Лорен Оливер - Паника

Хезер накинулась на нее. Прежде чем ее мать успела договорить, прежде чем она успела поду-мать о том, что делает, вся ее ярость оказалась в ее руках и ногах. Она взяла голубую тарелку, испещренную порошком, словно шрамами, и бросила ее в Кристу.

Морин и Бо закричали. Криста едва успела пригнуться. Она попыталась выпрямиться и, шатаясь, сумела лечь на колени к Морин, сидящей в кресле. От этого Морин закричала еще громче. Тарелка разбилась о стену с глухим стуком, и воздух тут же заполнило белым порошком, словно снегом. Было бы смешно, если б не было столь ужасно.

– Какого черта? – Бо сделал два шага в сторону Хезер, и на какое-то мгновение ей показалось, что он ее ударит. Но он просто стоял, сжав кулаки и покраснев от злости. – Какого черта?

Криста смогла встать на ноги:

– Что, черт подери, ты о себе возомнила?

Хорошо, что их с Хезер разделял кофейный стол. В противном случае она не могла полностью за себя отвечать. Она хотела убить Кристу. На самом деле убить.

– Ты отвратительна! – Ее голос звучал искаженно, будто голосовые связки были чем-то обернуты.

– Убирайся. – Криста стала краснеть. Ее голос начал повышаться, и ее трясло так, будто что-то вот-вот что-то взорвется. – Убирайся! Слышишь? Убирайся! – Она дотянулась до бутылки водки и бросила ею в Хезер. К счастью, она сделала это слишком медленно, и Хезер легко отошла в сторону. Она услышала звук разбивающегося стекла и почувствовала всплеск жидкости. Бо обвил Кристу руками, сумев удержать ее. Она все еще вопила, извиваясь, как животное. Ее лицо было красное, искривленное и ужасное.

И вдруг вся злость, змеей извивающаяся внутри Хезер, прошла. Она ровным счетом ничего не чувствовала. Ни боли. Ни злости. Ни страха. Ничего, кроме отвращения. У нее было странное ощущение, будто она в собственном теле парит над всем происходящим.

Она повернулась и пошла в свою комнату. Вначале она проверила пластмассовую шкатулку в верхнем ящике, где хранила сережки. Там не было ничего, кроме сорока долларов. Ну разумеется. Ее мать их украла.

Это вызвало у нее не новый приступ ярости, а лишь новую волну отвращения. Животные. Они – просто животные, а Криста – их самый худший представитель.

Она положила в карман две двадцатки и быстро прошлась по комнате, собирая вещи в рюкзак Лили – туфли, носки, рубашки, белье. Когда рюкзак наполнился, она сложила вещи в стеганое ватное одеяло. Оно им в любом случае понадобится. И зубные щетки. Она вспомнила одну журнальную статью, где говорилось, что зубные щетки возглавляют список вещей, которые забывают положить путешественники. Но она не забудет. Она спокойна и рассуждает трезво. Она в своем уме.

Она забросила рюкзак на одно плечо – он был такой маленький, что она не могла надеть его на оба плеча. Бедняга Лили. Хезер хотела взять с кухни еды, но для этого ей бы пришлось проходить мимо матери, Бо и Морен. Она предпочла обойтись без этого. Там все равно вряд ли нашлось бы много еды.

В последнюю секунду она взяла с комода розу – ту самую, которую Бишоп сделал ей из металла и проволоки. Это будет ее талисман.

Хезер подняла одеяло, в котором теперь была завернута вся одежда и обувь, и побрела к двери. Она боялась, что мать будет пытаться остановить ее, но об этом не стоило беспокоиться – Криста сидела на диване, рыдая в объятиях Морин. Ее волосы беспорядочно свисали. Хезер слышала, как она причитала: «все делала… все сама». Разобрать можно было только отдельные слова. Она слишком надралась, чтобы говорить внятно. Бо ушел. Наверняка, это из-за того, что от наркотиков теперь не осталось ничего, кроме крошек на ковре. Возможно, он ушел, чтобы достать еще.

Хезер толкнула дверь. Это и неважно. Она больше никогда не увидит Бо. Никогда не увидит свою мать, или Морин, или свой трейлер. Спускаясь с крыльца, она в какой-то момент чуть не заплакала. Больше никогда. Эта мысль принесла ей такое облегчение и в то же время волнение, что она чуть ли не побежала вприпрыжку.

Но плакать было нельзя. Не сейчас. Нужно быть сильной. Ради Лили.

Лили уснула на переднем сиденье. Ее рот был открыт, а волосы слегка раздувались от печки. Ее губы уже не были синими, и она больше не дрожала.

Она не проснулась, пока они не выскочили из «Сосен» на двадцать второе шоссе.

– Хезер? – позвала Лили слабым голосом.

– Что, малышка? – Хезер пыталась улыбнуться, но не смогла.

– Я не хочу туда возвращаться. – Лили отвернулась и уперлась лбом в стекло. В отражении ее лицо было бледным и узким, как конический огонек пламени.

Хезер крепче обхватила руль.

– Мы не вернемся туда, ясно? Я обещаю.

– Куда мы поедем? – спросила Лили.

Хезер протянула руку и сжала колено Лили. Ее джинсы наконец высохли.

– Мы что-нибудь придумаем. Идет? У нас все будет хорошо. – Дождь не переставал лить; машина нарезала на дороге волны, отправляя потоки жидкости в канаву. – Ты мне веришь?

Лили кивнула, не отворачиваясь от стекла.

– У нас все будет хорошо, – повторила Хезер и положила обе руки на руль, крепко его сжимая.

Она понимала, что они не могли поехать к Бишопу или Нэт. Она взяла машину своей матери и не собиралась возвращаться, а это можно было расценивать как угон. Поэтому, когда мать протрезвеет и поймет, что случилось, она первым делом решит искать машину у друзей Хезер.

Будет ли она вызывать полицию? Будут ли они ее разыскивать? Возможно, ее мама убедит их, что Хезер – малолетняя правонарушительница, и они прижмут ее к стенке.

Но пока об этом рано волноваться.

Никто не знал, где они, и это главное. Им с Лили нужно быть очень-очень осторожными в ближайшие несколько недель. Как только у них будет достаточно денег, чтобы уехать из Карпа, они уедут. А пока им нужно прятаться. Машину тоже нужно спрятать и ездить на ней только ночью.

Вдруг ее озарила идея – квартал Мэт. Он был завален старыми автомобилями и брошенными домами. Никто и не заметит, что там появилась еще одна дряхлая тачка.

Лили снова уснула и уже начала тихонько храпеть. В квартале Мэт было еще мрачнее, чем обычно. Из-за дождя изрытая дорога превратилась в ил, и Хезер было трудно даже просто удерживать руль. Было сложно сказать, какие дома были заняты, а какие – нет, но наконец она нашла местечко рядом с навесом для сарая и старый «Бьюик», разобранный почти до металлического каркаса. Там она могла поставить машину так, чтобы ее практически не было видно со стороны дороги.

Хезер заглушила мотор. Нет смысла тратить бензин. Теперь им придется экономить.

Было бы удобнее расположиться на заднем сиденье, но Лили уже уснула, а Хезер сомневалась, сможет ли она вообще спать – еще не было даже шести вечера. Поэтому она потянулась на заднее сиденье и вытряхнула все из одеяла. Еще час назад эти вещи валялись на их кроватях, на полу их комнаты. В их доме.

Бездомные. Она только сейчас вспомнила это слово и тут же выбросила его из головы. Это было некрасивое слово. Слово, от которого дурно пахло.

«Беглецы» звучало лучше, даже немного привлекательнее.

Хезер накрыла Лили одеялом – осторожно, чтобы не разбудить. На заднем сиденье она нашла кофту с капюшоном, надела ее поверх своей рубашки и плотно затянула веревочки. Хорошо, что сейчас лето – слишком холодно не будет.

Она вдруг поняла, что мобильный лучше выключить, чтобы не разряжался. Но перед тем, как это сделать, она написала сообщение Нэт, Доджу и Бишопу. Он сам сказал, что так или иначе он тоже в этом участвует.

Я передумала, написала она. Я снова в игре.

Теперь Хезер шла ва-банк[33]. Ради Лили. Забудь обещание, данное Нэт. Деньги будут ее, и только ее.

Той ночью, после того как Хезер наконец задремала, откинувшись на переднем сиденье «Тауруса», когда Натали лежала в кровати, свернувшись калачиком, с компьютером в поисках забавных видео, когда даже бары уже были закрыты и люди, желающие пить, были вынуждены выйти на улицу или на парковку супермаркета, Элли Хэйс разбудили две фигуры в масках. Они грубо вытащили ее за ноги и надели на нее наручники, как на осужденную.

Ее родители уехали на выходные – игроки знали, что делали. Ее старший брат Роджер услышал шум и возню и прибежал в коридор, держа в руках бейсбольную биту. Но Элли удалось выкрикнуть ему:

– Это Паника!

Роджер опустил биту, покачал головой и вернулся в свою комнату. Он сам когда-то играл в Панику.

Кроме наводнений, Элли больше всего боялась ограниченного пространства. Поэтому она почувствовала облегчение, когда ее резко толкнули на заднее сиденье незнакомой машины, вместо того чтобы просто бросить в багажник.

Кажется, они ехали целую вечность – достаточно долго, ей уже стало скучно и захотелось спать. Затем машина остановилась, и она увидела огромную пустую парковку с забором, огороженным колючей проволокой. Прежде чем погасли фары, она успела заметить повидавший виды знак, висящий на тусклом и будто бы просевшем здании.

«Добро пожаловать в бассейн Денни. Часы посещения – с 9 утра дотемна. Работает с Дня памяти[34] до Дня труда[35].

Замок на воротах был не заперт. Когда они входили туда, Элли запомнила, что прошлым летом в бассейне Денни работал Рэй Хэнрэхэн. Может ли он быть в этом замешан?

Они шли по мокрой траве, по хлюпающей грязи к краю бассейна, который изящно блестел в свете луны, слабо освещенный снизу, волнующий и невероятный.

Элли снова охватил страх.

– Вы, должно быть, шутите? – Она стояла на краю, пытаясь отступить. Но она не могла пошевелиться. Они крепко ее держали. В ее ладонь ткнулось что-то металлическое, и она инстинктивно обхватила эту вещь пальцами. Она была слишком напугана, чтобы думать о том, что это было. – Как, по-вашему, я должна?..

Она не успела договорить, как ее грубо толкнули в воду головой вперед.

Наводнение. Везде вода – во рту, в глазах, в носу.

Она пробыла под водой чуть больше минуты, прежде чем ее резко вытащили на поверхность. Но позже она клялась, что провела там пять или семь минут. В течение долгих секунд ее сердцебиение глухо отдавалась в ушах, легким не хватало воздуха, а ноги дергались, ища опоры. Множество секунд паники – полной, всепоглощающей паники. Только снова оказавшись на земле, делая глубокие благодарные вдохи, она поняла, что все это время сжимала маленький металлический ключ, который подходил к замку от ее наручников.

Наконец ожидания Доджа оправдались. Утром история Элли распространилась повсюду, и к полудню снова появились бланки для оформления ставок. На этот раз их передавали из рук в руки, тайно и с осторожностью. Зев Келлер и Элли Хэйс оба провалили свои индивидуальные испытания. Теперь они были вне игры. Колин Экинсон – тоже. Он был первым, кто выбежал из дома Грейбиллов, – ходили слухи, что он не переставал бежать до самого Массачусетса.

Додж, Рэй, Хезер и Нэт все еще были в игре. Как и Гарольд Ли, Ким Холлистер и Дерек Клиг.

Осталось только семеро игроков.

Додж

Теперь уже игра не приносила никакого удовольствия – она уже не была такой легкой и веселой. Насколько знал Додж, Паника еще никогда не была такой опасной. И не проходила в атмосфере такой строгой секретности. Дело было уже не просто в том, что тебя могут накрыть копы, если ты продолжишь играть. Они по-прежнему пытались хоть на кого-нибудь повесить поджог в доме Грейбиллов и смерть малыша Билли.

Даже судьи, по-видимому, потеряли чувство юмора. Следующее письмо, которое пришло от них через несколько дней после исключения Элли из игры, было очень лаконичным:

«Отель Мальден-Плаза, шоссе I-87, среда, 9 вечера».

Приехал Бишоп. Это стало уже почти рутиной – Хезер сидела спереди, а Нэт с Доджем – сзади. На протяжении всей поездки Нэт бессознательно постукивала кулаком по стеклу, отбивая свой собственный ритм. Со стороны могло показаться, что они едут в торговый центр, чтобы поразвлечься вечером. Не считая того, что Хезер выглядела очень измотанной и все время зевала, а Бишоп практически все время молчал. Он только спросил у Хезер, что случилось.

– А сам как думаешь? – ответила Хезер вопросом на вопрос. Доджу не хотелось быть свидетелем этого разговора, но у него не было выбора.

– Звонила твоя мама, – сказал Бишоп спустя какое-то время. – Сказала, что ты не приходишь домой.

– Я просто осталась у Энн на несколько дней. Все в порядке.

– Твоя мама сказала, что ты взяла машину.

– Так ты на ее стороне?

Бишоп, должно быть, ходил на похороны Малыша Билли. Додж узнал сложенную мемориальную брошюру с изображением крылатого ангела, которая теперь висела на зеркале заднего вида. Как амулет или талисман. Странно, что он решил повесить ее. Бишоп не казался Доджу суеверным человеком. Но Додж, опять же, не слишком хорошо его знал. Например, он не понимал, почему Бишоп чувствует себя вовлеченным в игру и почему чувствует свою вину за смерть Малыша Билла Келли.