Пенелопа Дуглас - Панк 57

Я выдвигаю стул и сажусь, прекрасно понимая, что у меня нет ни малейшего желания выполнять задание. Миша Лейр уже сделал все необходимое, чтобы без проблем окончить школу, и я здесь не для этого.

– Вот. – Выпрямившись, она пододвигает ко мне книги. – Я нашла несколько основных источников, так что можем начинать искать ответы на вопросы.

Но, прежде чем я успеваю объяснить цыпочке, что она сама по себе, кто-то толкает меня в спину. Я падаю на стол, на спине виснет чье-то тело, и рука сжимает горло.

– Что за чертовщина? – Я выставляю руки вперед, чтобы не удариться головой о стол, и чувствую, как кто-то дышит мне в ухо.

– Райен! – я слышу, как кто-то вскрикивает. Думаю, Лайла.

– Не двигайся, – шепчет Райен мне на ухо, и я чувствую, как острый стержень впивается мне в шею. – Не хотелось бы, чтоб рука соскользнула.

Застигнутый врасплох, я сотрясаюсь от смеха. Ей не понравилось, что я с ней сделал в глубине книгохранилища, и она потеряла голову. Великолепно.

Я подчиняюсь ей, хоть мое сердце и колотится как сумасшедшее, а между ног разгорается жар.

Ручка медленно выводит у меня на шее длинные линии. Я заинтригован. Ясное дело, на нас смотрят. Все вдруг затихли, даже Лайла.

Стержень глубоко врезается в кожу. Я моргаю, чувствуя укол. Закончив, она слезает с меня и отбрасывает в сторону ручку. Я выпрямляю спину. Все смотрят на меня. Вижу, как Райен с сумкой через плечо проходит мимо моего стола и вылетает из библиотеки.

– Ты в порядке? – спрашивает Лайла.

– Да.

Кивнув, я оглядываюсь и вижу, что Джей Ди улыбается и качает головой, а Трей нагнулся над столом и пожирает меня глазами.

Она сделала это прямо у него под носом. Умница.

Я поворачиваюсь спиной к напарнице.

– Что она написала?

Лайла встает со стула и осматривает мою шею. Я слышу смешок.

– Хм, а ты уверен, что хочешь это знать?

Еще лучше.

Я киваю.

– Э-э-э… – начинает она читать по слогам, – при-ду-рок и ко-зел с тон-ким чле-ном.

Я начинаю хохотать. Замечательно. Заносчивая Райен Треверроу учится играть грязно, и я чувствую, как меня охватывает легкое волнение.

– Хочешь, принесу тебе влажные салфетки? – Лайла кладет руку на бедро и замирает в ожидании. Но я только отмахиваюсь.

– Хрен с ним. Просто забей. Какое мне дело?

– Мейсен Лоран! – зовет меня кто-то.

Я на секунду подвисаю, потом моргаю и поднимаю голову, вспомнив, что это мое имя. Библиотекарша держит в руках телефонную трубку и оглядывается по сторонам.

– Да!

Она поворачивается на мой голос, видит меня и протягивает телефон.

– Директор хочет вас видеть. Возьмите с собой вещи на всякий случай.

Но я не двигаюсь с места. Директор? Горячая кровь разливается по венам, и я не могу двинуться с места.

С какого перепугу ей понадобилось меня увидеть? Она что, знает?

Я начинаю дышать чаще. Встаю, ничего не беру с собой, потому что у меня ничего и не было, иду в сторону выхода. Проходя мимо ребят, не обращаю внимания на их любопытные взгляды. Они все стремятся увидеть воочию, что Райен написала у меня на шее.

Надо бы просто уйти, взять и выйти через главный вход прямо сейчас. Но когда я подхожу к учительской и открываю дверь, моя решимость довести дело до конца только усиливается. Я еще не получил все, за чем приехал.

Так что сбежать сейчас не выйдет, и придется послушать, что она хочет мне сказать.

Знает – значит, знает. А может, она знает другое. Например, что мое личное дело – фальшивка, ее помогли выправить знакомые двоюродного брата, чьи имена лучше не афишировать. И что Мейсен Лоран – имя, которое я выдумал сам, а живу я в ветхом заброшенном подвале и пробираюсь в школу вечерами, чтобы помыться. Ну что ж, если она узнала об этом, я разберусь.

В любом случае мне нельзя сейчас уезжать: рано.

Вхожу в приемную, киваю девушке за стойкой.

– Мейсен Лоран, – представляюсь я.

– Проходите. – Она указывает на дверь слева от меня, но я уже знаю, куда идти.

Я дважды стучу. Дверь не заперта, и я открываю ее.

– Здравствуйте, Мейсен, – приветствует меня директор. Она сидит за столом и дружелюбно улыбается.

Перед ней огромная гора папок. Она складывает их одну на другую, освобождая место на столе, встает и протягивает мне руку.

Я крепко сжимаю зубы и выпрямляю спину. Она тепло смотрит на меня, и у меня вдруг отпадает всякое желание здесь находиться.

Я с трудом заставляю себя ответить на рукопожатие и тут же отдергиваю руку.

И отвожу глаза в сторону.

С долю секунды она молчит. Уверен, она внимательно меня рассматривает.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – наконец прерывает она молчание.

Я сажусь на стул напротив нее и продолжаю по возможности отводить глаза, поглядывая на нее лишь изредка.

– Не волнуйтесь, – подбадривающим тоном говорит она. – Вы здесь не потому, что у вас проблемы. Я люблю встречаться лично со всеми, кто переводится в мою школу, но момент вашего прихода я как-то пропустила.

Ладно. Наверное, это хорошая новость.

– И как вам Фэлконс Уэлл?

Разжав зубы, я коротко отвечаю:

– Неплохо.

– А ваши занятия? – продолжает она допрос. – Легко было адаптироваться в новом коллективе?

Она не сводит с меня глаз, а я ерзаю на стуле, кивая и продолжая пялиться на рамки с фотографиями у нее на столе. Я обратил на них внимание еще вчера вечером. Семейные фото.

– Хорошо, – продолжает она, начиная чувствовать себя неуютно. – От учебного года осталось совсем немного, но, судя по вашим оценкам и количеству предметов, с окончанием школы проблем быть не должно. – Не сомневаюсь, она сейчас просматривает выписки и табели из моего поддельного личного дела. – Вы уже присматриваете колледж?

Я отрицательно качаю головой.

– У нас в школе есть прекрасный центр профессиональной ориентации. Психолог поможет вам принять решение насчет того, чем вы хотите заниматься после школы, и вы еще успеете подать документы.

Я киваю. Мы оба молча сидим на своих местах, и молчание становится неловким. Конечно, она хочет показаться внимательной, но, видимо, никак не может понять, стоит ли тратить на меня силы и время, когда я точно не задержусь в ее школе дольше, чем на несчастные шесть недель. Вообще-то, и того меньше, но она об этом не знает.

Она делает глубокий вдох и мягко продолжает.

– Трей Берроуз – мой приемный сын, – подмечает она. – Иногда он сущее наказание, но… это мое наказание. Если у вас возникнут с ним проблемы, дайте мне знать, хорошо?

Он – мое наказание. Я сжимаю кулаки и наконец поднимаю на нее глаза. Не волнуйтесь, леди. Я прекрасно знаю, как решать свои проблемы. Ваш сын будет держаться от меня подальше или я заставлю его держаться подальше.

Она улыбается, а я встаю с места, не дожидаясь разрешения уйти. Выхожу из кабинета. Желудок расправляется, и я делаю несколько быстрых, неглубоких вдохов, потому что адреналин, уровень которого в крови зашкаливает, начинает распространяться по рукам и ногам. Оказавшись за дверьми учительской, я стою в пустом коридоре и улыбаюсь сам себе.

Она меня не раскрыла. Я не только могу уйти, когда вздумается, теперь я могу еще и остаться, насколько пожелаю.

Никто ничего не знает.

– Ты только размазываешь чернила, – раздается довольный голос у меня за спиной.

Я оборачиваюсь и вижу Райен. Она стоит, прислонившись спиной к открытому шкафчику, и усмехается. Я убираю руку от шеи и выбрасываю влажную салфетку в урну рядом с питьевым фонтанчиком. Думал, мне будет плевать на то, что все видят надпись «придурок и козел с тонким членом», но здорово ошибался. Чувствую себя полным идиотом.

Райен разворачивается, лезет в шкафчик и достает длинный кусок ткани.

– Одолжить тебе шарф?

Она смеется, а вот мне не весело. Я поднимаю бровь. Заглянув в ее шкафчик, вижу на верхней полке флакон, который она одалживала уборщику сегодня утром, и подхожу ближе.

– Жидкость для снятия лака. Быстро.

Но она просто складывает руки на груди и стоит рядом со шкафчиком, не двигаясь с места.

– Не нужно играть со мной в игры. – Я протягиваю руку. – Пока нам более-менее удавалось держаться в рамках приличия. Но я могу и силу применить.

Она кривит губы и негромко вздыхает.

– Ладно. Думаю, не стоит тратить силы попусту.

Обернувшись, достает флакончик и бросает мне. Я ловлю его на лету, снимаю крышку и одним ловким движением вытягиваю шарф у нее из рук.

– Эй!

Но уже слишком поздно. Я выливаю ацетон на мягкую бежевую ткань и начинаю стирать с шеи чернила.

– Сволочь! – кричит она. – Это же кашемир!

Вся черная краска теперь не на моей шее, а на ее шарфе, почти вся.

– Да. – Я бросаю ей шарф и закрываю пузырек. – И он отлично оттирает чернила. Спасибо.

Со скорбным лицом она хватает шарф обеими руками и оценивает ущерб.

Я возвращаю флакон на ее полочку и ухожу, пока мы снова не сцепились. Слышу недовольный возглас за спиной, потом как хлопает дверца шкафчика, но я уже на полпути к выходу из школы.

Надо перестать провоцировать ее. Хотя руки чешутся. Ее так просто вывести из себя. Почему стоит только мне войти в здание школы, как все мысли сразу только о ней, а не о том, для чего я приехал?

Если бы она не оказалась в моей комнате в Бухте и не украла мои вещи, я бы мог никогда здесь с ней не пересечься. Может, мы иногда оказывались бы на одних и тех же уроках, но я бы сидел незаметно и занимался делом, а не…

Нет, это не так. Я знал, что так будет. Заранее чувствовал, что это случится. Знал, что придется бороться с искушением, что Райен будет здесь. Предполагал, что буду видеть и слышать ее. Понимал, что мое внимание будет приковано к ней, потому что я не в силах сдержать любопытство, что бы там ни было еще у меня на уме.

А потом, когда узнал, что она популярна, а не изгой, и не живая девушка, а картонная кукла, я не на шутку разозлился. Я верил всему, что она пишет, а тут вдруг моя муза оказалась фальшивкой.

Так мне казалось до вчерашнего вечера, пока я не уколол ее. И она уколола меня в ответ.

Вот это моя Райен.

И я хочу еще.

Достав ключи, я оглядываюсь, проверяя, что все окна в доме закрыты. Машины отца нет на обычном месте, но она может оказаться и в гараже. Он торгует антиквариатом и произведениями искусства, его магазины разбросаны по всему побережью, так что рабочий график у него очень нестабильный. Его может весь день не быть, а иногда он приезжает домой посреди дня.

Отпираю дверь гостевого домика и плотно закрываю ее за собой. Еще даже не полдень, так что на улице светло, но я завесил почти все окна, когда переехал сюда после смерти Энни. Я достаю и включаю крохотный фонарик. Не хочу зажигать верхний свет: отец может его заметить.

Здесь пока еще очень много моей одежды и остальных вещей. Дейн каждый раз готов меня убить, когда я выпрашиваю у него разрешение воспользоваться стиральной машиной и сушилкой, так что я решил возвращаться сюда и забирать вещи по мере необходимости, а не будить в нем зверя.

После той истории с шарфом Райен я ушел из школы, оставил машину на парковке и сел на паром до Тандер-Бей. Не хотел, чтобы отец или какой-нибудь знакомый видел мою машину.

Он не знает, где я, и меня это полностью устраивает. Хотя он, похоже, даже не звонил мне.

Достав из шкафа спортивную сумку, опустошаю ящики и складываю в нее одежду, предварительно нюхая футболки. От их запаха сжимается горло.

Кондиционер Энни. Она занималась стиркой, потому что отец всегда был занят, а я вечно что-то делал не так. И отлично справлялась. Я всегда жаловался, что после ее кондиционера моя одежда пахнет цветами. А теперь от этого аромата закрываю глаза и чувствую, что дома. После того как ее не стало, я пообещал себе продолжать им пользоваться. Ничего не должно измениться.

Мы все будем делать так, как делала она.

Энни. На глаза наворачиваются слезы, я моргаю. Закончив складывать нужную одежду и докинув лишнюю пару обуви, я кладу в сумку нашу с Энни фотографию, которая раньше висела у меня над столом.

Прохожу мимо скучающей на подставке гитары и парочки так и не пригодившихся плакатов нашей группы.

Три месяца назад у меня были три любимых вещи. Моя музыка, моя сестра и…

Я выдыхаю из легких весь воздух и отворачиваюсь от гитары, не в силах выносить собственные мысли. Неважно, что у меня было. Энни больше нет. Я больше не пишу песен, а Райен… Я не знаю, что с ней случилось.

И тут до меня доходит. Я получил письмо от нее на прошлой неделе. Сейчас, по идее, должно было прийти еще одно, потому что она пишет немногим реже, чем я дышу. Хотя меня это никогда не смущало. Ее письма – чуть ли не единственное, почему меня тянуло домой.