— Вы знаете, в нашем имении был случай, когда мужика убило сухой веткой в то время, как он в сильный ветер шел по лесу.

— Я ничего и не утверждаю. Как говорится, dixi et animam levavi[24]. Я просто рассуждаю вслух. В нашей повседневной жизни могут быть такие совпадения, что никакой романист подобные не придумает! Впрочем, судите сами: через год, день в день, умерла Екатерина Гавриловна. От сердечного приступа.

— Хотите сказать, что до этого она на сердце не жаловалась?

— Нет. Такого сказать не могу. Сердце у нее было слабое, ведь именно поэтому она никого больше не родила. И не смогла оказать нужного внимания подрастающему Станиславу…

— Тогда я не поняла, что вас обеспокоило.

— Выражение ее лица. Перед смертью Екатерина Гавриловна пережила какой-то ужас. Это ее и сгубило.

— Вы об этом хотели со мной поговорить?

— Нет. Это — всего лишь преамбула…

— Судя по вашему вступлению, вы надеетесь, что у меня сердце крепкое, — неловко пошутила Лиза. — Но вы медлите?

— Подбираю слова. Мы слишком мало знакомы, чтобы я могла говорить с вами в таком доверительном тоне, рассчитывая на полное понимание с вашей стороны, княгиня. Ведь мои мотивы могут быть какими угодно…

— Условимся, Василиса Матвеевна, что я вам верю, — сказала Лиза, — в противном случае нам не было смысла удаляться в сие неприветливое помещение;

— Вы тоже ощущаете некое стеснение в груди? — спросила ее Василиса. — Я обычно здесь не засиживаюсь. Возьму с полки нужную книгу и тороплюсь уйти.

И невольно дверь оставляю открытой. Отчего-то мне все кажется, что она захлопнется и я никогда более отсюда не выйду.

Прямо вплотную к письменному столу, где сидели женщины, полка была уставлена книгами по черной магии. Может, владельцы замка покупали и хранили их как некую экзотику, но в соседстве с человеческим черепом, оправленным в золото, производили гнетущее впечатление.

Князь Астахов такие книги не покупал и вообще ими не интересовался. Говаривал, что этот род литературы вызывает у него удушье. Как бы то ни было, но на Лизу это соседство тоже действовала не лучшим образом.

Теперь она ощущала не только стеснение в груди.

Откуда-то в ней возникло и стало расти беспокойство, каковое она чувствовала, когда поблизости оказывался Станислав.

Она встала и взяла с дальней полки первую попавшуюся книгу — «Историю государства Российского»

Карамзина — и положила к себе на колени. И ответила на удивленный взгляд экономки:

— Будем делать вид, что я читаю это вслух.

— Но вы же сами сказали, что князь уехал в Краков.

— А вы сами сказали, что он может до срока вернуться.

Женщины невесело посмеялись.

— Елизавета Николаевна, — несколько торжественно начала Василиса, — так получилось, что в замке Поплавских я живу более двадцати лет. Вначале горничной — надо сказать, без каких бы то ни было прав, потому что их не имела и моя госпожа, а после ее смерти неожиданно я получила власть над прислугой и вообще всем хозяйством замка и даже удостоилась особого доверия Станислава. Если бы такое случилось раньше, до смерти старшего Поплавского, возможно, мне удалось бы как-то повлиять на характер Станислава… Старый князь воспитывал сына весьма своеобразно. Начать с того, что отец всегда брал ребенка с собой на экзекуции, которые он устраивал своим нерадивым слугам. Или тем, кого считал таковыми. Однажды князь даже повез сына на бойню, так как был уверен, что лицезрение крови и предсмертных мучений животных воспитает в ребенке будущего мужчину, который уже ничего не будет бояться. Бедный Станислав после этого посещения чуть было не заболел нервной горячкой. Около года ему снились кошмары, так что я вынуждена была по просьбе Екатерины Гавриловны спать рядом с ребенком и обтирать его лицо святой водой, чтобы страшные сновидения не спровоцировали сердечный приступ…

— Очень необычное воспитание, — пробормотала внимательно слушавшая Лиза; она вспомнила свое безоблачное детство. Отраду, всю в цветах и зелени, слуг, которые лелеяли и баловали красивую и непоседливую девочку, и пожалела Станислава. — Продолжайте, — кивнула она экономке, которая внимательно следила за выражением ее лица.

— Екатерина Гавриловна была чересчур мягка.

Мне кажется, что в конце концов она даже стала получать удовольствие… — Василиса смутилась, — от жестокого обращения во время… я хочу сказать… во время интимных отношений с применением насилия…

Она опустила глаза и даже закусила губу, но упрямо продолжала развивать тему разговора:

— Вы не поймите меня превратно, Елизавета Николаевна. Я вовсе не подглядывала за князем и княгиней и не подслушивала, но на моих глазах происходил процесс превращения чуткой, нежной женщины в равнодушное эгоистичное существо. И при этом подверженное страху. Она могла испугаться сущей ерунды… Вы не представляете, сколько книг я перечитала из этой библиотеки! В основном медицинского характера. Те, в которых описывались болезни человеческой психики, объяснялась их природа и методы лечения… Кстати, в большинстве своем не приносящие никакого результата. Мне пришлось до многих вещей додумываться самой.

— Значит, вас тоже привлекает медицина? — поинтересовалась Лиза.

— Поначалу я стала изучать медицинские книги из желания помочь моей драгоценной крестной, а потом я так увлеклась… Но почему — тоже?

— Потому что и меня увлекла медицина, и я читала медицинские книги и могу рассказать вам кое-что такое…

В это время раздался отвратительный скрип, кто-то открывал дверь в библиотеку, и Лиза, без остановки, как бы продолжая чтение, произнесла:

— Земля Русская, упоенная кровию, усыпанная пеплом, сделалась жилищем рабов Ханских, а Государи ея трепетали Баскаков… Здравствуй, Станислав!

— Заговор мятежников? — проговорил он, усмехаясь. Подошел к Лизе и, не обращая внимания на Василису, обнял жену, по-хозяйски сжав ее грудь. — Я соскучился по тебе, милая княгиня! Представь, я чуть было не загнал своего любимого коня, так торопился к тебе. Ты мне рада?

— Извините, меня ждут дела, — пробормотала экономка и быстро пошла к двери.

— Оставайся, — гнусно ухмыльнулся Станислав, — ты нам вовсе не мешаешь. Не правда ли, дорогая?

11

Что там говорила Василиса о матери Станислава?

Что она в конце концов не только привыкла к садистским наклонностям мужа, но даже стала получать от них некое удовольствие? Неужели такое может произойти и с нею?

Лиза вспоминала случившееся в библиотеке и сгорала от стыда при одной мысли о том, что подумала экономка, с которой у нее стали устанавливаться такие доверительные отношения.

Едва не задушив Лизу в своих объятиях, Станислав слегка отодвинул ее от себя, впрочем, не выпуская из рук, и проговорил:

— Тебе удивительно идет это платье. И новая прическа, которая открывает самые маленькие в мире ушки. Так и съел бы!

Он-таки и укусил ее за мочку уха, и Лиза с тоской подумала, что, если так пойдет и дальше, чтобы скрыть следы любовных ласк дорогого супруга, ей придется, кроме закрытых платьев, надевать на голову платок…

— Мой отец, — рассказывал между тем Станислав, самым будничным образом задирая ее юбки и, к ужасу Лизы, усаживая ее на письменный стол, — никогда никого не стеснялся. Когда он тащил мать в библиотеку, он даже не закрывал дверь. И уж тем более не тушил свечи. Однажды мне удалось подсмотреть все, что тут творилось.

Самое страшное, что он во время своего разговора даже не пытался поинтересоваться, как к происходящему относится Лиза, хочет ли она того, что он собирается с нею проделать. Словно она и не заслуживала никакого объяснения, будто она была его крепостной девкой, с которой собственник-хозяин мог делать все, что ему заблагорассудится.

Он вообще не употреблял никаких слов, которые могли свидетельствовать хоть о каких-то его чувствах к Лизе. Они не любили друг друга, а просто спаривались. Как животные.

Она опять почувствовала ярость, которая подтолкнула ее к сопротивлению. Лиза случайно наткнулась рукой на лежавшее на письменном столе мраморное пресс-папье и опустила его на голову Станислава. К сожалению, из-за невозможности замахнуться как следует да и вложить в удар всю силу она лишь слегка поранила его.

Увидев кровь, ее муженек не разозлился и не испугался, а расхохотался:

— Браво, ваше сиятельство, вы делаете успехи!

Просто удивительно, как стимулирует чувства женщины насилие, примененное к ней. Или то, что она считает насилием. Право, это не одно и то же…

Он по-прежнему крепко прижимал ее к полированной поверхности стола, теперь уже снимая свои дорожные брюки.

— Пусти, мерзавец! — выкрикнула она в тщетной попытке вырваться, но он не обратил на ее крики никакого внимания…

— До чего же я устал, — проговорил Станислав, наконец отпустив ее, — скакал всю дорогу как на пожар. Все мне казалось, еще немного, и я опоздаю к чему-то очень важному. Ты мне ничего не хочешь сказать, княгинюшка?

Лиза недоуменно посмотрела на него — Станислав так легко переходил от интимных отношений к чему-то другому, словно считал все происходящее между ними ничего не стоящей безделицей. Кровь из его раны на голове все еще сочилась, но он лишь небрежно промокнул ее кружевным платком.

Лиза провела по своей щеке — и она была в крови, которая капала на ее лицо, когда Станислав склонялся над нею, чтобы присосаться к губам, выпивая ее дыхание…

Вопрос мужа Лиза услышала как сквозь вату. Она все еще переживала, недоумевала, возмущалась, а он спрашивал ее о чем-то второстепенном… Нет, они никогда не будут по-настоящему близки, потому что слишком разные… Он считает, будто она от него что-то скрывает? Или кто-то из слуг подсмотрел ее встречу с Жемчужниковым? Что бы там ни было, она вовсе не собиралась ни в чем признаваться. Их супружеские отношения никак не располагали к доверительности.

Он несколько секунд подождал — Лиза молчала, — пожал плечами и хмыкнул:

— Ты упряма. Покорилась бы мужу, глядишь, жизнь полегче пошла бы.

Значит, все-таки и он думал об их отношениях?

Станислав уже уходил, но у двери вдруг остановился и со всей силы ударил по косяку кулаком.

— У тебя никогда не бывает покорства в глазах, даже в те минуты, когда ты, против воли, чувствуешь наслаждение. Почему, а? Неужели ты надеешься укротить меня? А тебе не кажется, что, если ты будешь применять в войне между нами мужские методы, — он коснулся раны на голове, — мне придется отвечать тебе тем же?

Лиза не испугалась, но почувствовала некую усталость от внезапного осознания того, что она взялась за дело, заведомо обреченное на провал. А еще молодая княгиня ощутила в душе пустоту. Если что ее испугало, так именно это: она не чувствовала внутри себя даже бога. Неужели Поплавскому удалось сломать ее так быстро?

Она вышла из библиотеки и отправилась искать экономку. Оказалось, та была в оранжерее.

— Василиса, — спросила ее Лиза, — вы верующая?

— Верующая, — несколько удивленно подтвердила та. — А почему вы меня об этом спросили? Подозреваете в сатанизме?

— Мне не до шуток, Василиса Матвеевна, — взволнованно произнесла княгиня, — как ни странно, во всем замке я не видела ни одной иконы, креста, вообще ничего божественного!

— Ну почему же, в комнате Зоей — кухарки — есть распятие. Католическое.

— И вы ходите молиться к ней в комнату?

— Конечно, нет, я же православная.

Василиса посмотрела на лицо своей госпожи, на которое стали набегать тучи гнева, и поспешно добавила:

— Я хожу молиться в часовню.

— Здесь есть часовня? — обрадовалась Лиза.

— Есть. Старый князь Поплавский выстроил ее для своей жены. Игнац помогает мне содержать ее в порядке.

— Но он же наверняка католик!

— Католик. Но это не мешает ему относиться с уважением к православию… Пойдемте, я провожу вас туда.

В часовне было так тихо и уютно, словно этот уголок для души существовал отдельно от замка, поместья и вообще всего, что связывало Лизу с ее теперешней жизнью. Она зажгла свечу и поставила ее перед образом Девы Марии.

Божья Матерь со старинной иконы в серебряном окладе смотрела на нее так участливо, что Лиза не выдержала и расплакалась. Василиса деликатно удалилась, и потому княгиня могла беседовать с богом наедине, прося для себя в первую очередь… силы.

Господь, если он ее сейчас слышал, наверное, удивлялся, что молодая женщина просит не покоя, не жалости, не покровительства, а того, о чем мог попросить бы мужчина, которому предстояло участвовать в важной битве…

Она также попросила у всевышнего прощения за свои вольные и невольные грехи и, по-особому умиротворенная, вышла из часовни.

Когда она вошла в громадную гостиную, похожую на тронный зал, то увидела Станислава, читающего какое-то письмо.

— Твой бывший женишок объявился, — сказал он Лизе. — Требует тебя обратно.