— Так на чем мы остановились?

— Хорошо, княгиня, раз вы настаиваете, признаюсь: я живу во грехе… Игнац… Мы любим друг друга, но нам все время что-нибудь мешает обвенчаться…

Она тяжело вздохнула:

— Ну, Василиса Матвеевна, из всякого положения есть выход. Возможно, я смогу помочь вам, но сегодня… Ne pourrie-vous pas…[28].

Она споткнулась на середине фразы, удивившись, что говорит по-французски.

— Peut-on vous aider?[29] — с улыбкой договорила экономка.

— Вопрос у меня, конечно, деликатный, — решительно заговорила Лиза, — но, по-моему, мы с вами уже переступили ту черту, у которой обычно задерживаются малознакомые люди… Дело в том, что я… ударила Станислава.

— Не может быть! — воскликнула Василиса.

Лиза по-своему расценила ее возглас и поспешно добавила:

— Если быть точной, я ударила его дважды. Один раз пресс-папье в библиотеке, а второй раз сегодня ночью, коленом… нечаянно… Нет, вру, я ударила его вполне сознательно и теперь думаю, как бы попросить у него прощения…

— Ни в коем случае не надо этого делать! — вскричала Василиса.

— Вы имеете в виду, не стоит его впредь бить?

— Я имею в виду, что не надо у него просить прощения.

— Да, но с каким лицом я спущусь сейчас к завтраку? Как будто ничего не произошло?

— Вы должны спуститься с обиженным лицом.

— Что-о?!

— Именно об этом я и хочу сказать, Елизавета Николаевна! Станислав вас обидел. Вы же не просто так его ударили? То есть ваш муж довел вас до такого состояния, что вы себя не помнили…

— Я бы и рада сказать, что не помнила, но ведь все было наоборот: я так разозлилась, что готова была прибить Станислава. Знаете, я не привыкла, чтобы те, кто живет рядом со мною, не считались с моими желаниями…

— Понятно, а Поплавские как раз не привыкли с другими считаться. Но поскольку в своих желаниях вы на равных, тогда за что вам извиняться?

Неожиданно Василиса хихикнула, как девчонка:

— Подумать только, а я еще недоумевала, что это у князя с носом?

— Значит, говорите, с обиженным лицом?

— Именно так! Ничего не поделаешь, si vis раcem — para bellum![30].

Лиза подняла вверх правую руку и ответила в том же духе:

— Ave, Caesar, morituri te salutant![31]

Она уже взялась за ручку двери, но обернулась и спросила у экономки:

— Василиса Матвеевна, вы никогда не садитесь с нами за стол. Здесь так заведено?

— Нет, думаю, князь не стал бы возражать, чтобы я с вами трапезничала, но сегодня, думаю, вам лучше пообщаться без свидетелей.

Лиза медленно спустилась по лестнице. Станислав уже сидел за столом и задумчиво крутил в руке серебряную вилку. Она слегка кивнула и села на свое место.

— Доброе утро, Елизавета Николаевна, — сказал он с нажимом.

— Доброе утро, — машинально повторила она.

— Вы ничего не хотите мне сказать?

— Мне нечего сказать.

— Вот как, это почему же?

— То, что я могла бы сказать, вам не понравится.

— Тем не менее скажите, я прошу.

— Вы дурно воспитаны!

— И в чем это выражается?

— Вы получаете удовольствие от того, что причиняете другим боль. Мне жалко вашу матушку…

Она замерла на полуслове, заметив, как восковая бледность покрывает его лицо.

— Кто вам сказал?!

Лиза опять испугалась. Почему она только и делает, что поступает не так, как он ожидает? Почему она все время наступает ему на больную мозоль?!

— Я не понимаю, что мне должны были сказать…

— Как вы узнали, — он бормотал, точно в бреду, — что моя матушка это видела? Я убийца. Я своими руками убил мать!!

Он швырнул вилку, так что та со звоном ударилась о бокал, чудом его не разбив, и выбежал прочь.

— Объяснились! — только и смогла пробормотать Лиза, так велико было ее потрясение.

Что же Станислав имел в виду, говоря о себе как об убийце? Не это ли мучает его и заставляет вести себя так, чтобы выглядеть в глазах других чудовищем? Он словно выжигает клеймо на своем лбу, которое красноречивее всяких слов…

Она сидела за столом и не могла решить, что ей делать: бежать за ним, утешать, может, услышать подлинное признание или сидеть здесь одной, за этим огромным столом, и ловить недоумевающие взгляды прислуги…

«А ведь мы сегодня едем на бал — ежели, конечно, Станислав не передумает!» — вспомнила Лиза и осталась за столом — аппетит у нее странным образом не пропал, хотя прежде ей бы и кусок в горло не полез.

Неужели рядом со своим странным мужем она тоже становится странною, на себя непохожею? Иными словами, меняет свою натуру отнюдь не в лучшую сторону…

14

Лиза со Станиславом вошли в огромный сверкающий огнями и зеркалами вестибюль, где подле гостей суетились слуги, принимая одежду, и мажордом что-то шепотом спросил у Станислава, тут же записывая сказанное им золотым карандашом в маленький блокнот.

На пороге залитого светом танцевального зала, куда супруги поднялись по широкой, устланной ковром лестнице, мажордом стукнул о пол своим жезлом и доложил:

— Князь и княгиня Поплавские!

Станислав, почти не разжимая губ, хмыкнул:

— Любят Кромицкие своими приемами ошеломлять. У них каждый шаг продуман, и все по этикету прошлых лет. Где еще такое увидишь!

Лизе показалось, что при словах мажордома в зале на мгновение наступила тишина и все взгляды устремились на вошедших. Впрочем, ей могло и показаться. На кого же остальным смотреть, как не на всех тех, кто в зал входит?

Если бы супруг решил не идти на этот бал — причина у него была уважительная, рана его все еще беспокоила, — Лиза бы не очень огорчилась. Конечно, она любила танцевать, но никогда не отдала бы душу, как выражалась одна ее знакомая графиня, за возможность повеселиться до утра.

Она подумала об этом и мысленно улыбнулась: не повезло ей с мужем! Другой был бы счастлив, обнаружив в своей жене наравне с прочими достоинствами еще и это: жертвенность… Лиза сама с собой пошутила.

Станислав с кем-то раскланивался, но пока никто из его знакомых не подошел так близко, чтобы он мог представить им Лизу.

Поплавские сели в кресла, и лицо Станислава слегка скривилось — он задел раненую руку.

— Что за нужда была нам сюда ехать, а тебе мучиться? — все же прошептала она. — Не натруждал бы руку, быстрее бы зажила.

Еще то было странно, что у Лизы не возникло даже мысли о том, чтобы как-то использовать свои медицинские способности и знания, посмотреть рану мужа, облегчить его страдания. Наверное, оттого, что Станислав мог ее и оттолкнуть, и высмеять, и вообще не дать притронуться к своей руке…

Внезапно Лиза почувствовала исходящую от кого-то волну ненависти, направленную… на нее! Она так изумилась, что даже не поверила этому своему ощущению: кто может знать ее здесь, в краковском высшем свете? Кому она могла перейти дорогу? Лиза осторожно огляделась, но вокруг было так много незнакомых лиц, что это сбивало ее с настроя. Однако неприятное ощущение осталось.

— Князь, мы так рады вас видеть!

Фразу произнесли по-немецки. К Поплавским подошла какая-то пара, по которой можно было безошибочно определить: муж и жена. Такое соответствие обычно достигается многими годами совместной и согласной жизни. Женщина во все глаза смотрела на Лизу, доброжелательно улыбаясь. Нет, не от нее исходила ненависть.

— Простите, дорогая, — обратилась она к Лизе, в то время как Станислав почтительно целовал ее руку. — Но мы и подумать не могли, что наш холостяк так скоропалительно женится и даже не позовет нас на свою свадьбу.

— Моя жена, Поплавская Елизавета Николаевна, — поспешно представил Станислав, притворившийся, как показалось Лизе, сконфуженным; вряд ли он так уж дорожил мнением этих Кромицких. — А это наши любезные хозяева — граф и графиня Кромицкие. Не правда ли, ма шер, такого приема тебе еще не доводилось видеть?

Лиза могла бы сказать, что видела, и не раз, но, насколько она успела узнать своего мужа, такой грубой лестью он по-своему издевался над Кромицкими и в душе наслаждался этим. Будь Лиза по-другому воспитана или имей другой характер, она тоже получала бы удовольствие, насмехаясь над другими, и гораздо быстрее нашла бы со своим мужем общий язык. К сожалению, ей ничего не оставалось, как произнести:

— О да, роскошнее вашего приема мне не доводилось видеть!..

Супруги Кромицкие просияли и самодовольно переглянулись.

— Анна, — представилась графиня.

— Меня все зовут просто Ладислав, — поклонился Лизе граф. — Мы с женой исповедуем демократию, хотя многих это шокирует.

Лизу удивило слово «демократия».

Что же такое демократия? Кажется, это греческое слово. Власть народа? Лиза никогда бы не подумала, что люди, живущие в таком великолепном дворце, вообще думают о народе.

Граф припал к ее ручке, едва заметно окинув взглядом, и, кажется, оценил по достоинству — столь поспешная, предварительно не объявленная женитьба обычно предполагает мезальянс. Но княгиня не смахивала на представительницу другого сословия, как и на бесприданницу. Это понимание она прочла в глазах графа. Оставалась внезапная любовь, и это он мог одобрить…

— Пойдемте, я представлю вас нашим дамам, — предложила графиня Кромицкая, как бы невзначай переходя на французский язык. — Эти мужчины бывают так неуклюжи, а мы все просто сгораем от любопытства, кто вы, прелестная незнакомка?

— Спасибо за «прелестную», — непринужденно отозвалась по-французски Лиза.

Но и среди нескольких дам, к которым подвела Лизу графиня, не было той — или все же того? — ненавидящей. Она поболтала с ними, сообщила, что из России, извинилась за незнание польского языка.

— Но я выучу, непременно, — горячо пообещала она, вызвав одобрительные улыбки женщин.

Оказалось, что одна из дам — среди них не было юных дев, все были представительницами более зрелого возраста — в молодости знала ее отца, когда приезжала в гости к родственникам в Петербург.

— Помню, помню, — оживилась она, — Николя Астахов, веселый, кудрявый. Большой проказник! Но очаровательный. Подумать только, у него уже взрослая дочь, быстро же летят года…

Они обменивались такими вот легкими, необременительными фразами, от которых Лиза почему-то стала уставать. Она чувствовала, что за щебетом женщины скрывают свой интерес к ней и некоторое недоумение: отчего это Станислав привез себе жену из России? Неужели полек ему было мало?

А скорее всего, они скрывали еще что-то, чего она пока не знала, оттого и была в напряжении, ждала: вот сейчас кто-то из них скажет…

— Умоляю красивейших женщин Польши позволить обратиться к ним с нижайшей просьбой, — раздался вдруг веселый мужской голос.

Лиза обернулась: это же Теодор! Слава богу, он появился вовремя!

— Ах, это наш юный Аполлон, — милостиво улыбнулась одна из дам. — Что же он хочет?

— Похитить у вас княгиню Поплавскую. Ненадолго. Всего на тур вальса!

— Что поделаешь с этой молодежью, — притворно вздохнула другая, — забирайте, чего ж княгине скучать с нами…

— Сомневаюсь я, что пан Янкович ограничится только вальсом, — добавила еще одна.

Впрочем, Лиза не стала даже вникать в подтекст этих слов, подавила невольный вздох облегчения и обратила сияющий взгляд на Теодора:

— О, мсье Янкович, как вы кстати!

— Мне пришлось… сказать не правду, ведь вы пока не обещали со мной танцевать, — сказал он, — но у вас был такой тоскливый взгляд.

— Я даю согласие вам на тур вальса, тем более что в моем бальном карне[32] нет пока ни одного танца. И, честно говоря, мсье Янкович, у меня вообще нет этого карне!

Она звонко расхохоталась.

— Разве вы не обещали звать меня просто Теодор? — спросил он, уверенно ведя ее по залу, где уже кружилось несколько пар. — Ваш муж уже стал беспокоиться: выручай, говорит, Тедик, мою жену, пока ее не съели эти старые гарпии![33].

— Так это Станислав обо мне побеспокоился? — удивилась Лиза.

— Что же в этом странного, — несколько нерешительно отозвался Теодор, — Станислав ведет себя, как и положено любящему мужу…

«Странная у него любовь, — в который раз подумала она. — Я и прежде знала, что любить не очень легко, но тем не менее любовь дает человеку радость, счастье, говорят, даже крылья, а наша со Станиславом любовь скорее мрачна и печальна, а уж к полетам никак не располагает!..»

— Ну, вот вы и загрустили, — вернул ее к действительности голос Теодора. — Может быть, лучше рассказать, как я выполнил ваше приказание?

— Приказание? — задумчиво повторила она и спохватилась: определенно, с нею что-то неладное происходит — витать где-то посреди разговора!.. Она же просила Янковича посетить раненого Петра.

— Да, приказание, ибо королевы должны лишь приказывать своим придворным!

— Для этого они, по меньшей мере, должны иметь свой двор.

— Уже есть и двор, уверяю вас, ваше величество…