Чарли бросился к машине, повернул ключ зажигания, включил передачу и рванулся вперед, не разбирая дороги – ему было наплевать, что он может кого-то задавить. Добежать до Саманты он не успел бы – она была слишком далеко. Машина бешено загудела: Чарли подзывал к себе управляющего. Тот запрыгнул в машину, послышался визг шин, заскрежетавших по гравию, и фургон понесся по траве, подпрыгивая на кочках так, что шофер и пассажир набили себе уйму шишек. Чарли всю дорогу молился, и у него что-то жутко булькало в горле.

– Что там впереди? – спросил он управляющего, пристально глядя вперед.

Скорость машины уже почти достигла шестидесяти километров в час, а ведь Серый Дьявол только-только умчался со двора!

– Небольшое ущелье и речка, – откликнулся управляющий, тоже напряженно смотря вперед.

Они до сих пор ничего не видели… Но уже в следующее мгновение управляющий крикнул:

– Стоп!

Чарли повиновался, и управляющий побежал по пологому склону, поросшему травой: он мчался туда, где стоял Серый Дьявол. Сначала они ничего не увидели, а потом Чарли вдруг заметил Саманту… Ее белая рубашка была разорвана в клочья, грудь, лицо и руки изуродованы почти до неузнаваемости… Сэм, переломавшая себе чуть ли не все кости, лежала на земле, истекая кровью, и не шевелилась… совсем не шевелилась!

– О господи… Господи! – воскликнул Чарли, бросаясь к ней, но управляющий опередил его: опустившись на колени возле Саманты, он осторожно приложил два пальца к ее шее.

– Она еще жива. Быстро садитесь в машину, возвращайтесь домой и позвоните шерифу. Пусть сейчас же пришлет сюда вертолет! А если сможет, то и доктора или хотя бы медсестру.

Городок Стимбоут-Спрингс не мог похвастать большим количеством врачей-травматологов. У Сэм же, судя по той позе, в которой она лежала, были множественные переломы костей и, может быть, даже перелом шеи или позвоночника.

– Идите! Ну идите же! – завопил управляющий на Чарли, который утер лицо рукавом и побежал к машине, оставленной чуть поодаль. Развернув фургон, Чарли изо всех сил нажал на педаль газа. В его голове лихорадочно мельтешила одна мысль: будет ли жить Саманта?

– Проклятая лошадь! – кричал он сам себе, несясь к дому, где его напряженно ждали все остальные.

Выскочив из фургона, он принялся поспешно отдавать приказания.

Потом Чарли вернулся к Сэм и склонился над ней, пытаясь приподнять ее и обтереть пораненное, кровоточащее лицо полотенцем, которое он нашел в машине. Когда спустя двадцать минут он сел в вертолет, увозивший Саманту с места происшествия, вид у него был мрачный. Двое ассистентов остались упаковывать вещи. Чарли договорился с коллегами, что вся съемочная группа встретится вечером в денверской больнице.

Вертолет, казалось, добирался до Денвера целую вечность, и к моменту приземления стало совершенно ясно, что жизнь Саманты в большой опасности. Врач полетел вместе с ними, и в последние десять минут перед посадкой он делал Сэм искусственное дыхание, а Чарли тревожно ерзал рядом на сиденье. Ему ужасно хотелось спросить, выживет ли Саманта, но он боялся и поэтому молча следил за врачом и продолжал молиться. Саманту как можно осторожней повезли по шоссе к больнице Пресвятой Девы Марии; все остальные автомобили уступали дорогу, потому что машина, перевозившая Саманту, была с синей надписью. Чарли отчаянно напрягал память, пытаясь вспомнить, что это означает, и вроде бы припомнил… похоже, на таких машинах перевозят людей, дела которых совсем плохи.

У входа Саманту поджидали врач и три медсестры с каталкой; ее тут же завезли в больницу, Чарли побежал за ними, стараясь не отставать. Он даже не сообразил, что нужно поблагодарить молодого врача и пилота вертолета. Он мог думать только о Саманте, которая была так страшно покалечена и не подавала признаков жизни. А несколько минут спустя вместо Саманты Чарли увидел маленький кокон из простыней и узнал ее только по спутанным золотистым волосам, напоминавшим белую гриву. Лишь тогда Чарли смог выдавить из себя страшный вопрос… Он задал его двум медицинским сестрам, которые собирались отвезти Саманту на рентген, а потом, возможно, и на операцию и для этого снимали показания датчиков, которыми была обвешана Саманта. Они уже решили, что порезы на ее лице неглубокие, и зашить их можно чуть погодя.

– Она будет жить? – Голос Чарли был еле слышен в ярко освещенном белом вестибюле.

– Простите? – переспросила медсестра, не отрывая глаз от Сэм.

– Она будет жить?

– Не знаю, – тихо ответила сестра. – Вы ее родственник, да? Муж?

Чарли молча покачал головой.

– Нет. Я…

И вдруг понял, что, наверное, стоит выдать себя за родственника. В таком случае ему скажут больше.

– Я ее брат. Она моя сестра!

Он почти ничего не соображал; ему вдруг стало дурно; все поплыло перед глазами, когда до Чарли наконец дошло, что Сэм может умереть. Она уже всем своим видом напоминала покойницу. Однако сестра сказала, что Сэм еще дышит. Больше она ничего не успела сказать, потому что к ним подошли врач, два его ассистента и стайка медсестер в одежде, напоминавшей голубую пижаму. Они торопливо повезли куда-то Саманту.

– Куда вы ее везете? Куда?

Но его никто не слушал. Чарли остался один, по лицу его вновь тихо заструились слезы. Никто не мог ему ничего сказать, врачи просто ничего не знали…

Они вернулись спустя полтора часа; все это время Чарли просидел в одной и той же позе и напоминал потерявшегося ребенка. Он боялся пошевелиться, не выкурил ни одной сигареты и даже не выпил кофе. Просто сидел и ждал, боясь лишний раз вздохнуть.

– Мистер Петерсон! – кто-то записал его имя при оформлении Саманты в больницу, заполняя ее анкету.

Чарли продолжал уверять, что он ее брат. Его нисколько не смущало, что это неправда. Пусть неправда, лишь бы это помогло… хотя он не очень-то понимал, какая им разница, брат он ей или не брат.

– Да? – Чарли вскочил на ноги. – Как она? Все в порядке?

Слова посыпались из него, как горох; он не мог остановиться, однако доктор прервал его, кивнув и посмотрев Чарли в глаза.

– Она жива. Хотя и еле дышит.

– Но что с ней? В чем там дело?

– Чтобы не отягощать вас медицинскими терминами, мистер Петерсон, я скажу так: у нее перелом позвоночника. В двух местах. Кости раздроблены. Есть перелом верхних отделов позвоночника, но это еще дело поправимое. Главное – это средние отделы. Кроме того, сломано столько мелких костей, что необходима операция: мы должны хотя бы частично снять давление с позвоночника. Если этого не сделать, пострадает мозг.

– А если сделать? – Чарли мгновенно почувствовал, что это палка о двух концах.

– Если сделать, то она может не перенести операции. – Доктор сел в кресло и знаком предложил Чарли последовать его примеру. – Но в случае отказа от операции я вам даю почти стопроцентную гарантию, что она до конца своих дней будет жить растительной жизнью. Да, квадриплегия вполне возможна.

– А что это такое?

– Паралич конечностей. Она не сможет двигать руками и ногами, но голову поворачивать, наверное, будет.

– А операция позволит избежать паралича? – Чарли вдруг жутко затошнило, но он постарался сдержаться.

Боже, что они тут обсуждают! Торгуются, как будто выбирают на базаре морковку, лук и яблоки… «будет она вертеть головой или двигать руками и ногами»… О боже!

Доктор принялся осторожно объяснять:

– Ходить она все равно больше не сможет, мистер Петерсон, но если сделать операцию, то мы можем спасти ее от еще худших бед. Даже при благоприятном исходе нижняя часть тела все равно будет парализована, но если нам повезет, мы сумеем спасти мозг. Если поспешить, то она не превратится в овощ.

Он колебался всего мгновение, но это мгновение показалось Чарли нескончаемым.

– Однако риск велик, – продолжал врач. – Она очень слаба и может не выдержать. Я ничего вам не обещаю.

– Значит, на карту поставлено все, да?

– В общем-то, да. И честно говоря, в любом случае – сделаем мы для нее все, что можем, или нет – она вовсе не обязательно переживет эту ночь. Состояние ее сейчас критическое.

Чарли ошеломленно кивнул. Он внезапно осознал, что все сейчас зависит от его решения, и безумно пожалел о том, что выдал себя за брата Саманты. Чарли знал, что отчим и мать Сэм живы, но уже не мог пойти на попятную… дело зашло слишком далеко, и потом… у нее ведь никого нет ближе него!.. О бедная, милая Сэм!

– Вы ждете от меня ответа, доктор?

Мужчина в белом халате кивнул.

– Жду.

– Когда?

– Прямо сейчас.

«Но откуда мне знать, хороший вы хирург или нет?» – хотел спросить Чарли.

«А разве у тебя есть выбор?» – возразил ему внутренний голос.

Отказ от операции означал, что Сэм умрет… умрет, и от нее останется только копна белокурых волос и тело с переломанными костями, а разум, душа – все это куда-то денется… Чарли чуть не задохнулся. Если же пойти на операцию, то можно… можно ее убить… но с другой стороны… если Сэм выживет, то останется прежней. Это будет прежняя Сэм, пусть и в инвалидной коляске.

– Вперед!

– Простите, я вас не понял, мистер Петерсон.

– Оперируйте. Оперируйте, черт побери! Да оперируйте же ее поскорее! – заорал Чарли.

Доктор поспешно ушел, а Чарли повернулся к стене и принялся колотить по ней кулаком. А когда прекратил, то пошел купить сигарет и кофе. После чего забился в угол, словно испуганный зверек, и затравленно глядел на часы. Так прошел час… два… три… четыре… пять… шесть… семь… Вернувшись в два часа ночи, врач наткнулся на Чарли, который сидел с расширившимися от ужаса глазами и почернев от тоски: он был уверен, что Сэм умерла. Она умерла, а ему никто не сообщил. За всю свою жизнь Чарли не испытывал подобного страха. Он твердил себе, что Сэм погибла из-за его идиотского решения. Нужно было запретить операцию, он должен был позвонить ее бывшему мужу… или матери… или самому Господу Богу! Как можно принимать решение, не подумав о последствиях!.. Но доктор требовал ответа немедленно…

– Мистер Петерсон?

– А? – Чарли был как будто в трансе.

– Мистер Петерсон, с вашей сестрой все в порядке. – Врач ласково тронул Чарли за плечо.

Чарли кивнул. Кивнул раз, другой, и из глаз его хлынули слезы. Он стиснул доктора в объятьях.

– Боже мой!.. Боже мой! – причитал Чарли. – А я думал, она умерла…

– Нет-нет, все хорошо, мистер Петерсон. Вы можете вернуться домой и немного отдохнуть, – сказал врач и вдруг вспомнил, что они все из Нью-Йорка. – Вам есть где остановиться?

Чарли покачал головой, и врач написал на бумажке название гостиницы.

– Попробуйте обратиться туда.

– А как Сэм?

– Я пока мало что могу вам сообщить. Сами знаете, что было поставлено на карту. Мы сделали все, что смогли. С шеей у нее будет все нормально. Ну а ниже… как я вас и предупреждал, ходить она не сможет. Однако я почти уверен, что мозг не поврежден. Ни при падении, ни под воздействием давления костей, которое наблюдалось до операции. Однако надо подождать. Операция длилась очень долго. – Это было видно по его лицу. – Мы должны подождать.

– Сколько?

– С каждым днем картина будет проясняться. Если она доживет до утра, шансы сильно повысятся.

Чарли вдруг что-то сообразил и поднял на доктора глаза.

– А если… если она будет жить, то сколько пролежит в больнице? Когда мы сможем перевезти ее в Нью-Йорк?

– О… – протянул доктор, уставившись в пол. Потом снова посмотрел на Чарли в упор. – Я, признаться, не знаю, что вам ответить. Скажем так: если все пройдет без сучка без задоринки, мы сможем отправить ее на вертолете «Скорой помощи» месяца через три-четыре.

Значит, три-четыре месяца.

– А потом? – отважился прошептать Чарли.

– Сейчас рано даже думать об этом, – сердито буркнул врач, – но ей придется провести в больнице по меньшей мере год, мистер Петерсон. А может, и больше. Работы еще непочатый край.

Только тут Чарли наконец начал понимать, сколько еще мучений предстоит Саманте.

– Но сейчас главное, чтобы она пережила эту ночь, – повторил доктор и ушел, а Чарли остался один и, снова забившись в угол, принялся ждать своих коллег, которые должны были приехать из Стимбоут-Спрингс.

Появившись в половине четвертого утра, они увидели, что Чарли крепко спит, уронив голову на грудь и тихонько похрапывая. Его разбудили и забросали вопросами. Он рассказал все, что ему было известно. Коллеги выслушали Чарли в гробовой тишине, а потом так же молча все отправились в гостиницу. Зайдя к себе в номер, Чарли уселся у окна и в полном отчаянии уставился невидящим взглядом на Денвер. И только когда Генри и его приятель пришли к нему в комнату и сели рядом, Чарли смог расслабиться. Боль, ужас, тревога, угрызения совести, смятение и тоска вырвались наконец наружу, и он почти час рыдал в объятиях Генри. И с того момента Чарли и эти люди, просидевшие с ним всю ночь напролет и дарившие ему утешение, стали друзьями. Чарли не помнил другой такой темной ночи, но когда наутро они позвонили в больницу, Генри – теперь уже не Чарли, а Генри – заплакал от радости, уткнувшись лицом в ладони. Саманта была жива!