Пенелопа Дуглас - Панк 57

Взгляд падает на список слов, который я пополняю последние две недели.

Одиночество

Пустота

Притворство

Стыд

Страх

А снизу я дописала фразу, которую он сказал мне тогда, на заднем сиденье пикапа.

Здесь не на что смотреть. Закрой глаза.

Мне понравилась идея. Словно все, что нам нужно знать, нельзя увидеть. Оно все внутри нас самих.

Моргнув, я вновь прокручиваю слова в голове.

Одиночество, пустота, притворство, стыд, страх…

Здесь не на что смотреть. Закрой глаза.

Хм. Я снова повторяю про себя слова, на этот раз отчетливее.

Это похоже на слова из песни.

Одиночество, пустота, притворство, стыд, страх.

Здесь не на что смотреть. Закрой глаза.

Я переворачиваюсь и снова смотрю на доску. Как-то странно, что они складываются как частички пазла.

Конечно, он писал эти слова по отдельности и наверняка не задумывался об их взаимосвязи, но я знала, что у них есть другое значение, отличное от того, что он изначально вкладывал. Первое слово, написанное в пещере, вообще мне не предназначалось. Но у меня было чувство, что все эти надписи появляются в моей жизни неслучайно.

Спрыгнув с кровати, я сажусь на кресло, пододвигаюсь к столу и включаю ноутбук. Забиваю строчку в поисковик, нажимаю Enter и жду.

Видео с YouTube заполоняют экран. Я откидываюсь на спинку кресла и начинаю разбираться, не песня ли это. Один из роликов называется «Мысли». Кликаю на него.

Видео темное и плохого качества, но я вижу сцену и освещение небольшого бара и слышу крики толпы.

Потом присматриваюсь повнимательнее к парням на сцене. Сердце начинает биться вдвое быстрее. В группе барабанщик, два гитариста и… Мейсен?

Я начинаю дышать чаще. Что это?

Все на своих местах, ударник за барабанной установкой, двое с гитарами по бокам от Мейсена, а он выглядит как обычно: руки в карманах и никаких инструментов. У меня закипает кровь, а в груди начинает болеть. Что за чушь?

Песня начинается резко и громко, барабанщик отбивает ритм, толпа прыгает, а Мейсен трясет головой. Я ищу название группы в подписи к видео.

Cipher Core. У него есть группа?

Да это же они устраивали квест. О боже. Я думала, что он был там как обычный посетитель, просто какой-то случайный парень. Ан нет, это было мероприятие его группы.

Я качаю головой и навожу курсор на «еще». Текста песни нет, но вижу, как Мейсен закрывает глаза, сжимает в руках микрофон и начинает петь низким, глубоким голосом слова, написанные у меня на стене.

Картина стоит тысячи слов,

Но мои слова ранят глубже ножа.

Что нас не убьет, то поможет нам, но

К черту. Я выбираю прятки.

Мы относимся к ним, как они – к нам,

Но что если я хочу сгореть к чертям?

Нам всем говорили: лучше быть в безопасности, чем стыдиться.

Сестренка лишь слушала, а я успел научиться.

Плоды пожиная, ты не узнаешь,

Что сеял лишь то, от чего сам страдаешь.

Страдай, принимай, умирай, воскресай,

Но не пропусти, когда встанешь на край.

Пятерки мало – нужен плюс.

Я скоро задохнусь, но не остановлюсь.

Ты мудрые слова вокруг шеи оберни,

Покрепче затяни и с гордостью умри.

Текст кажется мне знакомым. Я прокручиваю его в голове. Плоды пожиная, ты не узнаешь…

Мы с Мишей вместе его сочиняли. Вся чертова песня – Мишина. Я ее вспоминаю, и меня охватывает страшное, тяжелое чувство. Затаив дыхание я читаю информацию о группе.

Cipher Core – американская рок-группа из городка Тандер-Бей.

Группа из Тандер-Бей. Нет… Сглотнув, я читаю дальше.

Участники:

Дейн Льюис – гитара и бэк-вокал.

Лотус Мэйнард – бас-гитара.

Малкольм Вайнбург – ударные.

Миша Лейр – вокал, гитара.

– О боже.

Окончательно разбитая, я сползаю со стула на пол и заливаюсь слезами.

– Боже мой, – рыдаю я.

Провожу руками по волосам и придерживаю голову, которая внезапно стала тяжелой, как свинцовая гиря. Пытаюсь набрать воздух, но выходит лишь много коротких частых вдохов. Я не могу дышать.

Мейсен – это Миша.

– Что за бред? – кричу я.

Все это время! Все это время я скучала по нему, переживала за него, мучилась вопросом, куда он запропастился и почему больше мне не пишет! А он был здесь, прямо перед моим носом!

Я кричу, молочу руками по полу и сжимаю пальцами ковер.

Поверить не могу. Он не мог так со мной поступить. Он не стал бы делать из меня дуру и играть моими чувствами.

Вскочив на ноги, я вытираю нос тыльной стороной ладони и смотрю на его изображение на экране. Он допевает в микрофон последнюю ноту, длинную и томную, и даже из середины толпы, откуда снято видео, видно, как он опускает голову, оставаясь погруженным в песню, хоть она и закончилась. Толпа ликует, звучат последние аккорды гитары, и я слышу, как парочка девчонок кричит его имя.

Они кричат «Миша».

Вокруг все трясется, комната начинает кружиться, как и мысли в моей голове.

Мейсен. Таинственный, молчаливый Мейсен, о котором никто ничего не знает и который приехал из ниоткуда. Парень, который почему-то знает, что я любила «Сумерки», и где я живу, и даже что достать из моего рюкзака, когда у меня приступ астмы, о которой я рассказывала только Мише.

О господи, как же я раньше не догадалась? Я закрываю глаза. Слезы злости и обиды катятся по щекам.

Миша, мой лучший друг, обманом затащил меня в постель.

«У тебя есть друг», – сказал он мне.

– Нет, – шепчу я сама себе, и ярость нарастает. Я захлопываю ноутбук, выхожу из комнаты и иду искать ключи от машины сестры.

Нет у меня друзей.

Дом стоит темный, свет не горит ни в одном окне. Хотя отец должен был вернуться. Уже довольно поздно.

Я вставляю ключ в замок, как всегда, переживая, что в один прекрасный день он может не подойти. Конечно, у отца не было никаких поводов запираться: он никогда не выгонял меня – но на самом деле я не уверен, что он хочет, чтобы я был здесь.

Вхожу, закрываю за собой дверь и кладу ключи обратно в карман. Резкий запах ударяет в ноздри. Вздрогнув, я начинаю осматриваться.

И прихожу в ужас. В доме страшный бардак. Отец всегда был жутким чистюлей, а с нашей помощью с сестрой дом всегда оставался чистым и уютным.

А теперь я вижу письма и газеты на полу, грязное белье на лестнице, пахнет испорченными продуктами и нестираной одеждой.

Прохожу первую гостиную и замечаю, что во второй горит свет. Заглянув внутрь, вижу включенный телевизор. Звук очень тихий, отец лежит в кресле в пижаме и халате. Столик уставлен чашками из-под кофе и завален салфетками, а ближе к креслу стоит тарелка с остатками еды.

Я подхожу, смотрю на него, спящего, и в душу закрадывается чувство вины. Дейн прав. Мой отец – человек деятельный. Даже после смерти Энни он продолжал следить за домом и заботиться обо мне. А теперь его щеки приобрели желтоватый оттенок. Одежда на нем мятая, будто он в ней уже больше суток.

К глазам подступают слезы, и я вдруг понимаю, как мне дорога Райен.

Она мне нужна. Я напуган и не знаю, что мне теперь делать.

Я так и не нашел в Фэлконс Уэлл то, что искал. Но теперь мне кажется, что это не так уж важно.

Но уезжать я пока все равно не хочу. Я хочу быть с Райен, хотя понимаю, что если сейчас уеду и оставлю отца насовсем, то Энни окончательно исчезнет. Всякое подобие жизни, которую мы вели раньше, станет лишь воспоминанием.

Я опускаюсь на диван и смотрю на отца. Его голова повернута набок. Я замечаю на столе пузырек с лекарством.

Мне не нужно читать название, чтобы понять, что это ксанакс[10]. Отец долгие годы хранил его, изредка принимая, когда воспитание двоих детей в одиночку становилось совсем невыносимым. Хотя, если честно, думаю, он начал принимать его, потому что мама нас бросила. Он любил ее, а она взяла и сбежала. Ни записки, ни звонка, ничего.

Она бросила на него детей и никогда больше не появлялась.

Я с этим смирился, отец с головой ушел в заботу о детях, в работу и хобби, а Энни ждала. Мне всегда казалось, что она верит: в один прекрасный день мама вернется или заедет повидать нас. А она будет к этому совершенно готова.

В доме все еще ощущается присутствие сестры. Как будто она в любой момент может войти в дверь, тяжело дыша, мокрая от пота после тренировки, и начать командовать: напомнить, что сегодня моя очередь готовить ужин, сказать папе закинуть вещи в сушилку…

– Я скучаю по ней, пап, – тихо говорю я, и меня охватывает отчаяние. – Она звонила мне той ночью.

Я поднимаю глаза на него. С одной стороны, мне грустно, что он спит, а с другой – я даже рад. Он знал, что она мне звонила, возможно, за минуту до того, как рухнуть на тротуар, но больше ничего не захотел слышать. Он бы пришел в ярость и стал винить во всем меня.

– Я не ответил, потому что был занят, – продолжаю. – Решил, что она опять звонит из-за какой-нибудь мелочи. Знаешь же, она всегда цеплялась к мелочам: то я посуду за собой не вымыл, то взял ее чипсы. – Вспоминаю это все и улыбаюсь. – Я думал, что она не скажет ничего важного, решил перезвонить ей через минуту, и это была ошибка.

Я выдыхаю и закрываю глаза. Если бы я тогда ответил… Может, успел бы приехать вовремя, вызвал бы скорую, и, возможно, ее спасли бы.

– Когда я перезвонил, она уже не брала трубку, – говорю, скорее, уже самому себе, вновь переживая события той ночи. К глазам подступают слезы. – Я все еще иногда думаю, что это ночной кошмар. Просыпаюсь с этими жуткими мыслями и хватаю телефон, напуганный, что пропустил звонок от нее. – Я обхватываю голову руками.

В первые недели после смерти Энни мы с отцом только ссорились и игнорировали друг друга.

Он винил меня в том, что я не помог ей, когда она так нуждалась в моей помощи. В конце концов, она звонила мне, а не ему.

А я в ответ обвинял его. Если бы он прекратил подстегивать ее и убедил, что мама никогда не вернется, она не стала бы доводить себя до истощения стараниями быть лучшей ученицей, лучшей спортсменкой – в общем, идеальным ребенком… И тогда ее измученное тело не отказало бы на той пустынной темной дороге.

Если бы он не закидывался ксанаксом при каждом удобном случае, тогда, может быть, Энни не пришла бы в голову идея подсесть на амфетамины, чтобы хватило энергии прыгать выше головы и быть идеальной.

Энни многого добилась бы. Она боролась за то, чего хотела в этой жизни. И такой талант потерян навсегда.

– Иногда и мне тоже хочется, чтобы это был я, а не она.

Я вновь поднимаю глаза. Отец по-прежнему спит.

Он сказал мне это однажды вечером, когда мы в очередной раз скандалили. И хоть я этого не показывал, мне было больно. Знаю, он не то имел в виду, но прекрасно понимаю, что он был бы гораздо счастливее, останься у него из нас двоих та, с кем он в прекрасных отношениях.

А со мной что у него теперь?

Но я не могу отпустить его навсегда. В нем есть частичка Энни. Она продолжает жить в этом доме и в нашей семье. Так что нельзя ничего менять.

– У нас с тобой никогда не будет таких отношений, как были у вас. Но я здесь, с тобой.

Я встаю и молча начинаю убирать со стола, а потом иду на кухню, мыть посуду.

– Эй, – окликает меня Дейн. Я поднимаю глаза: он выходит из ворот Бухты и направляется ко мне.

– Я писал тебе, – говорит он.

– Да, я видел. – Захлопываю дверь, подхожу к кузову и достаю оттуда коробки.

После уборки на кухне я открыл окна, чтобы проветрилось, пока собираю одежду в стирку, разбираю почту, выношу мусор и убираюсь у себя в спальне. Вообще это впечатляет. Никогда этим не занимался.

Укрыл отца одеялом. Надеюсь, он не будет против моего присутствия, когда я вернусь завтра с пакетами из магазина.

Поживем – увидим.

– Мы с ребятами проработали ту песню, что ты дал мне в прошлый раз. До трех ночи не спали, – говорит он мне. – Думаю, кое-что получилось.

Я киваю, но на самом деле мне сейчас немного не до того, что он говорит. Мыслями я где угодно, но только не здесь. Все еще не имею ни малейшего представления, как признаться во всем Райен.

Боже, да она же убьет меня.

Иду через парковку к воротам парка, Дейн идет со мной.

– Что ты делаешь? – спрашивает он. – Переезжаешь обратно домой?

– Скоро я туда вернусь, – отвечаю. – Но для начала мне нужно кое-что доделать здесь.

– Тебе помочь?

Я оглядываюсь через плечо.