Елена Шерман - Пани Эльжбета

Елена Шерман

Пани Эльжбета

(из цикла "Истории Сергея Рыжова")

Относительно основного вопроса философии скажу: в течение многих лет я был материалистом, но в последнее время все решительней склоняюсь к агностицизму. Сообщаю я это, конечно, не потому, что эволюция моих философских воззрений крайне волнует прогрессивную европейскую общественность. Дело в том, что старый вопрос "есть ли "миры иные"?" имеет самое непосредственное отношение к странной истории, случившейся со мной уже довольно давно - летом 1995 года - и до сих пор не нашедшей рационального объяснения.

Началась эта история, как все сложные и малообъяснимые вещи, самым прозаическим, я б даже сказал пошлым образом. (Я заранее прошу прощения за длинное вступление (которое при желании можно и пропустить), но хочется хоть кое-что пояснить, прежде чем перейти к вещам совершенно необъяснимым).

Мы - то есть я, мама и бабушка - затеяли ремонт нашей двухкомнатной квартиры и по малоопытности в делах практических пригласили не тех маляров. Маляры испортили стены и впали в запой, извлечь из которого их не удалось. Опускаю дальнейшие описания "мильона терзаний": все, кто когда-либо делал ремонт квартиры, поймут меня без слов. Короче, когда через две недели после начала ремонта мой троюродный брат Роман попросил меня пожить в его квартире, пока он будет отдыхать на юге с семьей, я согласился с такой быстротой и радостью, какой сам от себя не ожидал. Образ сторожа при чужих "сокровищах" не принадлежит, конечно, к почетным амплуа житейской сцены, но мне настолько хотелось отдышаться от ремонта в прямом и в переносном смысле, что мое самолюбие, обычно весьма легковозбудимое, на сей раз смолчало.

Итак, в начале августа троюродный брат мой с семейством покатился в купейном вагоне к синему Черному морю, а я, бренча в кармане увесистой связкой ключей, отправился обживаться в новом и временном жилище. Должен сразу сказать, что присутствие сторожа на время отъезда хозяев было не причудой бизнесмена: квартира Романа была буквально напичкана дорогой бытовой техникой, в которой я в то время мало понимал, и антиквариатом, в котором я и теперь ничего не понимаю, так что в первый день я двигался очень осторожно, как ворона на льду, боясь что-нибудь разбить или поломать. На второй день я несколько адаптировался, а на третий, развалившись в кресле, так уверенно щелкал переключателем видеомагнитофона, словно всю жизнь провел в подобных, приближенных к роскоши, условиях.

С неделю мне жилось в Романовых апартаментах очень недурно: я смотрел допоздна разные боевики и мелодрамы, потом сладко спал до одиннадцати-двенадцати, потом готовил себе легкий завтракообед и выходил проветриться - словом, расслаблялся и наслаждался заслуженным отдыхом. Я на вокзале твердо пообещал Роману каждую ночь ночевать в квартире, но на счет дневного времяпровождения уговора не было; я мог гулять хоть до полуночи. К сожалению, все мои приятели как-то дружно разъехались тем августом, и гулять было не с кем; а с теми, кто оставался, общаться не тянуло. Я возвращался к шести, семи вечера: если заезжал домой - то и позже; ужинал, и снова включал видик, или, если было настроение, шел в Стрыйский парк, где дышал кислородом до начала сумерек. Конечно, время можно было потратить и с большей пользой, например, заняться диссертацией; но я сказал себе, что аспиранты тоже люди и имеют право на каникулы.

Я понимаю, дорогой читатель, вы ждете, когда же наконец начнется хоть что-то интересное, но прошу вас подождать еще немного, пока я опишу сцену, на которой разыгралась эта странная история - то есть квартиру моего брата.

Роман жил на тихой улочке в двух шагах от Стрыйского парка. Улочка была застроена еще австрийскими трехэтажными домами, в которых до 1939 года проживала польская интеллигенция средней руки (богачи обитали на виллах). На каждом этаже было всего две квартиры, состоящие из пяти комнат, ванны, туалета, кухни и длинного коридора, причем каждая квартира имела два выхода: на парадную лестницу - для господ, и на черную - для прислуги. После войны из одной квартиры новая власть одним взмахом мастерка сделала две, замуровав двери между смежными комнатами. В результате в одной квартире имелись прекрасные ванная и туалет, но не было кухни; в другой была великолепная кухня, но не было санузла. Конечно, под недостающие помещения были кое-как переоборудованы другие комнаты, но крошечная (5 кв.м.) полутемная кухня, слабо освещенная единственным узеньким окном, выходившим на лестницу, стала самым неприглядным и мрачным местом во всей квартире Романа. Впрочем, окна всех трех комнат, и ванной с туалетом выходили в маленький двор-колодец, вымощенный каменными плитами, отчего в квартире всегда было не слишком светло, а солнце заглядывало только в спальню, и то ранним утром на полчаса.

Должен сказать, что эта сумеречность мне, всю жизнь прожившему в квартире с окнами на юг, показалась даже более значительным недостатком, чем была на самом деле, и я сетовал, как может мой родственник жить в таком мрачном месте; однако во всем остальном квартира мне очень понравилась, тем более что Роман, сделав ремонт не чета моему, сумел сохранить все привлекательное и своеобразное из прошлого жилища, например, печи, крытые старинными изразцами, или не менее старинный, начала 20 века сливной бачок с надписью на немецком языке.

Замечу еще, что планировка квартиры была довольно удобна: входная дверь вела в длинный и просторный коридор, где справа располагалась та самая убогая кухня, а слева - детская, туалет и ванная. Коридор заканчивался входом в гостиную, смежной с которой была спальня. Высокие потолки, много воздуха, старинные изразцовые печки, блестящий узорный паркет, тихий район, спокойные соседи - короче, хороший дом (+хорошая жена), ну что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость, как говаривал басмач Абдулла. Или, как минимум, спокойно набраться сил перед новым учебным годом. Но хорошая квартира оказалась нехорошей в самом мистическом смысле слова, а началось это так.

Был душный, очень жаркий день, я почему-то помню его очень отчетливо. Утром меня разбудил звонок матери: надо было срочно приехать, помочь малярам двигать мебель, то есть делать с ними часть работы, за которую я же им и платил. Двигая один из шкафов, я неосторожно задел стремянку, неизвестно зачем принесенную малярами (с нашей высотой потолков можно было обойтись табуреткой), и она упала мне на спину. Честное слово, я почти жалею, что не на голову - во всяком случае, тогда проблем с объяснением всего последующего не возникло бы. Потирая ушибленную спину, усталый и раздраженный я поехал обратно, обливаясь потом, поднялся на третий этаж по узкой деревянной лестнице, вошел во всегда прохладную квартиру - и тут в предчувствии грозы к болям в спине добавилась головная боль.

Я выпил таблетку анальгина и лег на диван в гостиной (служившей мне все это время спальней). Тишина в квартире и усталость склонили меня к полудреме, начавшей переходить в сон; и я уснул бы, но тут за окном грянул первый удар грома, и я очнулся. Сильная гроза длилась почти два часа, но зато когда я вышел вечером пройтись, воздух был необычайно свеж, а булыжник мостовых необычайно чист. Погуляв с полчаса в Стрыйском парке, я около девяти вернулся домой, поужинал, посмотрел какой-то фильм и в одиннадцать лег спать. Все эти ничтожные подробности, разумеется, не имели б никакого значения, если б с той ночи не начались странные и таинственные события, которым и посвящен мой рассказ.

Прежде чем перейти к их описанию, хочу особо отметить два обстоятельства: во-первых, ни по материнской, ни по отцовской линии у меня не было в роду душевнобольных, а во-вторых, я не пил ни в этот день, ни накануне, ни во все последующие дни даже пива, не говоря о чем-то более крепком - не было ни средств, ни желания, ни компании.

Итак, я лег спать около 11 вечера и почти сразу уснул, что со мной бывает не так уж часто. Не знаю, сколько я спал и отчего проснулся; но среди ночи что-то заставило меня открыть глаза.

В гостиной было темно, в щель между неплотно прикрытыми шторами слабо виднелась узкая полоска окна - стояла ночь полнолуния, и небо было светлым. В квартире было необычайно тихо. Обе двери, ведущие в гостиную - из коридора и спальни - были закрыты. Из каких соображений я их закрыл - ведь я был один в квартире - я не помню, может, и механически, но они были закрыты, это факт. Одна створка окна была чуть приоткрыта, и в комнату вливался чудесный ночной воздух, но ни единого звука не доносилось извне. Я зевнул, перевернулся на спину, закрыл глаза, желая вновь уснуть, но сразу это не удалось, и я начал думать о разных предметах, переходя от более значительных к менее значительным, а потом и вовсе к какой-то чепухе. И в то мгновение, когда мысли начали путаться, мне вдруг померещилось, словно я слышу - или я и впрямь слышал? - едва уловимый звук.

Сперва я подумал, что это звон трамвая (иногда ночью было слышно, как он со звоном поворачивает по рельсам), но звук был другой, менее отчетливый и, главное, более близкий.

Мне почудилось, что на кухне кто-то тихонько бренчит посудой.

От кухни гостиную отделяла стена, причем к этой стене было повернуто изголовье моего дивана, так что если б там действительно кто-то копошился, я слышал бы это куда отчетливей. Звук был странный: близкий и в то же время едва слышный. И если б не абсолютная тишина, я никогда не уловил бы его.

Насторожившись, я приподнялся на локте и прислушался, всматриваясь в темноту. Ничего, кроме моего собственного дыхания, не нарушало гробовую тишину. Решив, что я стал жертвой обмана чувств и что странный звук порожден беззвучием, как иногда бывает, я снова лег и закрыл глаза - и вновь услышал! Словно кто-то подвинул табуретку, во всяком случае, неопределенный звук даже тень звука - походил именно на скрип ножек по полу. Я снова встревожился и сел на кровати. Сидел я долго, но больше ничего не слышал все та же тишина.

В конце концов ожидание загадочных звуков мне надоело, я лег и уснул, рассудив, что если б в квартиру забрались воры, что было абсолютно нереально (изнутри дверь закрывалась на цепочку), прислушиваться не пришлось бы. Вы спросите, отчего я не выглянул в коридор и не заглянул на кухню, ведь это было самое простое? Не знаю. Как-то и мысли такой не возникло, неведомо почему.

Утром о странных ночных звуках я вспомнил, уже бреясь, и счел их чушью. Начинался чудесный солнечный день, заставлявший относиться ко всему, связанному с ночным мраком, с изрядной долей иронии. Я решил, что мне померещилось - бывает! - и выбросил все это из головы.

Следующая ночь прошла совершенно спокойно, если не считать неведомо откуда залетевшего комара, укусившего меня за нос. Затем снова настал утомительно-душный день, так и не разрешившийся грозой: в квартире уличная духота не ощущалась, но атмосферное давление было высоким, и напряжение, чувствовавшееся в атмосфере, долго не давало мне уснуть по-настоящему. Впрочем, может, я зря грешу на погоду, может, я просто переспал накануне, провалявшись чуть ли не до двенадцати; но так или иначе, я вертелся, задремывал, видел какие-то мимолетные сны и снова пробуждался, открывал глаза, зевал, снова закрывал глаза, и так бог весть сколько времени, пока мое полубодрствующее, затуманенное сознание не уловило некое нарушение привычной тишины, и я очнулся опять, и опять услышал этот звук, доносившийся из-за стены! Я был готов поклясться, что слышу его, что мне не чудится, и хоть длился он очень мало, несколько секунд, я слышал его так отчетливо, что смог идентифицировать.

В кухне как будто кто-то размешивал сахар в чае или кофе, размешивал быстро, и несколько раз ложка стукнулась о стенки чашки. Я так и подумал: "кто-то пьет чай в кухне", и еще, помнится, спохватился, что не закрыл входную дверь на цепочку, значит, замок могли отворить. Но тут же снова начавший одурманиваться сном рассудок успокоил меня, что ни один вор, забравшись ночью в чужую квартиру, не начал бы свои действия с чаепития. "И вообще, все это чушь, спи", - сказал все тот же голос здравомыслия, и я опустил веки. Несколько минут я еще прислушивался, но ничего уже не слышал, а потом мне начало сниться, что я опоздал на заседание кафедры и начинаю долго и утомительно оправдываться.

Что мне снилось дальше, я не знаю, но проснулся я с тяжелой головой и в скверном настроении, причем без видимых причин. Спуская ноги с дивана и всовывая их в тапки, я вдруг подумал, что мой братец мог бы позвонить за те полторы недели, что я здесь прозябаю в качестве бесплатного сторожа, хотя бы для того, чтоб поинтересоваться, как дела. Но нет, зачем тратить деньги, ведь ясно, что такой исполнительный дурак, как я, будет, раз уж пообещал, сидеть на чужих богатствах, как курица на яйцах, и за сохранность нажитого барахла можно не беспокоиться. Поскольку к этому моменту я, не прекращая раздраженный внутренний монолог, уже добрался до кухни, я бросил взгляд на кухонный стол - маленький (другой бы просто не влез), сделанный, как и вся кухонная мебель, из светлого дерева - и замер.