— Моя вторая жена, — ответил Халиф. — Она знает множество языков.

Ронуин едва сдерживала волнение. Глинн! Ее братец! Как он попал сюда? Свершилось чудо… А теперь ей требуется еще одно.

Целую неделю она раздумывала, что предпринять, и наконец поняла, что ей способен помочь лишь главный евнух. Но согласится ли он? Чернокожий гигант обладал неоспоримой властью в гареме. Даже Рашид аль-Ахмет зачастую не ведал, что творится на женской половине дворца.

Ронуин послала Садиру к главному евнуху с просьбой о встрече. Вернувшись, та сообщила, что Баба Гарун будет ждать госпожу Hyp у себя в покоях через час.

— Что тебе нужно от него? — с безразличным видом поинтересовалась Найлек, вне всякого сомнения, умиравшая от любопытства.

— Как я говорила, халиф хочет, чтобы я родила ему ребенка, но я опасаюсь, что мой сын станет соперником принца Мохаммеда. Слишком я люблю его мать, чтобы становиться у нее на пути. Однако она желает, чтобы я стала матерью.

Мы втроем беседовали об этом несколько дней назад. Я обещала, что скажу Баба Гаруну о своем решении. Разве не он стоит на страже интересов халифа?

— Если ты родишь сына, никто не поручится, что Мохаммед останется наследником, — сообразила Найлек.

— Именно этого я и боюсь, — подтвердила Ронуин. — Мохаммед должен остаться наследником ради безопасности и мира в Синнебаре! А теперь я должна повидаться с Баба Гаруном.

Главный евнух уже ожидал Ронуин, мирно покуривая кальян.

— Садись, Hyp, — пригласил он, указывая на груду цветных подушек. — Что случилось? Должно быть, что-то важное, ибо раньше ты никогда не пыталась потолковать со мной с глазу на глаз. — Красивые темные глаза вопросительно смотрели на нее.

— Вот что, Баба Гарун, хотя я никому этого не говорила, но считаю, что ты превыше всего ставишь благополучие госпожи Алии, — начала она и, помедлив, добавила:

— Даже выше интересов халифа.

Евнух молча кивнул.

— Продолжай, — велел он так тихо, что она едва расслышала.

— Я не хочу рожать детей повелителю. И думаю, в этом ты со мной согласен. Но сколько еще мы сможем обманывать халифа и госпожу Алию? А если меня заставят родить сына… Поверь, даже Найлек считает, будто он сможет занять место принца Мохаммеда в сердце отца и получить трон, что приведет к распрям и раздорам. А если я решу эту головоломку до того, как она превратится в угрозу для Синнебара?

— Как именно? — вырвалось у Баба Гаруна, пораженного ее проницательностью.

— Если меня здесь не будет, значит, никакого сына не появится, не так ли? — мягко осведомилась Ронуин.

— Предлагаешь, чтобы я помог тебе бежать, — заметил евнух, сразу все поняв, — Да, — призналась Ронуин.

— И как можно выполнить твой план, чтобы халиф не проведал и не велел меня казнить? — усмехнулся Баба Гарун. — Мое падение неизбежно, а если халиф найдет тебя, сама знаешь, что будет.

— Прежде всего ты должен поклясться, что не убьешь его. Если я окажусь причиной его смерти, мне не стоит жить.

— Кого? — встрепенулся главный евнух.

— Моего младшего брата, — призналась Ронуин.

— Но как… — начал Баба Гарун.

— Сначала клятва. Я знаю тебя как человека чести. Дай слово, и я все объясню.

Евнух долго раздумывал, прежде чем кивнуть:

— Хорошо, я не убью твоего брата. Но поведай мне правду.

— Молодой менестрель, певший в зале несколько дней назад, и есть мой брат, Глинн ап-Ллуэлин. Он разыскивал меня и начал с того, что под видом песни спросил, есть ли в зале его сестра. Я ответила, и мы немного поговорили под музыку на нашем родном языке. Он остался в Синнебаре в ожидании моих приказаний.

— Поразительно! — выдохнул Баба Гарун. — Совсем как в сказке!

— Я не хочу, чтобы халиф долго грустил. Он хороший человек, но я не люблю его так сильно, как Алия, и жажду вернуться домой. Когда мы отправились в крестовый поход, мой брат учился в монастырской школе. Очевидно, узнав о моем исчезновении, он бросился на поиски. Мальчик внезапно стал мужчиной. Он нашел меня, разве это не перст судьбы?!

Баба Гарун, как все уроженцы Востока, был крайне суеверен и придавал огромное значение знамениям и чудесам.

— Но если я соглашусь помочь тебе, как осуществить побег? — допытывался он.

— Халиф не отпустит меня так просто, — начала Ронуин, и евнух согласно кивнул. — Значит, нужно, чтобы для него я умерла. Он будет скорбеть, но рано или поздно смирится с потерей.

— Вряд ли, — вздохнул Баба Гарун. — Он не из тех, кто легко мирится с утратой любви, но у меня есть средство его утешить. Если одна из женщин Мохаммеда вдруг забеременеет и родит халифу внука, тот может отвлечься от своей скорби и перенести все внимание на дитя. Будут говорить, что Аллах вознаградил его новой любовью за безвременно погибшую. И как ты намереваешься умереть? Видно, все уже обдумала?

— Случайно упаду с той скалы, что высится на краю моего сада. Если у подножия найдут кости и пряди волос, посчитают, что мое тело объели дикие собаки. Сам знаешь, волос такого цвета нет ни у кого в городе, и халиф поверит, что я разбилась.

— А я тем временем выведу тебя из дворца, — подхватил Баба Гарун. — Все это можно легко проделать за одну ночь.

Тебя, моя разумная красавица, нужно переодеть мальчиком.

Вы с братом присоединитесь к каравану, идущему на побережье, и через несколько дней сможете сесть на судно, отплывающее на родину.

— Значит, ты согласен? — обрадовалась Ронуин.

— Я помогу тебе, — решил Баба Гарун, — но только ради безопасности и счастья моей дорогой госпожи. Она благородно утверждает, что желание халифа должно быть исполнено. Ее воспитали так, что прежде всего она думает о повелителе. Ты же, Hyp, сначала заботишься о себе. Я уже подумывал устроить так, чтобы ты подхватила какую-то непонятную болезнь и умерла, прежде чем подаришь халифу дитя. Если моя госпожа не способна или не желает защитить себя и своего сына, значит, это должен сделать я.

Таков мой долг. Однако я не питаю к тебе злобы. Ты всегда почитала и любила Алию, поэтому я согласен на твой план.

— Спасибо, Баба Гарун, — выдохнула Ронуин. Ее сердце неистово билось. Известие о том, что евнух замышлял ее убийство, по-настоящему испугало ее.

— Возвращайся к себе, Hyp, — велел он. — Я свяжусь с твоим братом, и вместе мы все устроим. Тебя известят, когда придет время. Не стоит меня опасаться. Hyp. Ты сама придумала, что делать, и я не выдам тебя ради любви, которую мы оба питаем к госпоже Алие. Иди.

«Какая добрая улыбка! И все же он крайне опасен».

Ронуин поднялась, не забыв поклониться могущественному человеку, и поспешила в свои покои. Не понятно, радоваться ей или печалиться. Трудно сказать, действительно ли он ей поможет или все-таки пойдет к халифу? Жизнь в гареме научила ее одному: никому нельзя доверять. Однако она не нажила врага в лице Баба Гаруна. Может, он и сдержит слово…

— Что он сказал? — набросилась на Ронуин Найлек, стоило той показаться в дверях. — Бьюсь об заклад, ему не слишком хочется, чтобы ты подарила повелителю ребенка. Он верный слуга госпожи Алии. — Она неодобрительно поджала губы.

— Конечно, — кивнула Ронуин, — так и должно быть.

Он растил ее с самого детства. Но я и сама не уверена, что готова стать матерью.

— Если будешь тянуть, не успеешь оглянуться, как постареешь и сморщишься, — пожурила госпожу Найлек, и служанки весело захихикали. — Тебе уже больше восемнадцати, госпожа Hyp, и моложе ты не станешь. Если наш повелитель хочет от тебя ребенка, ты должна подарить ему дитя. Это твоя обязанность.

— Замолчи! — взорвалась Ронуин. — Ты забываешься, Найлек. Всю свою жизнь я только тем и занималась, что исполняла очередной долг! Если Аллах пожелает, чтобы я родила, значит, так тому и быть.

Служанок как ветром сдуло, и Ронуин вышла в сад. Журчание воды успокаивало ее, а в этом она нуждалась больше всего после встречи с Баба Гаруном. Пьянящий запах дамасских роз коснулся ноздрей, убаюкивая, утешая, кружа голову. Она медленно направилась по дорожке, усыпанной мраморной крошкой, к резной каменной скамье, откуда были видны горы. Ее покои выходили на запад, она знала это, потому что каждый вечер наблюдала, как солнце садится за мрачные черные вершины. Однажды, велев Найлек и Хале крепко держать ее, Ронуин подошла к самому краю стены и взглянула вниз. Ничего, кроме острых камней и серо-зеленых колючек. У нее закружилась голова, и служанки поспешно оттащили госпожу назад. Всякий, кто упадет с такой высоты, непременно погибнет!

— Найлек сказала, ты говорила с Баба Гаруном о ребенке, — заметил Рашид аль-Ахмет, садясь рядом со второй же — . ной.

— Найлек слишком много болтает, — раздраженно бросила Ронуин.

— Она желает тебе счастья, — возразил халиф, беря ее за руку и целуя пальцы.

— Я счастлива, — покачала головой Ронуин. — Она не понимает, что быть рядом тобой — это и есть счастье. Почему ты хочешь ребенка от меня? У тебя есть дети, значит, не тщеславие побуждает тебя, ибо ты можешь получить дитя от любой женщины, на которой остановишь взор.

— Но я люблю тебя, — тихо признался халиф и, схватив ее в объятия, стал пылко целовать. — Люблю тебя, Hyp! Тебя одну! И желаю, чтобы наша любовь стала полной, а для этого мы должны иметь ребенка. Понимаешь? Да, вижу, тебе все ясно. — Он губами снял слезы, покатившиеся из глаз Ронуин.

— О, как жалят твои слова! Как я ненавижу себя за эгоизм и себялюбие! — воскликнула Ронуин.

Ей и в самом деле стало нестерпимо стыдно, потому что в памяти по-прежнему жил Эдвард де Боло.

Халиф нежно гладил жену по волосам. Его рука проникла в вырез ее одеяния, большой палец настойчиво теребил сосок, возбуждая розовую горошинку. Ронуин, что-то шепча, прижалась к нему. Он рывком стащил с нее одежду, оставив обнаженной, положил себе на колени, накрыл губами чувствительный холмик и стал жадно сосать. Ронуин тихо стонала, зная, что он не остановится, пока она не достигнет пика наслаждения. Руки сами собой поднялись, чтобы ласкать его.

Он кусал и посасывал ее груди, пока они не заныли. Горячие губы обожгли живот, и, когда он стал целовать ее венерин холмик, Ронуин словно пронзила молния. Она дернулась и вскрикнула, едва его язык коснулся затененной расселины у входа в ее тайный сад. Халиф ласкал ее снова и снова, прежде чем толкнул на скамью и приоткрыл нежные створки.

— Ты словно розовая морская раковина, в которой лежит совершенная жемчужина твоей девственности, — прошептал он. — Она только и ждет моего прикосновения, о лучшая из всех жен!

Он снова коснулся кончиком языка крохотного бугорка, и Ронуин пронзительно закричала под натиском острейших ощущений, когда-либо ею испытанных.

— Рашид! — выдохнула она — и больше ничего. Язык не повиновался ей. С каждым днем его страсть все росла, а наслаждение, которое он дарил ей, казалось несравненным.

Он рассмеялся, увидев, как хмельное вино ее экстаза окрасило перламутром розовую раковину.

— Неужели я так и не сумел научить тебя терпению, жена моя? — пожурил он и, открыв свою галабию, обнажил восставшую плоть и мощным ударом вошел в жаждущее лоно.

Ронуин задохнулась от неожиданности, но он только улыбнулся и ловко усадил ее на себя.

— Обхвати меня ногами. Hyp, — приказал он, направляясь в спальню, где прижал ее к стене и начал двигаться.

Глаза Ронуин изумленно расширились.

— Кое-что новенькое для тебя, не так ли? — поддразнил он, когда она прильнула к нему и крепко обняла.

— Неплохо, — едва выговорила она, — но я хочу почувствовать тяжесть твоего тела, господин. Прошу тебя.

Рашид снова засмеялся.

— Как ты изменилась, бесценная моя, — заметил он, но подчинился и упал вместе с ней на ложе.

— О да! — воскликнула она. — Да! Как хорошо, господин мой! Только не прекращай! Не останавливайся! — Крепко обвив его ногами, она стиснула мышцы своих ножен вокруг разящего копья и лукаво улыбнулась, когда он застонал. — Тебе приятно, мой Рашид? — прошептала она, впиваясь ногтями в его плечи. — Алия клянется, что тебе это нравится.

Она снова напряглась.

— О да! — прохрипел он. — О да, любовь моя!

Белое кипящее зелье наполнило Ронуин до краев, и она блаженно вздохнула. Как прав был Эдвард, когда утверждал, что разделенная страсть полнее! И насколько сильнее было бы наслаждение, если бы она любила человека, что лежит сейчас на ее груди, тяжело дыша!

Ронуин рассеянно гладила темную голову, гадая, скоро ли она навеки покинет Синнебар и вернется к Эдварду. Она покажет мужу, что все ее страхи развеялись и она способна отдаваться ему самозабвенно и по собственной воле. Объяснит, что они оба в вечном долгу у халифа Рашида… Но нет, пожалуй, не стоит об этом слишком распространяться.

Ей не терпелось узнать, как продвигается подготовка к побегу, но Баба Гарун молчал. Прошло несколько недель, прежде чем евнух снова позвал ее в свои покои. Ронуин поспешила к нему, не зная, хочет он убить ее или подарить свободу. Но на ее прекрасном лице не было и следа страха.