Лариса Шкатула - Пани колдунья

Вспоминая порой эти обстоятельства, Николай Николаевич удивлялся, как может изменить жизнь человека всего один неверный поступок. Не случись беременности Александры, женился бы он на ней?

Как ни любил он сию девицу, а где-то в глубине души осознавал правоту сестры Софии, что яблоко от яблоньки недалеко падает. Чем бы окончилась его связь с Александрой? А ничем. Женился бы на девушке хорошего рода, а Сашеньку на содержание бы взял. Хоть и злился Николай Николаевич на сестру, а, как ни крути, на том и поскользнулся…

Правда, эту мысль он от себя гнал, потому что думать так было тяжело и сама собой рождалась еще одна мысль, что за ошибки надо платить…

Через два с половиной года после смерти деда Астахова родилась Лиза.

Странно, что, увидев впервые сына, Астахов не испытал никаких чувств, похожих на отцовские. Зато при виде новорожденной Лизы он почувствовал, как все его существо затрепетало: это родная кровь!

Поэтому ли, по чему другому, но привязанности молодых родителей так и разделились. Лизу считали папенькиной дочкой, Николушку — маменькиным сынком.

Он с самого начала не был похож характером на Астаховых. Самостоятельно принял решение поступить в медицинский институт, который успешно и окончил. Ничего не хотел слышать о государевой службе, а женился и уехал в глухую провинцию, чтобы лечить сирых да убогих. Писал письма и посылал телеграммы только на имя матери…

Уход из семьи сына почти совпал по времени с уходом из жизни Астахова жены, так что чудачества князя окружающие объясняли его тоской по сыну.

Как-то само собой разумелось, что тосковать по женщине, его предавшей, — слабость непростительная…

Собственно, идея уехать в Италию принадлежала Лизе. Не то чтобы она очень хотела этой поездки, но после случившегося с английским баронетом происшествия умная девушка сочла за лучшее покинуть Петербург, пока не забудется очередная выходка отца.

В тот раз он демонстрировал свои фокусы перед англичанином, который передал Астахову привет тоже от сорбоннского приятеля князя, живущего теперь в Лондоне.

Баронет оказался редким занудой, и Астахов подозревал, что Морис Фитцджеральд дал ему адрес друга только от безнадежности, не умея отбиться от докучливого дальнего родственника. А возможно, Морис ничего такого и не думал, и Астахов подобным образом попросту оправдал свои более чем странные действия против иностранного гостя…

А гость как раз рассказывал своему русскому собеседнику об английской привычке есть по утрам овсяную кашу, как вдруг сидевший напротив него за столом князь стал странным образом меняться в лице.

Вначале англичанин подумал, что такой обман зрения случился с ним по причине утомления, или из-за множества свечей, горевших об ту пору в гостиной Астаховых, или от слишком обильного угощения, которым усиленно потчевал его князь.

Баронет протер глаза и потряс головой, но трансформации с сидящим напротив хозяином продолжались. Каким-то образом его волосы стали казаться не чем иным, как львиной гривой, а потом и вовсе окончательно оформившийся во льва князь вдруг зарычал и низверг на гостя пламя из огромной зубастой пасти.

Тот от страха обездвижел. Почувствовал такую слабость во всех членах, что попросту не мог сдвинуться с места, а когда спустя некоторое время все же пришел в себя, не обнаружил в комнате никого.

Баронет растерянно заозирался, не зная, что и подумать: то ли звать на помощь, то ли ждать, когда в гостиной кто-нибудь появится.

Последнее, видимо, оказалось самым правильным, потому что в комнату вошла хорошенькая дочка Астахова — княжна Елизавета — и призналась ему, что папенька в одночасье занемог и нижайше просит гостя его простить.

Красавица предложила баронету вина и всяких деликатесов, коими был полон стол, но ему более кусок не лез в горло. Англичанин поспешил откланяться.

Возможно, случившееся с ним не получило бы огласки, если бы после пережитых волнений баронет не зашел в ресторацию, чтобы с помощью хорошей русской водочки обрести утерянное было достоинство…

И надо же было ему наткнуться там на человека, больше которого никто в Петербурге — да и на всем белом свете — не желал зла князю Астахову. Конечно, англичанину о том знать было необязательно, потому баронет встретил просто хорошего слушателя, поощрявшего его рассказ своим вниманием.

Отставной поручик драгунского полка Прокопий Щербина испытывал нужду в деньгах. Можно было бы сказать — как всегда, но нынешняя нужда у него была крайней. Во многом благодаря князю Астахову.

Прежде Прокопий время от времени срывал банк, играя в карты с такими же, как он, отставниками или небогатыми провинциальными дворянами.

Это позволяло ему сравнительно неплохо существовать и даже откладывать на черный день.

Никто ни разу не поймал его на мошенничестве — ловкость рук отставного поручика была поистине уникальной. Но вот дернул же его черт согласиться на уговоры бывшего однополчанина, ныне благодаря неожиданно свалившемуся на него наследству богатого землевладельца! Потащился за ним в английский клуб и согласился на уговоры — сыграть по маленькой в покер.

То, что для богатеев считалось по маленькой, для Щербины было ощутимой суммой. Поручик был хорошим игроком, проигрывал крайне редко и без мошенничества, но здесь перед ним замаячила перспектива если не обогащения, то существенной поправки своих дел. И он не удержался. Смухлевал.

И опять бы ему все сошло с рук, если бы не случившийся при этой игре князь Астахов. В самый ответственный момент он сказал спокойно, но так, что слышали все:

— Выньте трефового туза, господин Щербина!

Выньте, он у вас за левым обшлагом.

Кровь бросилась поручику в лицо. Он стал подниматься из-за стола с самыми мрачными мыслями: от желания тут же на месте застрелиться до вызова князя на дуэль. Но тот не дал ему даже открыть рта:

— О дуэли со мной и не мечтайте! Я не дерусь с шулерами!

Мало того, Астахов почти сразу же ушел из клуба, а перед тем сунул в карман фрака отставного поручика денежную купюру, чего вообще прежде никто себе со Щербиной делать не позволял, со словами:

— Это вам, голубчик, за понесенный ущерб!

Как извозчику! Как половому! Так унизить потомственного дворянина! С того времени прошло больше года, а Щербина все не мог забыть перенесенного позора и скрипел зубами от ярости при одном воспоминании о словах князя и сунутой в его карман купюре…

Отставной поручик стал избегать и своего разбогатевшего товарища, и вообще те улицы, вблизи которых находился уничтоживший его репутацию клуб.

К счастью для мошенника, весть о случае с бывшим драгуном по Петербургу широко не разнеслась.

Видимо, оттого, что дело закончилось не крупным скандалом, а всего лишь позором для одного человека, передернувшего карту. Аристократы снизошли к слабости отставного военного и не то чтобы простили его, но попросту забыли. Вычеркнули из своей памяти, что для Щербины было еще горше.

В тот день он сидел в ресторации после очередной удачной игры в своем обычном кругу, где не было человека, способного, подобно князю Астахову, поймать поручика на шулерстве. А за соседний столик как раз присел зануда-баронет.

В другое время Щербина не обратил бы на иностранца никакого внимания, но, сам отлично говоривший по-английски, он услышал, как англичанин на плохом русском заказывает себе водку. И попросту решил потренироваться в языке, говорить на котором в той среде, где он сейчас вращался, было не с кем.

Под надуманным предлогом он попросился за столик баронета, а тот был так ошарашен визитом к Астаховым, так сбит с толку, что, услышав родную речь, принял Щербину прямо-таки с распростертыми объятиями и с места в карьер стал жаловаться ему на князя-колдуна, который позволяет себе вытворять мерзкие штуки с порядочным человеком.

Отставной драгун понял, что настал его звездный час. Прежде он не мог и мечтать о том, чтобы кто-то сообщал ему такие компрометирующие сведения об одной из самых известных личностей Петербурга.

Если прежде говорили, что Астахов — чудак, то после соответствующей работы, которую с удовольствием проделал Щербина, его стали подозревать в колдовстве. Причем в колдовстве, направленном против всех петербуржцев.

Лиза была права: для этого поручику вовсе не надо было хватать за полы проходящих мимо аристократов или врываться в их дома, достаточно было распускать подобные слухи среди тех, кто этих самых аристократов обслуживал. Мясники, хлебопеки, прочие мелкие лавочники с удовольствием подхватили ошарашивающие новости: вот, оказывается, почему Нева так часто выходит из берегов и чинит такие разрушения городу — силу воды использует в своих гнусных целях проклятый колдун!

Вот почему на город без конца обрушиваются потоки дождя и по небу ходят черные тучи, закрывая от горожан солнце, которое они и так нечасто видят — это все он, прячущийся под личиной князя Астахова дьявольский пособник!

Очень пригодились Щербине и слухи о зверски убитой жене. Несчастная женщина пострадала вовсе не из-за того, что князю изменила. Эта чистая душа попросту отказалась участвовать в его кознях и гнусных оргиях…

Если бы Астахов хоть чуточку заботился о своем авторитете в петербургском обществе, ему бы не составило труда найти человека, который столь усиленно настраивает против него весь столичный бомонд.

Но князю, потерявшему любимую женщину, было все равно, потому поручик и не получал по заслугам.

А вот самого поручика это нисколько не радовало. Он как раз надеялся на то, что князь обо всем узнает, станет искать с ним встречи, и тут-то они наконец столкнутся на узкой дорожке! Тогда поручик сможет застрелить Астахова на дуэли — стрелял Щербина превосходно — и отплатить за все унижения, которым тот его подверг.

Разочарование отставного драгуна не знало границ: этого светского льва Астахова ничто не интересовало! Даже собственная репутация.

Поручик по натуре не был склочником и даже в мошенничестве старался выглядеть достойно. Теперь же все его потуги оказались тщетными, то есть Щербина и в собственных глазах предстал мелким пакостником, а вовсе не великим мстителем. Естественно, он не мог забыть, кто в его неприятностях виноват, и страстно ненавидел своего погубителя.

«Неужели, — думал отставной драгун, — Астахов настолько неуязвим?» Даже несмотря на то, что многие слухам поверили, общаться с князем не перестали. Скорее, следуя заграничной моде, считали, что пусть он колдун и чернокнижник, но эти недостатки не умаляют ни его богатства, ни знатности старинного рода… Да и видели некий изыск в том, что и в Петербурге, как и в других европейских столицах, есть то, чем можно удивить. Пожалуй, слухи о колдовстве лишь прибавили князю известности.

Один умник даже, услышав слухи о колдовстве князя, расхохотался и пояснил присутствующим в одной из великосветских гостиных, что, не будь Астахов колдуном, такого чародея следовало бы выдумать.

— Подумайте, — говорил он, — во всех столицах мира существуют свои чудаки. О них говорят, их побаиваются, но именно они придают городу особый шарм, некую таинственность, романтизм и, если хотите, привлекают к нему внимание иностранцев.

В конце концов, не сплином же питерским их удивлять?

Но, как бы то ни было, у князя подрастала дочь.

Она уже вступила в возраст, когда могла считаться девицей на выданье, и Щербина подумал о том, что князь не может оставаться безразличным к судьбе дочери, а значит, будет и на улице поручика праздник.

По его сведениям, это было единственное существо на свете, которое Астахов любил больше собственной жизни. А значит, именно в этом он и был уязвим.

Если бы наш мститель знал то, что с некоторых пор составляло семейную тайну Астаховых, он бы мог немало повеселиться на счет князя…

Со времени происшествия, жертвой которого стал английский баронет, прошло три года.

Жизнь семьи Астаховых вроде наладилась. Князь Николай Николаевич более не блажил, а если и случалась у него тоска, корни которой знал только он сам, то он запирался на своей половине и не допускал к себе ни дочь, ни прислугу. Одному Гектору дозволялось подходить к его апартаментам и оставлять у двери поднос с едой.

Бывали, правда, моменты, когда старый князь, как его называла прислуга, — хотя Николаю Николаевичу едва исполнилось сорок четыре года, — ругался с молодой княжной за закрытыми дверями. Слуги, пытавшиеся ссору подслушать, чтобы определить ее причину, ничего не понимали из диалогов такого характера:

— Ей плохо, она хочет вернуться. Почему ты так жесток?

— Жесток? Вон как ты это понимаешь. Ударят тебя, значит, по одной щеке — подставь другую? Разве я не отказался от жизни ради нее, не запер себя в четырех стенах, не сделал себя посмешищем в глазах света?

— Скажи еще, она во всех твоих чудачествах виновата.

— И скажу! Чудачества мои, как ты заметила, все больше от тоски происходят…