Он выдохнул.

– Это потрясающе, Дэй, – сказал он. Дожд старался говорить убедительно. Он и правда был счастлив. Просто он еще не отошел от поездки, не отошел от беспокойства. – Я горжусь тобой. – Он наклонился и обнял ее и почувствовал, что она немного подрагивает, будто бы сдерживая всхлип. Мама Доджа настаивала на том, что они должны куда-нибудь сходить и отпраздновать это событие, хотя и не могли себе этого позволить, особенно теперь, со всеми этими счетами.

В итоге они пошли в гриль-бар неподалеку от Карпа. Мама Доджа заказала «маргариту» с дополнительной порцией соли и начос[39] – для начала. Додж обожал начос, но не мог заставить себя есть. Его мама по-прежнему болтала о Билле Келли – какой он милый, задумчивый, несмотря на то, что переживает горе, как он помог назначить им встречу с врачом и позвонил от их имени и бла-бла-бла.

Посреди ужина у нее зазвонил телефон. Мама Доджа встала.

– Легок на помине, – сказала она. – Это Билл. Может быть, у него есть новости…

– Какие новости? – спросил Додж, когда мама вышла на улицу. Он видел, как она идет по парковке. В свете фонарей она выглядела старой, уставшей, немного мешковатой. Она гораздо больше походила на обычную маму, не то что всегда.

Дэйна пожала плечами.

– Так спят или что? – не унимался Додж.

Дэйна вздохнула и аккуратно вытерла руки о салфетку. Она «разбирала» свой сэндвич, слой за слоем. Она всегда так делала – разбирала еду, а затем складывала все так, как ей нравилось.

– Они друзья, Додж, – сказала она, и Додж почувствовал нотку раздражения. Дэйна говорила с ним своим взрослым голосом, который всегда действовал ему на нервы. – В любом случае, тебе-то какая разница?

– У мамы нет друзей, – ответил он, хоть и знал, что это звучит злобно.

Дэйна положила салфетку – твердо, кулаком, так что чашки с водой подпрыгнули.

– Что с тобой такое?

Додж уставился на нее:

– Что такое со мной?

– Почему ты создаешь маме столько неприятностей? Этот доктор не из дешевых. Она старается. – Дэйна покачала головой. – Рики пришлось уйти, так как сюда приехала вся его семья…

– Пожалуйста, не приплетай сюда Рики.

– Я просто хочу сказать, что нам повезло.

– Повезло? – Додж издал смешок. – С каких пор ты стала такой просветленной?

– С каких пор ты стал таким вредным? – спросила в ответ Дэйна.

Додж внезапно ощутил себя потерянным. Он не знал, откуда пришло это чувство, и пытался избавиться от него.

– Мама бестолковая. Вот о чем я говорю. – Он накинулся на свой сэндвич с сыром, чтобы не смотреть в глаза Дэйне. – Кроме того, я не хочу, чтобы ты возлагала какие-то надежды понапрасну…

Теперь уже Дэйна уставилась на него.

– Это невероятно. – Она говорила тихо, но почему-то это было хуже, чем если бы она кричала. – Все это время ты говоришь мне, чтобы я старалась, продолжала верить. А когда у меня действительно появляется прогресс…

– А как насчет того, что я делаю? – Додж знал, что ведет себя ужасно, но не мог ничего поделать. Дэйна всегда была на его стороне – она единственная, кто поддерживал его, – а теперь она вдруг от него отвернулась.

– Ты имеешь в виду Панику? – Дэйна покачала головой. – Послушай, Додж. Я много думала. Я не хочу, чтобы ты больше играл.

– Ты что? – Додж взорвался; несколько человек за соседним столиком повернулись в его сторону.

– Говори тише. – Дэйна смотрела на него так же, как когда он был маленьким мальчиком и не понимал правил игры, в которую она хотела поиграть, – разочарованно и немного нетерпеливо. – После того, что произошло с Биллом Келли… игра того не стоит. Это неправильно.

Додж отпил воды. И еле-еле смог ее проглотить.

– Ты хотела, чтобы я играл, – сказал он. – Ты попросила меня об этом.

– Я передумала, – ответила Дэйна.

– Игра устроена по-другому, – сказал он, снова повышая голос. Он не мог ничего с собой поделать. – Или ты забыла?

Ее губы сузились, превратив рот в прямой розовый шрам на лице.

– Послушай, Додж. Это для тебя, для твоего же блага.

– Я играл для тебя. – Додж уже не заботился о том, что его могли услышать. Злость, чувство потери разрушили весь остальной мир, и Додж уже ни о чем не заботился. Кто у него был? Друзей не было. Он никогда не жил в одном месте достаточно долго, чтобы завести их и начать им доверять. Он думал, что сблизился с Хезер и Натали. Но это было не так. А теперь еще и Дэйна отвернулась от него. – Ты это тоже забыла? Это все только ради тебя. Чтобы все стало по-прежнему.

Он не собирался произносить последние слова. Даже не думал об этом, пока слова сами не вылетели у него изо рта. Дэйна пристально смотрела на него, открыв рот, и слова осели между ними, как что-то взрывоопасное. И все прорвало.

– Додж, – сказала она. Он боялся увидеть в ее взгляде жалость. – По-прежнему никогда не будет. Ты ведь это и сам понимаешь. Так не бывает. Случившегося не изменит ничто, что бы ты ни сделал.

Додж отодвинул от себя тарелку и встал из-за стола.

– Я еду домой, – сказал он. Он даже не мог думать. Слова Дэйны устроили настоящую бурю у него в голове. «По-прежнему никогда не будет».

Тогда какого черта он играл все это время?

– Перестань, Додж, – сказала Дэйна. – Садись.

– Я не голоден, – ответил он. Дожд не мог заставить себя посмотреть на нее – на эти ее терпеливые глаза, тонкий, искривленный недовольством рот. Будто он маленький мальчик. Тупой ребенок. – Передай маме «пока».

– До дома несколько миль, – напомнила Дэйна.

– Ничего, прогуляюсь, – ответил Додж. Он сунул в рот сигарету, хотя ему и не хотелось курить. Он надеялся, что дождя не будет.

Хезер

Хезер не вернулась в квартал Мэт. В какой-то степени там было удобно, но теперь, когда Додж обо всем знал, там нельзя было уединиться. Она не хотела, чтоб он шпионил за ней, видел, как она живет, и трепал языком.

До сих пор Хезер была осторожной и двигалась на машине только посреди ночи с парковки до пустой дороги, а затем снова на парковку, где было меньше опасности быть замеченной. Она разработала такой режим – в будние дни она ставила будильник на четыре утра и, пока Лили спала, ехала в темноте до дома Энн. Она нашла щель между деревьев рядом с дорогой, где можно было парковаться. Иногда она снова засыпала. Иногда ждала, наблюдая за тем, как черный цвет начинал стираться и меняться, сначала превращаясь в нечеткий темный цвет, затем становясь более четким, он расщеплялся на ярко-фиолетовые тени и треугольники света.

Она изо всех сил старалась не думать о прошлом или о том, что случится в будущем, и вообще, о чем бы то ни было. Позднее, когда было почти девять, она подходила к дому, говоря Энн, что ее подбросил Бишоп. Иногда с ней приходила Лили. Иногда она оставалась в машине или играла в лесу.

Дважды Хезер пришла раньше и решила помыться, пробравшись через лес в уличный душ. Она разделась, дрожа на холодном ветру, и радостно встала под струю горячей воды, позволяя воде заливаться в рот, в глаза и по всему телу. Иначе она бы помылась из шланга.

Хезер приходилось воздерживаться от фантазий о водопроводе, микроволновке, кондиционере, холодильнике и туалете. Особенно о туалете. Прошло две недели с тех пор, как она ушла из дома, и комары два раза укусили ее за задницу, когда она выходила пописать в шесть утра. За это время она съела гораздо больше холодных консервированных равиоли[40], чем могла переварить.

Что ей хотелось сделать, так это прийти в Мальден-Плазу, где они перебегали шоссе, на эту огромную холодную стоянку, освещенную всего несколькими фонарями. Дальнобойщики все время приходили с шоссе и уходили обратно, и их машины стояли на парковке всю ночь. Там находился «Мадоналдс», где были общественные туалеты с душевыми специально для них.

Но для начала им нужен был бензин. Еще не стемнело, и Хезер не хотела останавливаться в Карпе. Но она и так уже ехала на последних литрах бензина и боялась заглохнуть. Поэтому свернула на заправку на Мэйн-стрит, которая пользовалась меньшей популярностью в городе, потому что была самой дорогой и там не продавали пиво.

– Оставайся в машине, – сказала она Лили.

– Да-да, – пробормотала та в ответ.

– Я серьезно, малышка. – Хезер не было уверена, сможет ли она долго терпеть эти скитания. Она не справлялась. Она слабела. Горечь будто сдавила ее горло, и она задыхалась. Хезер постоянно видела перед собой образ Вивьен, попивающей из кружки Бишопа. Ее черные волосы прядями свисали на красивое, бледное личико. – И ни с кем не разговаривай, хорошо?

Хезер окинула взглядом парковку – ни полицейских, ни знакомых машин. Хороший знак.

На заправке она отдала двадцать долларов за бензин и воспользовалась возможностью запастись всем, чем можно: упаковками лапши быстрого приготовления, которую им придется есть, растворенной в холодной воде, чипсами с соусом сальса, вяленой говядиной, и двумя сэндвичами. Мужчина за прилавком с темным ровным лицом и редеющими волосами, зализанными на одну сторону, отчего они были похожи на водоросли, разметавшиеся по лбу, заставил ее ждать сдачу. Пока он считал в кассе однодолларовые купюры, Хезер пошла в уборную. Ей не нравилась стоять под яркими лампами в магазине, и ей не нравилось, как смотрел на нее этот мужчина – будто бы он знал все ее секреты.

Намывая руки, она краем уха услышала звон дверного колокольчика, а затем тихие звуки разговора. Еще один покупатель. Когда она вышла из уборной, ее было не видно из-за большой витрины с дешевыми солнечными очками, и Хезер почти дошла до прилавка, когда заметила униформу и пистолет, закрепленный на бедре.

Коп.

– Как дела у этого Келли? – спросил мужчина за прилавком.

Коп с огромным пузом, нависающим над ремнем, пожал плечами:

– Пришли результаты вскрытия. Оказывается, малыш Келли погиб не от пожара.

У Хезер было такое ощущение, будто что-то сильно ударило ее в грудь. Она натянула капюшон и притворилась, что ищет чипсы. Она взяла пакет с кренделями и уставилась на него.

– Грустная история. Похоже на передозировку. Он принимал таблетки с тех пор, как вернулся с войны. Возможно, он пошел в этот дом Грейбиллов, ища теплое уютно местечко, чтобы поймать кайф.

Хезер выдохнула. Она тут же почувствовала безумное чувство облегчения. До этого момента она не осознавала, что считала себя немного причастной к этому убийству.

Но это было не убийство.

Тем не менее дом кто-то поджег, продолжил полицейский, и Хезер поняла, что таращится на одну упаковку крекеров гораздо дольше, чем следует, и теперь полицейский пристально смотрел на нее. Она положила упаковку обратно на полку, опустила голову и направилась к двери.

– Эй! Эй, мисс!

Она замерла.

– Вы забыли свои продукты. И сдачу.

Если бы она убежала, это бы выглядело подозрительно. Тогда коп мог бы задуматься, почему она так сделала. Хезер медленно повернулась к прилавку, не поднимая глаз. Она чувствовала, что оба мужчины наблюдают за ней, пока она собирает пакет с едой. Ее щеки горели, а во рту было сухо, как в пустыне.

Хезер почти дошла до двери, почти не вызвав подозрений, когда ее окрикнул коп:

– Эй! – Он пристально смотрел на нее. – Посмотри на меня.

Хезер заставила себя посмотреть ему в глаза. У него было пухлое лицо, напоминающее тесто. Но глаза были большими и круглыми, как глаза ребенка или животного.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Хезер назвала первое имя, которое пришло ей в голову:

– Вивьен.

Коп заложил жвачку за другую щеку.

– Сколько тебе лет, Вивьен? Ты учишься в старшей школе?

– Закончила, – ответила Хезер. Ее ладони чесались. Ей хотелось развернуться и убежать. Его глаза быстро бегали по ее лицу, словно он его запоминал.

Он подошел к ней на шаг ближе.

– Вивьен, ты когда-нибудь слышала об игре, которая называется Паника?

Хезер отвела взгляд.

– Нет, – ответил она шепотом. Это была глупая ложь, и она тут же подумала, что стоило сказать «да».

– Мне казалось, что все играют в Панику, – заметил коп.

– Не все, – возразила она, поворачиваясь к нему. В его глазах зажглась победная искорка, как будто она в чем-то призналась. О господи! Она все испортила. Сзади вся ее шея была мокрая от пота.

Коп пристально смотрел на нее еще несколько секунд.

– Давай, уходи отсюда, – вот все, что он сказал.

На улице Хезер сделала несколько глубоких вдохов. Воздух был очень влажный. Надвигалась гроза – сильная гроза, судя по небу, которое было практически зеленым, будто весь мир вот-вот стошнит. Хезер откинула капюшон, позволяя поту со лба испариться.

Она побежала по парковке к колонке.

И остановилось.

Лили не было в машине.

Раздался громкий звук, от которого Хезер подпрыгнула. Небо раскрылось, и дождь сердито зашумел по тротуару. Хезер добежала до машины, как только первый удар грома разорвал небосвод. Она дернула дверь. Заперта. Где, черт возьми, Лили?