— Что «ну, вот»? — он прижал её к себе.

— Ну, вот мы и дома, — еле слышно пробормотала она и не стала сопротивляться. Приникла, уютно устроившись у него на груди, а он пошевелил её, удобнее расположив, чтобы испытывать при этом наименьшую нагрузку на плечо и грудь. Сейчас раны беспокоили его гораздо меньше, и чувствовал он себя гораздо свободней, но всё же крайне редко ходил без бинта.

— Дома, Эва. Дома… — он поцеловал её в висок и заглянул в лицо.

С каким бы комфортом они не летели, полёт вымотал её. Она устала и плохо себя чувствовала. Так резко менялось её самочувствие, как и настроение тоже. Она была то бодра и весела, то валилась с ног; то общительна и мила, то рычала и была абсолютно раздражена. Она изменилась. Очень. Но по вполне понятным причинам. И может быть, если бы не такие бурные проявления её состояния, он бы ещё не осознал её беременность и не ощутил всю прелесть будущего отцовства. Но она уже изменилась и он очень остро ощущал почему. И в почти критических ситуациях напоминал себе о причине её такого поведения. Успокаивал себя, но чаще её. Эву перестал мучить токсикоз и она стала такой же активной, как и раньше, но в движениях её была какая-то плавность и сдержанность. Взгляд был словно направлен внутрь себя и наполнен таинственностью.

Она тихо вздохнула и он снова посмотрел на неё. Оторвал глаза от проплывающих мимо ярко освещённых зданий. Хорошо, что они прилетели в такое время: можно сразу лечь спать и не маяться. Не сомневался, что и от ужина она откажется. Да и самому есть не хотелось.

В кармане настойчиво завибрировал телефон. И Ян чуть не выругался вслух, когда увидел номер звонящего. Особенно в такое позднее время.

— Что? — сказал он тихо, чтобы не разбудить её.

— Я не мог тебе дозвониться.

— Я приеду завтра утром, — сразу сказал Ян. — Говорю же, приеду завтра утром, Джеф, — настойчиво говорил он, лишая абонента возможности почитать нотации. Джеферсон замучил его звонками, потому что он так и не сдал кровь на аллергены, как обещал.

Билли остановил машину возле дома на подъездной дорожке и Эва открыла глаза, почувствовав, что они приехали. Завозилась и села прямо.

— Теперь у меня все кости болят, — чуть не захныкала она.

— Сейчас пойдём отдыхать, потерпи.

Они выбрались из машины, а Билли уже вытаскивал чемоданы из багажника.

Она осмотрелась, будто с трудом понимала, где находилась. А может, так оно было. Первое время после сна соображала она с трудом.

— Я так крепко заснула, что даже и забыла, что мы прилетели в Майами, — она потёрла глаза и улыбнулась. — Привет, Симон. Ты чего не спишь в такой час? Петуньи свои караулишь?

— Привет, миссис Грант, — оскалился Симон в обворожительной улыбке.

— Можешь не просыпаться, — сказал Ян и приобняв её за талию повёл в дом. Эва зажмурилась, от яркого света, отбрасываемого фонарями, освещающими дорожку.

— Ты меня сразу в кровать отведёшь?

— Да, сразу и прямиком в кровать.

— Сегодня я даже не сопротивляюсь, — она позволила почти тащить себя в дом. — А с каких пор Симон стал нашим носильщиком? — заметила, что Симон идёт позади них с чемоданами.

— Можешь считать, что это мой бескорыстный вклад в становление вашей семьи, — не долго думая, откомментировал Симон.

— Оставь здесь, — сказал Ян и Симон поставил чемоданы у лестницы.

— Всё нормально? — спросил он.

— Да, всё хорошо. Спасибо, — кивнул Ян и стал подниматься по ступенькам.

Путь до спальни казался просто бесконечным. Она еле переставляла ноги, а хотелось закрыть глаза и перенестись туда в мгновение ока.

Не стала дожидаться, пока в спальне зажжётся свет. А Ян и не стал его включать. Щёлкнул выключатель в гардеробной, а падающего света из проёма двери хватило для того, чтобы обнаружить в огромной комнате кровать и упасть на неё ничком. Что и сделала Эва.

— Мне кажется, что сейчас я развалюсь на части, — простонала она и приподнялась на локтях.

Она ничуть не врала, потому что чувствовала себя отвратительно. Поясница ныла так, что любое движение отдавалось болью. И только в положении лёжа было хорошо и уютно. Ян вышел из гардеробной, и, как она могла судить, с выбором домашнего одеяния заморачиваться не стал. Вышел в трусах и футболке.

— Давай в душ и спать, — скомандовал он, зашёл в ванную и включил воду.

Сил сопротивляться не было. Ныть и жаловаться уже тоже. Она с трудом сползла с кровати. Посидела несколько секунд и встала. Поплелась в душ, но по пути он остановил её. Вернее зашёл с ней в ванную и остановил её там. Приподнял подбородок и заглянул в глаза.

— Плохо, да? — по глазам он понял, что самочувствие у неё совсем неважное. Они нездорово блестели, как от слёз — верный признак её плохого состояния. Эва только кивнула.

— Иди, быстренько. Воду сильно горячей не делай. Иначе плохо будет. Ополоснёшься и спать будешь хорошо. Я пока чемоданы принесу. Что-нибудь хочешь? — в его голосе проскальзывали мягкие бархатистые нотки. От этого его такого заботливого голоса её совсем разморило.

— Да, томатный сок.

На самом деле она не знала точно, хочет ли томатного соку, но так хотелось его чем-то озадачить. Так он обеспокоенно смотрел и так ласково, и бережно придерживал её за плечи. Может после душа у неё и появится такое желание.

Всё конечно было хорошо: температура приятная, а струи воды такие расслабляющие, только вот когда она вышла из душа, оказалось, что одеться ей не во что, кроме полотенца. Вещи её в чемодане, а копаться в нём в поисках сорочки совершенно не хотелось. Так и быть, она «надела» на себя полотенце и прошла в гардеробную. Чемоданы уже стояли здесь же, но они не были её целью.

— И не надейся, что я буду рыться в тебе среди ночи, — пробурчала она одному из них и отодвинула дверцу шкафа. Взяла с полки первую попавшуюся футболку Яна. Хорошо, что попалась белая. Она жуть как любила белые футболки. Быстро скинув полотенце, она натянула её и справедливо решила, что она вполне сойдёт за сорочку, учитывая её размер и длину.

Одёрнув низ, Эва собиралась выйти, но остановилась, заметив свою сорочку, висящую на крючке для халатов. Свою сорочку. И она готова была поклясться, что когда уходила, оставила её именно тут. Забыла. Она даже потянулась, чтобы взять её, но почему-то остановилась. Не стала даже прикасаться. Не хотелось ощущать на себе холодный шёлк. Его мягкая футболка была намного приятней. И уж точно надёжней прикрывала её тело. Хотя едва ли в их случае можно было говорить о надёжности. Но что-то задело её. Собственная сорочка, висящая тут, на этом же крючке, после стольких месяцев отсутствия задела её.

Он вернулся и поставил стакан с соком на прикроватную тумбочку. Не задерживаясь, скрылся в ванной.

Эва присела на кровать, задумчиво глядя на стакан. Взяла его в руки. Он был полон лишь на четверть. Именно столько сколько она пила за раз. Никогда она не выпивала полный. Очень редко полстакана. Практически всегда она наливала и выпивала четверть стакана сока, и больше не притрагивалась к нему до следующего «приступа». Это было единственное её явное пристрастие. Больше таковых за время беременности не наблюдалось.

Она выпила свою «дозу» и залезла в кровать.

Боже, какая она удобная!

Эва сначала вытянулась, потом свернулась в клубочек. Повозилась, принимая удобное положение и прикрыла глаза.

Вода перестала шуметь, и через некоторое время он вышел из ванной. Однако она услышала как он открыл дверь спальни.

— Куда пошёл?

— Стакан отнесу на кухню.

— И не лень тебе ходить туда-сюда? — бормотала она.

— Не лень.

— Ужас, и я должна уговаривать собственного мужа лечь со мной в кровать, — со вздохом страдальчески проговорила она, не открывая глаз.

— Не нужно меня уговаривать. Я сейчас приду.

И он пришёл. Пришёл, после того как поставил стакан. И даже ополоснул его.

Вернулся в спальню. Лёг в кровать и обнял её.

Ухмыльнулся, найдя её на другой стороне, на самом краешке.

Конечно, её это спасёт!

Он обнял её, крепко прижав к груди, прижав так, как давно хотел. Сейчас он мог это сделать. Почти не чувствовал стеснения и боли.

Она убрала волосы перед душем, завязав в хвост, чтобы не намочить. А перед тем как лечь в кровать так и не распустила их. Мокрые прядки прилипли к шее. Влага, ещё оставшаяся на теле, усиливала аромат. Усиливала запах её духов. Её дурманящий запах. Она не поменяла духи. Он хорошо знал этот запах. Аромат сладкой магнолии и свежести, чуть смешанной с цитрусом. И нотки ванили. Мягкий и сладкий. Очень стойкий и такой её. Это был совершенно её запах. Такой же солнечный и золотистый.

Он уткнулся носом в шею. Прижался к ней губами. Улыбнулся. Она не спала. Нет, не спала. Точно не спала, слишком была напряжена. Он обхватил её руками. Сжал грудь и плечи, а она и дышала через раз.

«— Не нужно меня уговаривать. Я сейчас приду», — сказано таким тоном, что сон как рукой сняло.

Она даже села на кровати, когда дверь за ним закрылась. Села и хлопнула глазами, оглянувшись по сторонам, словно ища какой-то поддержки из вне. Понимала, что когда-то должна была доиграться. Отвергала его намеренно, и дразнила совершенно преднамеренно.

Красила ногти после ванной, завернувшись в одно полотенце…

Разгуливала по номеру полуголая — полупрозрачная пижамка не считается…

Сорочка на тонкий бретельках еле прикрывающая ягодицы — полный бред…

Обтягивающие маечки всех видов и фасонов…

А то дефиле в магазине… Это ей особенно удалось. Она довела его почти до белого каления.

Это было приятно — находиться на какой-то грани. На самом острие его чувств. Наблюдать, как темнеют его глаза, становясь невозможно синими… как сжимаются его челюсти… И чувствовать, как собственное естество скручивается внутри, сбивая дыхание. Сердце начинает биться чаще и бросает в жар. В такой жар, что сматываешься подальше от него, потому что начинаешь заливаться краской. И отнюдь не смущения. И он точно заметит и ухмыльнётся, вздёрнув бровь, и опалит взглядом ещё больше. Таким всё понимающим взглядом…

Это обоюдоостро и обоюдовозбуждающе…

Это была игра и он начал её поддерживать. Слабо реагировал на её попытки. С ленцой наблюдал, пока она мерила бессчётное количество платьев для предстоящего ужина, тщательно подходя к выбору белья и демонстрируя всё это ему.

Равнодушно спрашивал: «На хрена ты всё это творишь?»

«Что всё?» — невинно спрашивала она, а он улыбался так самоуверенно и с чувством полного превосходства: «Сама придёшь».

В сердцах она снимала платье и швыряла в него.

«Вот видишь? Ты уже начала раздеваться», — наглость в высшей степени, развалившись на кровати.

И вот она сидела, и уже чувствовала бешено пульсирующую кровь во всём теле. Гулкие толчки сердца в грудной клетке. И кажется тело начало плавиться от того обещания, что прозвучало в его тоне.

Она соскочила с кровати и выключила свет к гардеробной. Сама не знала, зачем это сделала, но выключила и снова забралась в кровать. Поправила подушку, закуталась в одеяло и свернулась клубочком, съехав на край кровати.

Он вошёл в комнату. Она его не видела. Свет луны, падающий в окно, был совсем слабый, да и глаза у неё были закрыты. Только слышала. И слушала. Воспринимала каждый шорох. Нервничала ещё больше. Почувствовала, как матрац под ним прогнулся. Он подвинулся к ней совсем близко. Естественно распутал её клубочек из одеяла. Так близко, что буквально уложил её у себя в объятьях, заставив повторить каждый изгиб собственного тела.

Она задержала дыхание, потому что точно знала: в такой оглушающей тишине оно будет слишком громким и прерывистым.

Зажмурилась, но не ахнула, а только приоткрыла рот, чуть выпустив воздух. Его губы такие горячие. Это невозможно. Это совсем другое чувство. Пусть и наедине, но днём и не в кровати, противостоять был легче. Вокруг было много отвлекающих факторов, а тут ничего и никого. Только темнота и он, и лишь футболка, вмиг превратившаяся из мягкой и удобной в раздражающую и некомфортную. Его рука, упрямо ползущая вверх по изгибу бедра и задирающая эту самую футболку. Его губы отрывисто двигающиеся вниз. И она сама целиком и полностью зажатая им.

Он целовал и пощипывал. Но когда лизнул, обжёг, она открыла глаза и издала протестующий выдох. Больше ничего не получилось. Голос совершенно осип. Тело стало деревянным и непослушным, сконцентрировавшись только на его движениях и прикосновениях. Прижатая к нему. Стиснутая железной хваткой. Ощущающая каждое малейшее его шевеление. Движение груди при дыхании. Каждый вздох. Обжигающий и горячий. Такой же как его ладони и пальцы поглаживающие, ползущие по чувствительной коже, которая вмиг стала «гусиной». Это нестерпимо и мучительно. Она начала дышать. Не, едва втягивая в себя воздух, как было до этого, а полной грудью, потому что кислорода не хватало. Но вместо слов были лишь тяжёлые выдохи и протестующие полустоны.