хильду. Похоже, он души не чаял в своей маленькой дочери.

На другой день, когда мужчины отбыли на охоту, Годит с важностью рассказывала собравшимся на кухне слугам о своей жизни на Кипре:

— Вы даже не можете представить, в какой роскоши мы там живем! Имение леди и лорда Фамагуста находится неподалеку от приморской крепости с этим же названием, его окружают кипарисы и хвойные заросли, а по белым колоннам внутреннего двора вьются нежнейшие розовые цветы. А наш фонтан перед въездом! А дивные пальмы перед воротами! А удивительно синее море, которое видно, если подняться на верхнюю галерею дома! Даже зимой я не ношу меховую накидку, настолько там ясно и тепло. Не то что тут, — фыркнула она. — Немудрено, что малышка Хильда дивится, кто мог украсть в Англии солнце. О, я уже скучаю по своей комнате в угловой башенке и ни за что не останусь в Гронвуде. В отличие от упрямца Дрого, — добавила камеристка, поджав губы.

Ибо на Кипре она весьма рассчитывала, что сможет окрутить бравого капитана-сакса и обвенчаться с ним, чтобы было кому склонить голову на плечо в старости. Но Дрого так тосковал за этими туманами и дождями Восточной Англии, что решительно заявил о своем желании остаться. А вот Годит уже сейчас хотелось понежиться на солнце у моря.

Вечером, когда все семейство де Шамперов собралось в соларе, Мартин с Джоанной раздали привезенные подарки — мешочки с благовониями, лимонные деревца в кадках, укутанные для тепла в мешковину, экзотические фрукты и сладкие кипрские вина. Братьям Джоанны они преподнесли несколько охотничьих соколов-сапсанов, чем очень порадовали любящих охоту с птицами Гая и Генри. Одна из старших сестер Джоанны, аббатиса Элеонора, получила в подарок бутыль с водой из Иордана, а также пакет с благовонным ладаном для ее монастыря, а сестра-близняшка аббатисы, красавица Эдгита, просто не могла нахвалиться полученными подвесками филигранной византийской работы.

Все это были очень дорогие подарки, и леди Милдрэд не преминула шепнуть супругу, как отличается их новый зять от скупого Обри де Ринеля.

Барон тут же повернулся к дочери:

— Джоанна, ты ведь еще не поведала нам, как тебе удалось добиться развода с Обри. Где он сейчас? И жив ли…

Тут барон осекся, заметив выразительный взгляд дочери. Лорд Артур понял, что если она и поделится с ним и матерью, то только с глазу на глаз. Что ж, развод всегда считался позором для любой семьи, поэтому не стоит обсуждать его во всеуслышание. К тому же это просто счастье, что их младшей дочери удалось так удачно вновь выйти замуж.

Желая узнать новости, а также памятуя недавний разговор с Мартином, леди Милдрэд мягко попросила старших детей оставить их наедине с супругами Хоконсонами.

Они беседовали допоздна. Джоанна рассказала родителям, что сталось с Обри, и они все вместе решили сохранить в тайне позорное отступничество бывшего члена их семьи. А потом Джоанна поведала родителям про Уильяма. О том, как он сожалел, что больше поверил наветам клеветников, уверивших, что он бастард, нежели словам родителей, что он их законный старший сын. Уильям очень сожалел, что не вымолил прощения у отца и матери, и просил сестру передать им о его раскаянии. Что она и выполнила — хотя только теперь, когда Уильяма уже не было в живых. При этих словах баронесса горько расплакалась, да и на глазах ее мужа выступили слезы.

— Мы никогда не переставали любить нашего первенца, — произнес лорд Артур осевшим голосом. — И всегда молились о нем. Но он погиб… И в моем сердце навсегда осталась кровоточащая рана.

— Его называли Честью ордена, — положив руку на плечо тестя, сказал Мартин. — И видит Бог, мало кто из рыцарей Храма более чем сэр Уильям заслуживает столь громкого имени.

После этого он поведал о последних часах старшего сына Шамперов, а также о том, что, даже умирая, он думал о своей сестре и таким образом посодействовал счастью Мартина и Джоанны.

На другой день одна из дочерей-близняшек де Шамперов, своевольная Эдгита, говорила в беседе с сопровождавшими ее в Гронвуд рыцарями-поклонниками:

— Уж не знаю, о чем там толковала с родителями сестрица, но после этой беседы отец и матушка были сами не свои. Они тут же заказали службу в Бери-Сент-Эдмундсе и окрестных монастырях за упокой души нашего старшего брата Уильяма, мир его праху. А ведь я уже почти не помню, как он выглядел. Но Джоанна сказала, что с возрастом он стал очень походить на нашего отца. Видимо, Уильям был очень хорош собой, и Джоанне повезло, что ей довелось узнать его лучше нас. Впрочем, она вообще счастливица, ведь иметь такого красивого и заботливого супруга — это настоящее счастье. Как думаете, может, и мне уже пора выйти замуж? — И она обвела кокетливым взглядом влюбленно взиравших на нее поклонников.


Легкомысленная красавица Эдгита де Шампер, несмотря на то что ей уже было тридцать восемь лет, сумела в начале весны выйти замуж за рыцаря из прославленного семейства д’Обиньи. Венчание проходило сразу после окончания поста, и на нем присутствовали самые важные представители благородных семейств Восточной Англии — Шамперы, Бигоды, Ганты, Клары, Бомоны. Находясь в столь блестящем обществе, Джоанна на миг увлекла свою мать в сторону и заговорщически стала ей шептать:

— Леди-матушка, здесь собралась такая великолепная знать, и мне бы хотелось попросить вас об одной услуге: нельзя ли посодействовать, чтобы и мой супруг тоже стал называться де Шампером? Поймите, на Кипре мы общаемся с самыми прославленными семьями — Лузиньянами, д’Ибелинами, Торонами, и моему мужу и мне было бы больше чести, если бы и мы могли носить столь известное имя.

Говоря это, Джоанна поглаживала свой уже изрядно выступавший живот, намекая, что и ее дитя могло бы называться де Шампер. И конечно же, леди Милдрэд пообещала обсудить все с супругом и посодействовать по мере своих сил.

Но пока время еще не пришло, ибо все только и говорили о предстоящем возвращении в Англию короля Ричарда и страстно ожидали этого события. Даже ходил слух, будто бы Филипп Капетинг предупредил своего союзника Джона, прислав ему сообщение: «Берегись! Дьявол уже на свободе!»

Но если Джона перспектива возвращения венценосного брата ставила в весьма опасное положение, то остальные подданные английского короля просто ликовали. Было известно, что Ричард уже покинул владения императора, и его ждали со дня на день. При этом многие интересовались, увидит ли Англия его супругу Беренгарию Наваррскую? После возвращения из Рима она тихо проживала в континентальных владениях Плантагенетов в Анжере. И это тогда, когда в Майнц, куда в последнее время перевезли Ричарда, неожиданно прибыла некая Дева Кипра, чье присутствие весьма скрасило часы августейшего пленника.

Мартину и Джоанне, как представителям Кипра, то и дело задавали вопросы об этой даме. Пришлось отвечать: Дева Кипра, иначе царевна Синклитикия, долгое время считалась невестой короля Гвидо де Лузиньяна, однако их брак так и не состоялся. Ибо, узнав, где содержат Ричарда Львиное Сердце, кипрская царевна тут же пожелала отправиться к нему и не явилась на свое бракосочетание с Гвидо. Однако последний не очень-то горевал по поводу ее отбытия. С этим брачным союзом изначально не ладилось, жених и невеста все откладывали срок свадьбы, да и к тому же Гвидо в последнее время заметно прихварывал, жалуясь на постоянные боли в сердце. Говорили, что он все еще не может успокоиться из-за того, что некогда по его вине была разбита армия Иерусалимского королевства под Хаттином.

Болезнь короля Кипра тревожила Мартина. Артур де Шампер даже как-то сказал зятю, что он может отправиться на Кипр без жены, если к тому вынуждают обязательства. За Джоанной же тут будет прекрасный уход, она будет окружена заботами любящей родни. Но Мартин сразу отклонил это предложение. Он так долго мечтал соединиться с возлюбленной, что и помыслить не мог о том, чтобы оставить ее. Поэтому он постарался отогнать тревожные мысли, наслаждаясь пребыванием среди де Шамперов. Ведь он всегда мечтал о большой и дружной семье, а теперь у него были и братья, и сестрицы, пусть одна из них и шокировала английскую знать столь поздним замужеством, а другая почти все время проводила в монастыре, настоятельницей которого была уже несколько лет. Мартин порой наведывался туда, чтобы показать своей маленькой дочери обитель святой, в честь которой ее нарекли. Остальное же время он проводил с супругой или ее братьями и отцом, пристрастившись охотиться с ними в заливных лугах Восточной Англии. Причем они так сдружились и столько времени проводили вместе, что леди Милдрэд уже и вспомнить не могла, отчего изначально ее новый зять казался ей мрачным и нелюдимым.