Пенелопа Дуглас - Панк 57

Я люблю его.

Подхожу ближе, залезаю на него и ставлю руки на кровать по бокам от его головы. Он вздрагивает, открывает глаза и нежно смотрит на меня.

И вытаскивает наушники.

– Ты в порядке?

Он, скорее всего, переживал, что бросил школу и оставил меня один на один с Треем и Лайлой. Я киваю.

Хочется рассказать ему, как прошел день: об угрозах Трея, о Мэнни в туалете, о Джей Ди и Трее за обедом. Но не будем отвлекаться.

– Почему ты не рассказал мне об Энни? – спрашиваю его.

Он мгновенно мрачнеет и медленно садится. Я сползаю с него на кровать и сажусь рядом.

– Я собирался, – говорит он, стараясь не встречаться со мной глазами и выключая айпод. – Ждал, пока у нас все немного уляжется.

Это можно понять, но я имею в виду не его приезд в Фэлконс Уэлл в образе Мейсена. Речь о том, почему Миша не сообщил об этом в письмах.

– Я видела эту историю, мне попадалось ее имя в Интернете, – говорю я, – но… почему ты сказал мне, что твоя фамилия Лейр?

Я слышала, что семнадцатилетнюю девушку, которая умерла на Олд-Пуэнт-Роуд от сердечного приступа, звали Анастейша Грейсон.

Энни, как я понимаю, – это краткое от Анастейша. Но, выходит, Миша никогда не называл мне свое настоящее имя?

– Лейр – мое второе имя, – отвечает он. – Оно семейное. В Тандер-Бей любой знает Грейсонов, мой дедушка – большой человек. И от меня всегда ждали определенного поведения, нужно было соответствовать. В детстве это всегда на меня давило, и, когда я начал писать тебе, увидел возможность освободиться от всего. Я не думал, что ребенок нашего возраста может знать, кто такой сенатор Грейсон. – Он негромко усмехается. – А когда мне исполнилось восемнадцать, я официально сменил фамилию на Лейр. Она подходит мне гораздо больше.

Оказывается, не я одна притворялась кем-то другим.

– Энни была образцовой ученицей, – рассказывает Миша, – спортсменкой, во всем просто идеальной. И я не понимал, как она успевает, откуда у нее время и энергия на все это. Но когда понял, что она делает со своим телом, было уже слишком поздно. Тревожные звонки были, но мы не думали, что все настолько серьезно. Она крала деньги у меня из кошелька, могла работать много часов подряд, у нее пропал аппетит…

Три месяца назад, когда полиция наконец назвала имя погибшей, я прочитала детали дела. Она бежала, была одна в позднее время. Ее машина заглохла, наверное, она пыталась добежать до заправки. А потом упала с телефоном в руках, но, когда подоспела помощь, ее уже не было в живых. Позже установили, что к тому моменту она довольно долго сидела на наркотиках.

Я не следила за этой историей, мне было не очень интересно. Это ведь просто какая-то незнакомая девочка. Но я слышала достаточно, чтобы запомнить некоторые подробности. И меня бросает в дрожь, когда вспоминаю, что думала о ней, не зная, кто она такая.

Мишина сестра.

– Все произошло в ту ночь, когда мы встретились на квесте, – говорю я, вспомнив дату из статьи. Он кивает с отсутствующим видом. – Мы с тобой болтали там, на складе, а она…

Умирала. Я отвожу глаза.

– После этого я не ел, – рассказывает он, – перестал писать, потому что был не в состоянии поговорить с тобой об этом, да и ни о чем другом – тоже. Я больше не мог вести себя как раньше, потому что не получалось смириться с мыслью, что ее больше нет на этом свете. Я был не в себе. – Он наконец переводит взгляд на меня. – Ты была нужна мне, но я просто не знал, как теперь с тобой разговаривать. И со всеми остальными – тоже. Я изменился.

– Но теперь ты можешь говорить.

Он улыбается и снова сажает меня к себе на колени.

– Да. Не уверен, что переживу еще одну разлуку с тобой.

Я прислоняюсь к нему лбом. Тоже не знаю, что бы я без него делала. Жутко, что он перестал мне писать. Ужасно, что притворялся Мейсеном. Но я так рада, что мы снова вместе.

И мне правда обидно, что привела его сюда гибель сестры.

– Я понимаю, почему ты перестал писать. И что приехал сюда, чтобы убежать от этого кошмара, тоже понимаю. Но… – я смотрю ему в глаза, – зачем ты поступил в нашу школу? Если не ради меня, то зачем?

Он качает головой и вздыхает.

– Просто так.

– Миша.

– Серьезно, просто так, – говорит он, не давая мне продолжить. – Я думал, что у меня есть еще одна причина быть здесь. Человек, которого я когда-то знал. Но нет. Это было глупо, и теперь я чувствую себя идиотом. Мне не нужно было приезжать. – А потом он улыбается и обнимает меня. – Но я ни о чем не жалею.

Я наклоняю голову набок. Он снова говорит загадками.

– Я люблю тебя, – успокаивает он меня. – А все остальное не имеет значения.

Он выглядит таким спокойным и счастливым, что я не хочу все ипортить. Глубоко вздохнув, ложусь на него и расслабляюсь.

– Можешь вернуть мне шарф?

– Да.

– Я люблю тебя, – говорю я, ощущая приятное покалывание в руках, потому что сердце начинает стучать быстрее.

Он обнимает меня за талию.

– Это был всего лишь вопрос времени.

Усмехнувшись, я его целую. Вечно он надо мной издевается.

– А еще я думаю, что пришло время познакомиться с твоей мамой.

– О, а это обязательно? – Я целую его в щеку и медленно спускаюсь к шее. Это куда интереснее, чем разговоры.

– Думаешь, я ей не понравлюсь?

Я вздыхаю и перевожу взгляд на него. У меня прекрасная мама, но она строгая. И если она узнает, что я влюбилась, мне вскружили голову и все такое, первое, о чем она позаботится, – это чтобы я не выскочила замуж вместо учебы в колледже.

– Но ведь это твой дедушка – сенатор, – говорю я. – Может, мы начнем с этого?

Он фыркает и качает головой. Думаю, это значит «нет».

– Ну ладно, – расстроенно соглашаюсь я. – Тогда у меня будет к тебе одна просьба.

– Какая?

– А, – отвечаю я, – расскажу по пути. Это не совсем законно.

Я поднимаю небольшую спортивную сумку, и несколько железных банок внутри звякают друг о друга. Но уже тише: не хочу, чтобы мама с сестрой что-то заподозрили, когда я понесу их вниз, поэтому завернула их в одежду, чтобы меньше гремели.

Сегодня мой последний маленький налет на школу. Миша мне помогает. И только в этот раз я совсем не испытываю чувства вины.

Мы бунтари, но у нас есть на то причина.

Пусть небольшая, но есть.

Взглянув напоследок на себя в зеркало, беру сумку и слышу дверной звонок.

Он здесь.

Выхожу из комнаты и спускаюсь по лестнице, приподняв платье. Мама с сестрой обосновались в гостиной с миской попкорна и говорят, что собираются смотреть ужастики. На самом деле они просто не хотят упустить возможность еще раз посмотреть на Мишу.

На прошлой неделе, когда я привела его домой, маме он сразу понравился, даже очень, особенно учитывая историю наших отношений. Она знает, как много Миша для меня значит, и была безумно рада наконец-то познакомиться с ним лично.

А сестра, думаю, только рассердилась.

Ой, глянь-ка. Он не забыл про меня. Я ему нравлюсь. Он меня любит.

И он такой красавчик.

За последнюю неделю она стала меньше ко мне придираться, и я решила попробовать восстановить отношения. В конце концов, в том, что они испортились, я виновата не меньше, чем она. Может, она и была врединой в детстве, когда не хотела ходить со мной за руку, чтобы я не чувствовала себя одинокой… Но когда мы выросли, именно я от нее отдалилась. Так что теперь я стараюсь следить за языком и не вставать в защитную стойку, как только она оказывается рядом. Это займет какое-то время, но, надеюсь, у нас получится.

Она мне сегодня даже волосы уложила.

Спустившись на первый этаж, вижу, что мама уже бежит к двери. Ставлю сумку на пол и встаю рядом с ней. Дверь открывается.

За ней стоит Миша. Высокий, в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке. Костюм сидит как влитой, и даже галстук аккуратно завязан. Волосы он тоже уложил. Единственное, что выглядит как обычно, – это серебряное кольцо в губе. Даже краешек татуировки на шее закрыт воротником.

Мне нравится, как он обычно выглядит и одевается, но Миша в костюме… В этом есть что-то особенное. Он сразу кажется таким взрослым… и очень сексуальным.

Я ценю, что он старается произвести хорошее впечатление на мою маму. Когда я в прошлый раз привела его домой, он достал из машины толстовку и надел ее, перед тем как войти в дом, чтобы прикрыть татуировки рукавами. Переживал, что мама будет судить о нем по внешности, прежде чем узнает по-настоящему.

Но потом она показала ему маленький иероглиф на плече, который набила в колледже. Тогда это был последний писк моды. И Миша немного расслабился.

Мы встречаемся глазами, а потом он опускает взгляд на мое платье. Красное, в пол, без рукавов, с высоким воротом и тонкими блестящими лямочками на голой спине. Cестра накрасила меня под четким маминым руководством, а мама за время веселых сборов успела сделать клубнику в шоколаде. Изначально мы с Лайлой и другими девочками собирались сходить в салон, но вышло даже лучше. Рада, что провела этот день с семьей.

Я кладу руки на пояс, встаю в позу и спрашиваю:

– Ну и как я выгляжу?

Он входит в дом, подходит ко мне, наклоняется и целует в щеку.

– У меня просто нет слов, – шепчет он.

– Вы оба прекрасно выглядите, – вставляет мама.

– Только вот наряды друг другу не подходят, – добавляет сестра. Я поднимаю глаза и вижу, что она входит в прихожую.

На ней коротенькие пижамные шортики, видимо, чтобы порадовать Мишу. В голову закрадывается крамольная мысль: подлить уксуса ей в ополаскиватель для рта.

Не подходят? Это типа цвет его галстука не сочетается с цветом моего платья?

Миша кладет руку на грудь и заявляет:

– Мы подходим друг другу здесь.

Я тихонько смеюсь.

Сестра закатывает глаза, а мама качает головой и улыбается.

– Ладно, пошли, – говорю я.

И наклоняюсь за сумкой, в которой, как думает мама, сменная одежда для вечеринки, на которую мы не собираемся.

Но она вдруг вскрикивает:

– А фотографии?!

Я замираю.

Негромко вздохнув, я спускаюсь с последней ступеньки. Миша разворачивает меня, прижимая спиной к своей груди.

– Стандартное фото перед выпускным, – объясняет он.

– А, ну ладно, если это обязательно.

Сестра складывает руки на груди и продолжает с недовольным видом наблюдать, как мама нас фотографирует. Конечно, я хочу фотографии. Я не так часто бываю на вечеринках. Но у меня сохранилось наше первое совместное фото с квеста, и я чувствую, что Миша просто делает мне одолжение, отправляясь со мной и парнями на праздник. А я не хочу его напрягать.

Но, к моему удивлению, кажется, ему нравится. Он обнимает меня и смотрит прямо в глаза. Мама быстренько делает пару снимков.

Я смотрю на его губы, и сердце бьется быстрее, а все тело моментально согревается. Нет, правда, я бы лучше провела эту ночь с ним вдвоем.

– Фу, ну не здесь же, – ноет Карсон, а потом поворачивается и возвращается с гостиную.

Я все еще смотрю на Мишу.

– Райен, будь дома к двум, – говорит мама.

– Это выпускной, – напоминаю я. – Он, как бы тебе сказать, на всю ночь.

– К двум, – повторяет она, глядя на нас обоих. Понятно, что отступать она не будет.

Но я все равно ввязываюсь в спор.

– К семи.

– К трем.

– К трем, и Мише можно прийти утром на завтрак.

Она легко соглашается.

– Ладно. Но будут пончики. А не рогалики с халапеньо.

– Знаю.

Я осторожно поднимаю сумку, стараясь, чтобы банки не бились друг о друга, и шепчу Мише, проходя мимо:

– Видимо, ты придешь очень рано, потому что отпускать тебя я не планирую.

Негромко рассмеявшись, он открывает передо мной дверь. Скорее всего, он не захочет рисковать, чтобы не разбудить маминых демонов, но мы оба прекрасно знаем, что он не сможет мне отказать.

Мы спускаемся с крыльца. Он забирает у меня сумку, а я замечаю припаркованный на обочине лимузин.

Подхожу к машине, останавливаюсь и жду, пока он откроет мне дверь.

– Привет! – раздаются голоса из лимузина.

Внутри уже сидят Джей Ди, Тен и Мэнни. Они едят снеки и запивают газировкой, но, насколько я знаю Тена, это не просто газировка.

– Привет! А вы, ребят, почему не зашли? – спрашиваю, садясь в машину.

– Выпускное фото с четырьмя парнями? – иронизирует Джей Ди. – Уже вижу, как Лайла прокомментирует это на «Фейсбуке».

Да, верно.

Дверь машины закрывается. Миша остался снаружи. Он наклоняется и заглядывает в открытое окно.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Увидимся на выпускном.

Что?

Он уходит, а я высовываю голову в окно.

– Миша!

Он разворачивается и идет спиной вперед. Я обращаю внимание на стоящий неподалеку пикап. Похоже, он приехал сюда сам, а ребята подъехали позже.