Она снова опускает голову и продолжает что-то записывать, только теперь уже - на обычном листе бумаги, а я чувствую комок в горле, который не в силах сглотнуть. Судорожно пытаюсь вспомнить все вопросы Афанасьевой и все свои ответы на них. До буквы, до интонации. Где я могла ошибиться и сказать что-то не то?

- Сожитель Кристины Павловны уверяет, что Казанский неоднократно бил Антонову. Вы не видели следы избиений?

Вот оно - то, о чём говорил отец. Значит, он был прав, и за всем этим стоял мужчина. Только для меня это сюрприз, о котором я ровным счётом ничего не знала.

- Никаких следов я не видела. Напротив, Кристина была ухожена, одета с иголочки и выглядела просто прекрасно. Ну, кроме последнего раза. Накануне своей... гибели она была в офисе. Просила денег и сказала, что это вопрос жизни и смерти.

- Она просила денег у вас?

- Да. Меня это тоже удивило. Мы с ней не подруги, даже не знакомые. Но думаю, что она остро нуждалась в деньгах.

- Она озвучивала вам суммы, которые были ей нужны?

- Нет. Просто сказала несколько раз, что это вопрос жизни и смерти.

- И что вы сделали? Дали ей денег?

- Нет. Пару тысяч - всё, что у меня было. Но я думаю, речь шла совсем не о такой мелочи.

- Вы рассказывали об этом кому-нибудь?

-Только Алексею.

- В тот же день?

- Вечером, да.

- Где это происходило?

- У него дома.

- Он был один?

Снова поспешно прикрываю рот, когда наружу просится очередное «нет». Признаться сейчас майору в том, что у Алексея кто-то был, означает навлечь на него беду. А это последнее, что мне хочется делать в открывшихся обстоятельствах. Самым верным будет обдумать всё наедине с собой, а уже потом принимать какие-то решения.

- Он был со мной, если вы об этом.

- Как долго?

-До утра.

- Кто-то может это подтвердить?

-Только Алексей. Мы не привыкли посвящать кучу народа в наши интимные дела.

Поджимаю губы, искренне надеясь на то, что сейчас мои показания не пошли вразрез с теми, которые уже есть у Афанасьевой в досье. Хотя, вряд ли Казанский стал врать о том же, если уже успел побывать в этом кабинете.

- Знаете, почему я вас вызвала, Вера Васильевна? - спрашивает майор, и голос её становится словно бы мягче и спокойнее. В нём уже нет тех ноток, что били по натянутым до предела нервам.

- Не знаю. Потому что я виделась с Кристиной?

- Не только. Хотя и это тоже. Мы проверяем все её контакты и встречи за последние несколько дней. Сожитель Антоновой предполагает, что её убили.

- Кажется, она отравилась таблетками?

- Отравиться можно по-разному. Доведение до самоубийства - тоже расценивается по статье, за которую предусмотрено лишение свободы.

- Вы на что-то намекаете?

- Нет. Всего лишь хочу понять, что могло заставить молодую красивую женщину покончить с собой.

И мне бы очень хотелось это знать. Но больше интересует, не считает ли этот самый сожитель, что во всём виноват Казанский.

- Это всё, что я знаю. Кристине для чего-то нужны были деньги. Это было основным для неё. Если она их не достала... возможно, это и спровоцировало её на какие-то действия. Может, припугнуть хотела, я не знаю... слышала, что так часто бывает. Люди просто пугают своей смертью, но за этим не стоит желания умирать.

- Кого припугнуть?

- Я не знаю...

Растерянно смотрю на Афанасьеву, понимая, что сболтнула лишнего. А она пристально вглядывается в моё лицо.

- Сожителя своего? - уточняю вопросительно, хотя, скорее эти два слова звучат риторически.

Повисает пауза - такая липкая, что кажется, я путаюсь в тишине словно в вязкой паутине. И беспрестанно прокручиваю в голове вероятности того, чем же может всё это обернуться. Если у Афанасьевой уже успел побывать Казанский - даже представить не могу, что майор скажет мне в следующую секунду.

- Хорошо, - наконец говорит сидящая напротив женщина, устало потирая переносицу пальцами. - Вы можете быть свободны. Только подпишите показания.

Она подвигает ко мне исписанный убористым почерком лист, и я смотрю на него немигающим взглядом. Вроде бы должна прочитать прежде, чем подписать, но просто пялюсь в расплывающиеся перед глазами строки.

Покашливание Афанасьевой выводит из кратковременного ступора, и я быстро пробегаю взглядом написанное, чтобы понять, что майор сухо и схематично записала то, о чём мы говорили. Ставлю под документом подпись, и прежде, чем выйти из кабинета, слышу короткое:

- Я вызову вас, если будет необходимость.

Киваю и просто выхожу из кабинета. Руки дрожат, но я всё равно набираю номер отца. Мне нужно немногое - вечером провести в его компании время, выдохнуть, рассказать о том, что мучает. И больше ничего.

Всё остальное... всё остальное оставлю на завтра. Это совет классика, и сейчас я хочу следовать ему беспрекословно.


Глава 20

На следующий день меня ждёт сюрприз, при том совсем не понимаю, приятный или нет. Потому что Казанский приезжает в офис вместе с Семёновым и они, закрывшись в кабинете босса, о чём-то долго совещаются.

Проклятое сердце стучит, как бешеное, от одного взгляда на Алексея, и я уверена, он прекрасно читает всё, что я чувствую. Даже мелькает мысль, что ему не всё равно, когда он смотрит на меня несколько секунд прежде, чем уйти в кабинет. Итак, существует вероятность, что он снова решил вернуться к работе, что не может меня не радовать. Несмотря на то, что мы больше не вместе, мы не чужие друг другу. По крайней мере, я считаю именно так.

На обед я ухожу с Пашей - это становится своего рода традицией. Сорок минут в кафе, за нашим любимым столиком, словно краткая передышка, возможность прикоснуться к совсем другому миру. Ни на что бы не променяла это время.

- Ромашкина, ты только не подумай лишнего, но не могу не задать тебе вопрос, - осторожно, будто боится что я и вправду подумаю не то, говорит Тупикин, когда мы приступаем к кофе.

- Уже страшно... но задавай, - киваю я, отставляя чашку и прямо глядя на Павла. Не могу понять, что в нём изменилось, но однозначно он стал каким-то другим.

- Вы с Казанским снова вместе?

- С чего ты взял?

- Он опять в офисе.

- И что?

- И я подумал...

Тупикин замолкает на половине фразы, а я смотрю на него с непониманием. Что это за попытка вызвать меня на откровенность или вызнать то, что должно принадлежать только мне?

- И ты подумал бы лучше о том, что у нас скоро период отчётов. Об остальном я подумаю сама.

- Окей.

Опустив взгляд, Тупикин замолкает, оставляя мне ощущение, что я была излишне резка. Пожалуй, помимо отца, именно Паша был тем человеком, который во всём случившемся неизменно находился рядом. И наверное, мне не стоило отвечать ему вот так.

- Паш, мы с Казанским не вместе. Я даже с ним словом не перекинулась, когда увидела в офисе. Останется ли он работать или заехал за забытой пепельницей - не знаю.

«И не знаю, чем закончится наш разговор в принципе», - добавляю мысленно, но Тупикину этого говорить не тороплюсь.

- Ну тогда точно окей, - пожимает плечами Павел, поднимаясь из-за столика. - Пойдём обратно.

Вернувшись к работе, понимаю, что не могу ни на чём сосредоточиться. Из-за двери в кабинет босса тишина, и я боюсь, что Казанский уже уехал. Вот так, ни слова мне не сказав. Постыдный страх, но не могу с ним бороться. Давно стоило бы понять, что я не вписываюсь в то, что сейчас окружает Алексея. И в его чувства, что он испытывает сейчас, не вписываюсь тоже. Мне просто не нашлось там места. И я старалась быть понимающей и чуткой, но моих болезненных ощущений это не отменяло.

-Ты вернулась, - раздаётся в паре метров от меня голос Казанского, который выглядывает из кабинета. - Зайди ко мне, пожалуйста, когда сможешь.

Киваю, быстро отвернувшись, чтобы Алексей не понял, что именно испытываю в этот момент. Радость, всё ещё помноженную на опаску услышать что-то, от чего мне станет ещё хуже, хотя, казалось бы, куда больше? И надежду, что наверняка отразилась на моём лице. Глупая надежда, что всё ещё может стать как раньше.

Выдерживаю ровно десять минут прежде чем подняться и отправиться в кабинет. Казанский стоит возле окна, засунув руки в карманы брюк. Кажется, он похудел на пару десятков килограммов. Пока стою на пороге, отмечаю то, что не сразу заметила при встрече. Пиджак висит на нём и выглядит мешковатым, сам Алексей сутулится, и мне чудится, будто вижу груз, который давит на него сверху. А на затылке светлое пятно седины, которого не было до этого дня.

- Вы просили зайти, я здесь, - говорю хрипло, и Казанский оборачивается ко мне.

- Мы снова на «вы»? - уточняет с кривоватой улыбкой. - Хорошо. Я это заслужил.

Он указывает мне на кожаный диван, стоящий вдоль одной из стен кабинета, и я присаживаюсь на самый краешек, складывая руки перед собой. От истошно бьющегося в висках сердца, кажется, слышу всё словно бы через толщу воды.

- Я знаю, что ты давала показания, - начинает Алексей, устроившись за рабочим столом. - Совсем не нужно было говорить неправду.

Вскинув бровь, я перевожу глаза на Алексея, чувствуя, что начинаю закипать. И наверное, это единственно правильное чувство, которое я должна испытывать. Одно дело быть понимающей, когда речь шла о смерти Лины, и совсем другое - остаться ею, когда я в информационном вакууме относительно гибели Кристины.

- Вот как? Видите ли, Алексей Николаевич, мне никто и слова не сказал, что и как я должна говорить. А уж поход в отдел полиции вообще стал для меня сюрпризом.

- Я не это имел ввиду.

Он растирает лицо ладонью и смотрит на меня, и столько всего в его взгляде, что следующие слова застревают в горле.

- Просто нужно было сказать всё, как есть. Мне пришлось импровизировать прямо во время допроса, - усмехается он.

- Мне тоже. И я не скажу, что это было приятным времяпрепровождением.

- Понимаю. И я виноват, признаю. Но я не думал, что тебя тоже вызовут.

- Да? Удивительно. Я, если ты помнишь, Кристине чуть все волосы не повыдергала.

- Помню. Мне нужно было сообразить раньше.

Он замолкает, я молчу тоже. Вроде бы ничего не значащий разговор, но сколько всего он поднял со дна моей души. Такие полярные чувства, что от них не по себе. И кажется - стоит сказать сейчас что-то лишнее, как хрупкое ощущение, что всё может быть иначе, исчезнет и больше никогда не вернётся.

- Но я позвал тебя не для этого. Хотел поблагодарить за всё.

Звучит, по правде говоря, не очень. Такими словами обычно говорят о том, что всё в прошлом, и дальше начнётся что-то новое, но врозь. И хотя вроде бы я уже это услышала, но всё та же глупая уродливая надежда не даёт смириться с мыслью, что всё действительно закончено.

- Да не за что благодарить, - передёрнув плечами, я поднимаюсь с дивана, желая сейчас только одного - выйти из этого чёртова кабинета и вернуться к своим обязанностям. И попытаться совладать с острым разочарованием, которое разливается по венам. Разочарованием, которое никто не должен увидеть, в первую очередь - Алексей. - Если ты не против, я пойду. Работы много.

- Против.

-Что?

- Я против, чтобы ты уходила. Хотел побыть с тобой.

- И пообсуждать допрос?

- Нет. Можем просто помолчать. Но ты права - нужно работать.

Он опускает глаза, что-то читает, а я стою, как дура, не зная, что мне делать. Самым правильным будет выйти, раз я права, и нам нужно работать. Но слова Казанского, что он во мне нуждался, не дают мне ни единого шанса на то, чтобы хоть сейчас сохранить остатки гордости.

- Ладно. Тогда я пойду.

Добравшись до двери, почти покидаю кабинет Алексея, так и не выяснив, останется ли он вместо Семёнова. Это сейчас вообще кажется неважным. Когда он рядом, когда сказал мне слова, которые я уже и не чаяла услышать, пусть за ними нет ничего из того, что успела себе придумать.

- Вера...- доносится до меня, когда готова закрыть за собой дверь. - Ты же не думаешь, что я как-то связан со смертью Кристины?

- Я вообще об этом не думаю, - отрезаю я. - Мне действительно нужно работать.

Выйдя, делаю глубокий вдох. Последний вопрос Алексея заставляет меня ощутимо нервничать. Ни о той ночи, когда приехала к нему и оказалось, что он был в чьей-то компании, ни о гибели Кристины я не знала ровным счётом ничего. А единственный человек, который мог пролить на всё свет, вообще не помышлял о том, что я замешана в этом тоже. Но теперь, как я надеялась, у него появились основания переосмыслить случившееся.

Или - не переосмыслить.