Паскаль Брюкнер - Парадокс любви

Этому романтическому клише можно противопоставить другой опыт: опыт блаженного удивления, когда событие оказалось богаче, чем его предвкушение. Между грезами о жизни и воплощением в жизнь своих грез есть нечто третье: жить жизнью столь интенсивной, что от ее избытка захватывает дух и грезы кажутся бедными. «Я называю опьянением духа, — говорил Рюйсбрук, фламандский мистик эпохи Возрождения, — состояние, когда наслаждение превышает возможности, предугаданные желанием». Нам скучно, как только наши молитвы исполнены, как только наши пожелания удовлетворены, то есть убиты. Захватывающая любовь превосходит наши надежды пышностью и пылкостью: с нами происходит не то, чего мы хотели, а нечто другое, и тогда нас буквально душат эмоции. Утрата иллюзий также открывает дверь чуду: удивительному разочарованию.

Обольщение, как благодать у кальвинистов, — это сортировочная машина. Самый ранний повседневный опыт постижения мира учит, что не всегда я желанен для того, кого желаю, любим тем, кого люблю, и я вступаю в жизнь как потенциальный неудачник. Подпирать стенку — выражение к месту, даже если речь не идет о бальном или праздничном зале. Одни всю жизнь подпирают стенку, других с самого начала обожают, так что у них голова идет кругом и глаза разбегаются. Чудо быть выбранным: кто-то одаривает нас особым расположением, отличая среди всех остальных. Нравиться — это так же необъяснимо, как и не нравиться: почему некоторые люди ходят за нами по пятам, а другие едва удостаивают взглядом? (Сад решил эту проблему по-своему: любой, кто нас взволновал, должен тотчас доказать нам свою благосклонность, и мы, в свою очередь, обязаны раскрыть объятия тому, кто нас возжелал. Он понимал желание как долг, а для Фурье это — дар, которым приятные особы соглашаются оделять остальное человечество.)

Успех Мишеля Уэльбека с его смесью черного юмора и пессимизма можно объяснить так: он основал своеобразную международную федерацию невезучих в любви, разоблачил обман гедонизма, этой разновидности феодализма. Он выступил от имени лишенных права голоса, как до него Вуди Аллен, который в своих первых фильмах показал реванш пасынков природы над плейбоями. Вопреки хвастливому выражению, в любви нельзя «иметь кого хочешь», но лишь «кого можешь», а вернее, того, кто согласен иметь дело с нами. Когда то и другое совпадает, это чудо. Но «все, что ценно, так же трудно, как и редко» (Спиноза). Некоторые, не сомневаясь, что их преследуют толпы воздыхателей, считают себя неотразимыми и потому интерпретируют ваш отказ как заблуждение, чуть ли не изъян вкуса.

Возьмите клубы, ночные заведения: отбирая клиентуру по критериям известности или молодости, они представляют собой святилища Биржи тел. На фоне оглушительной музыки и нарочито громкого смеха здесь непосредственно действуют законы конкуренции. Сюда приходят людей посмотреть и себя показать, и каждый взгляд — мгновенный вердикт. Здесь в принципе имеют значение только праздничность, fun, многолюдная тусовка, объединенная ритмом, движением. Но клуб также регулирует формат встречи, хотя бы с помощью уровня звука, затрудняющего разговоры. Не слишком доброжелательны эти злачные места, их посещение для многих сущая пытка, напоминающая приемную отдела кадров большого предприятия (та же атмосфера speed dating, когда у вас есть семь минут, чтобы произвести впечатление). Мир чистой фикции, минутных увлечений: молодость выставляет себя напоказ и любуется сама собой, поклоняясь преходящему. Иные создания, танцуя, завораживают, будто видения: на них смотрят, как смотрели бы на нечто фантастическое. Плоть предстает во всей своей славе, ее чары безграничны. «Великолепные» демонстрируют себя перед плебсом, который устраивает им овацию, вызывает снова и снова. В этом мире интеллект и достоинство не имеют никакой цены, здесь признают только мишурный блеск, непринужденность, умение пустить пыль в глаза: здесь всякий чем кажется, тем и является, не более того. Все якобы предаются дионисийскому веселью вместе с толпой, но порой оно обходится слишком дорого, напоминая скорее наказание. На этой грандиозной ярмарке нарциссизма одни не сходят со сцены, поскольку другие — большинство — составляют клаку.

Именно освобожденное желание, сбросившее оковы, в которых держали его священники и мораль, стало причиной самой глубокой сегрегации. Желать — это, прежде всего, исключать, накладывать на лица и тела сетку, проверяя их соответствие канонам стереотипной красоты. Личность прилагает все свои способности, чтобы повернуть по-своему законы этого отбора и, как говорится, найти себе башмак по ноге. В итоге, просто чудо, что даже не слишком щедро одаренные судьбой находят пару и, преодолевая ловушки, берут штурмом великую стену, которая преграждает им путь к другим. Больше, чем классическое влечение к красоте, интригует необъяснимое влечение к заурядным субъектам. Тот факт, что существа неприятные и даже отвратительные — мужчины и женщины — возбуждают страсти, безумные порывы — вот истинное чудо[18].

Есть люди, которые превращают соблазнение в образ жизни. Не в силах устоять перед благоприятным случаем, они увековечивают приоритет ранней стадии: это коллекционеры начал. Возгораясь страстью к незнакомому лицу, они его бросают, едва завидев кого-то другого. Для них любовный эпизод краток, его развязка почти совпадает с завязкой, исполнение этого бешеного «presto» не отстает от возбуждения. Что такое охотница за мужчинами или бабник? Любители отступлений. Они предпочитают ситуацию, а не человека, охоту, а не добычу, ощущение, а не чувство; романтический антураж — это обязательный повод для романтической истории, неважно с кем. Их волнуют и дурнушки, и толстяки — все одно, они не разглядывают форму бутылки, лишь бы хмель новизны кружил голову. Им не интересно продолжительное знакомство, общение: мимолетные связи, водоворот встреч — источник их радости. Обычно остепеняясь годам к пятидесяти, они полагают (обоснованно или нет), будто прожили жизнь лучше, чем большинство. Аромат любви им дороже людей, это счастливые флибустьеры, которые хвалятся трофеями, надеясь заманить новую добычу. Рассчитанная беспечность служит им защитой, оскорбления для них — как с гуся вода, они тут же возобновляют свои попытки. Когда влюбленный теряет дар речи, соблазнитель распускает хвост, кичится ловкостью, выставляет себя во всей красе и уверенно движется к цели. (Уличный приставала — плебейский вариант светского обольстителя, он предпочитает натиск изощренности, и любые унижения ему нипочем; используя отработанные приемы охмурения, он никогда им не изменяет. С возрастом и уличный сердцеед и сластолюбец, прибегающий к подтяжкам, одинаково впадают в пафос, следуя своим избитым рецептам.)

Кто не так ловок, тот грустит об упущенных возможностях: что могло бы случиться, не случилось, не было сказано нужное слово, не было сделано нужное движение. Соблазнение похоже не агрессию: вы вступаете в переговоры с незнакомцем в общественном месте, «абордаж» — термин в первую очередь пиратский. Кто-то вам нравится: как привлечь внимание этого человека, не докучая? Можно потратить жизнь, решая этот вопрос. В наше время существуют тренеры, обучающие деликатному искусству эффектных приемов, острот, способных развеселить самую неприступную личность. Сегодня, как и вчера, желание требует маскировки: если никто уже не выпаливает с места в карьер: «Я вас люблю», то и признаваться в лицо интересной особе, что вы заритесь на ее пышную грудь и округлые ягодицы, тоже не принято. Нужно искать окольные пути.

Нерешаемое уравнение: чем сильнее мы очарованы, тем труднее нам очаровать другого, поскольку мы скованы робостью. В атмосфере высочайшего напряжения я должен казаться забавным, находчивым, потрясающе непринужденным. Я нем, как пораженный током, тупею от усилий быть изобретательным. Ухаживать — значит, прежде всего, набивать себе цену, приукрашивать собственную персону. Даже самому робкому воздыхателю приходилось любезничать, прибегать в качестве военной хитрости к ходульным фразам. Благоговейный любовник был сперва влюбленным хвастуном — он сумел блеснуть, отдать дань возбуждению торга с риском показаться пустым виртуозом. Но возможно и обольщение посредством отказа от обольщения. Есть стратегии молчания и простоты — они пленяют больше, чем бессмысленная болтовня. Вспомним и обаятельного растяпу, который покоряет сердца, совершая бесчисленные промахи. Прекрасна нежданная, непредумышленная встреча, свободная от необходимости достичь результата. Если что-нибудь происходит, это похоже на непредсказуемый финал рассказа. Вместо обязанности блистать — бессвязный разговор, текущий в естественном ритме, поскольку он бесцелен. Божественный случай протянул нам спасительную руку: от нас зависит — ухватиться за нее или забыть об этом.

Нет ничего прекраснее, чем упорство тех двоих, что обменялись взглядом в автобусе или в поезде и, желая во что бы то ни стало увидеться вновь, помещают объявленьице в газете (раздел «личных сообщений» в «Либерасьон» — квинтэссенция современной романтики). Стратегии обходных путей расцветают в Интернете. Здесь пытают счастья в поисках родственной души, а для начала при необходимости скрывают свое истинное лицо за поддельной фотографией. Так можно избежать страха перед предварительными переговорами: у тех, кто не решается познакомиться с девушкой на улице или признаться в любви к незнакомцу, остается еще один шанс — экран. Иногда мы скептически относимся к этим энциклопедиям одиноких сердец, призывающих на помощь. Но здесь нет посредников: на сайтах встречаются лицом к лицу совершеннолетние индивидуумы с их добровольного согласия, объединяясь согласно своим симпатиям и желаниям. Это гигантские сортировочные узлы, которые перетасовывают толпы, в отличие от брачного агентства — провинциального вокзальчика, где все контролирует бдительное око начальника, знающего свою паству. Ветреники заводят здесь многочисленные интрижки, люди сентиментальные ищут длительную связь. Каждый день заключаются и расторгаются десятки тысяч пактов. «Паутина» — фантастический катализатор, любые, даже самые смехотворные прихоти находят тут пристанище. Многим охота нужнее, чем добыча, у таких кружится голова от обилия возможных авантюр, они бродят, как султаны, в этом виртуальном гареме, не воплощая своих желаний (или воплощая их редко).

Тем более что кибернавтам легко друг друга уничтожить, стоит лишь нажать кнопку; попросту кликнув: мне по вкусу другой, я располагаю им, когда хочу. На страницах сайтов Meetic, Match.com, Netclub конструируют себя как идеального партнера, устраняют все шероховатости, преподносят себя в наиболее выгодном свете. Пространство меню: мы выбираем среди предлагаемых на рынке кандидатов, но вместе с тем торгуем собой. Те же, кто вопиет о нарушении тайны частной жизни, в своих блогах выставляют себя на обозрение, предстают в смелых позах: стремление к признанию сильнее, чем забота об осторожности. Отсюда в Интернете пикантные квипрокво в традициях либертинского романа, когда жена выслеживает мужа и назначает ему свидание, выдавая себя за таинственную незнакомку. Информационный поиск не отменяет встречу, ее готовят, откладывая до счастливого момента. Стоит людям вступить в контакт, как они оказываются во власти тех же неумолимых законов (если только фильтр экрана не возводит в закон контактофобию). Философ науки Доминик Лекур придумал удачный неологизм «кибер-сибирь», говоря о фанатах Web, которые, стремясь сбежать от современников, попадаются в гигантские сети всемирного киберпространства.

Итак, застенчивые люди вынашивают две противоречивые мечты: грезят о непосредственном согласии тел или о мгновенном слиянии душ. Мечта о страсти без остракизма, о плотском наслаждении без рассуждения: коммунизм желаний, когда никто не изгнан с пира плоти, воплощают своеобразный гомосексуалистский кадреж, back-rooms, клубы обмена партнерами. Нечто противоположное — мечта о прозрачности сердец, о духовной близости, которой чужда лишняя болтовня: это путь к единению с избранником без галантных ритуалов. Ни одна из двух методик не может претендовать на решение проблемы: течению товарообмена препятствует плотность населения. Всегда найдутся мужчины и женщины, которые останутся для нас недоступными во всех смыслах слова. Как тут не вздыхать о надежном прибежище семейного очага, где не требуется ничего доказывать, где мы в принципе избавлены от бесконечной оценки. Однако и самая рутинная супружеская жизнь нуждается в движении; по Ренану, брак, подобно нации, — это каждодневный плебисцит. Никто не освобожден от обязанности нравиться, даже через двадцать лет после свадьбы. Обольщения слишком много не бывает.

Что значит «согласиться»?

В силу какого-то странного поворота почти через полвека после Мая 68-го на понятие согласия пала тень подозрения. Отныне многие усматривают в нем признаки подневольности и выступают против манипулирования, присущего вообще всем любовным инсценировкам[19]. Тайно возвращается старый культурный пессимизм, объявляя человека существом слишком незрелым и потому не заслуживающим свободы. Между тем глагол «соглашаться» имеет два смысла: допускать и хотеть. Сказать «я не возражаю» или «я этого очень хочу» — не одно и то же. В одном случае мы признаём терпимым фактическое положение дел, в другом — выражаем интенсивное желание. Можно смириться с плохо оплачиваемой работой за неимением лучшего: есть-то нужно. Скажем ли мы, тем не менее, что рабочие или служащие не согласны со своим положением? Согласны, но с оговорками и с надеждой когда-нибудь его улучшить: их «да» — это «пожалуй, да», которое не предвещает вероятность разочарования или последующий отказ. Ставить под сомнение любую форму одобрения значит изображать человека вечным пленником, принужденным к подчинению.