— Завтра суббота, — поправил меня Костик.

— Ах, вот оно что… — честно, я даже забыла, что завтра выходной, вот и Максимовский, видно, решил совместить приятное с полезным, закончить неделю в постели со звездой соседнего отдела.

— Ну, так как?

Унеслась я мыслями к холостяцкой берлоге развратника Максимовского и совсем забыла о Константине.

— Нет, — категорично ответила я, — надо съездить к родителям, обещала.

— Далеко? — спросил он, все еще удерживая меня за предплечья.

— Это в области, деревня Малинино, дом три, — по привычке отбарабанила я родительский адрес.

Тут Костик обрадовался, встрепенулся, а то поник после моего категоричного ответа.

— Вместе поедем, на общественном транспорте долго, и на Иваньковском пробки, а я каждый закоулок знаю.

Я представила путешествие на метро, затем в переполненном областном автобусе, и предложение Костика показалось мне очень привлекательным.

— Ладно, позвони завтра, — сказала я.

— Номерочек напиши, — попросил он, вынимая из кармана сложенный листок бумаги. Я вытащила тонкий золотой карандашик и написала свой номер. Отдавая Костику листок, на обратной стороне я заметила надпись черным фломастером — «Парадиз». Опаньки, оказывается Костик не случайно оказался у моего подъезда, как можно ждать человека, не зная дома ли он, а может появится через неделю! Костик точно знал, что я отдыхаю в Парадизе, а это значит — он следил за мной. Это открытие заставило меня взглянуть на него по-другому. Ах, ты хитрец, ну ладно, завтра я тебя расколю.


Несмотря на городские пробки, Костик оказался пунктуальным. Я вышла к нему в сарафане небесного цвета и соломенной шляпке — этакая пастушка. Мой кавалер продемонстрировал хорошие манеры, открыв передо мной дверь автомобиля.

— Я уже изучил обстановку, поедем через Фоминское, там поток небольшой, — доложил Костик, открывая багажник.

— Как скажешь, командир, — согласилась я.

Я смотрелась в зеркальце, когда он поставил на мои колени изящную плетеную корзинку, перевязанную розовой лентой.

— Вот… Подарок тебе. Грибы будешь собирать.

И он деловито начал поправлять зеркала, и поднимать дверное стекло. Я даже не знала, что сказать — таким неожиданным был подарок.

— Спасибо, — поцеловать благодарно в щеку или нет, вот какой вопрос занимал меня больше всего.

— Пожалуйста. А грибы я люблю с картошкой.

Я рассмеялась — маленькие ловушки с приманкой, любимое развлечение охотящихся мужчин. Но какая же чертовски красивая у него улыбка! И эти зеленые роговицы, где прячется маленькая юркая ложь… А может это не ложь, а стеснительность? Хотя чего ее прятать, но мужчины не любят показывать свои слабости, считая их недостатками.

Костик был прав, по Фоминскому мы промчались не останавливаясь, кондиционер работал как зверь, я даже немного замерзла. За рулем он выглядел уверенно, я всегда чувствовала водителя, с мастером я путешествовала не обращая внимания на дорогу, а вот с новичком или истериком не могла расслабиться, и наблюдала за показателями на приборной доске, дорожными знаками, едущими в соседнем ряду автомобилями.

— Холодно? — спросил он, когда я зябко подернула плечиками.

— Ну, есть немного…

— Сейчас кандей выключу, — сказал он, — ты не стесняйся, если чего надо, говори сразу.

Ах, как я уцепилась за эту фразу, надо мне, надо!

— Тогда скажи, зачем вчера ждал меня у дома?

— Поздороваться хотел, по-соседски, — ответил он, чуть сжав пальцы на оплетке руля.

— А если бы я осталась у Ма… — я осеклась, вот чудачка, чуть было не сказала «Макса», — у мальчика моего?

— Ты же сказала клиент, — напомнил он, — Так клиент или мальчик?

Верткий экземпляр попался, сразу перевел разговор на меня. Но и я за словом в карман не лезу:

— Загляну-ка я в наше свидетельство о браке. Ты не помнишь где оно?

Хорошо я его приложила, сказать нечего, только и пробормотал:

— Где, где…

— Вот именно там, женишок, и опять получается, что разницы тебе никакой, — добила я кавалера.

— Эх, Долли, — недовольно произнес он, — иногда я тебя не понимаю. Ну что ты привязалась — женишок…

— Я привязалась?

— Все, баста. Я привязался, — громко сказал он, прекращая бессмысленную перепалку. — А то опять сбежишь посреди дороги! И что за привычка такая!

А ведь он прав, слишком резко я принимаю решения, даже не дав развиться ситуации — просто сбегаю! Для журналиста такое поведение — профессиональная смерть. Надо менять отношение, надо быть терпеливее, гибче, управлять ситуацией и людьми, манипулировать, в конце концов.

— Не буду больше, — вдруг выдала я, несказанно удивив Костика.

— Ух, ты, а что случилось? — не поверил он в мое прозрение.

— Буду паинькой, обещаю, — начала я, — только и ты мне обещай, что не будешь знакомиться с моими родителями.

Похоже, знакомство входило в его планы, и мое условие ему не понравилось.

— Это как? — спросил он.

— А вот так, привезешь меня, и поедешь обратно.

— А картошка с грибами? — уцепился за соломинку утопающий Костик.

— Перетопчешься, — буркнула я, но тут же вспомнила о своем зароке. — Ээ… в смысле в следующий раз.

— А я размечтался, сто лет грибочков не ел, да с лучком зажаренных… — он мечтательно вздохнул и хитро посмотрел на меня.

Неожиданно мой организм подал знак, что тоже не прочь отведать жареных грибочков — животе у меня заурчало.

— Садист ты Костик, я даже не позавтракала, — промолвила я, мне стало неудобно.

— Так и я тоже, — обрадовался он, и посетовал, — а ты меня собираешься в обратный путь отправить голодным.

Ну что ж, ведь я не зверюга какая, путь не близкий.

— Ладно, чай с бутербродами с меня, — согласилась я, — только клянись, что ни одним словом не обмолвишься отцу, чем я занимаюсь.

На что Костик вытаращил глаза, и тихо произнес:

— Да что ж я дурак?

— Ну не знаю, — сказала я, и мысленно пошлепала себя по губам — неисправимая!

глава 4

Люблю приезжать в гости к родителям, они у меня славные, особенно папка. Мама всегда начинает расспрашивать, журить, закармливать, а вот отец умеет выслушать, не падает в обморок, когда я закуриваю, и уважает мое мнение. Так и говорит: ты взрослая девочка, и лучше меня знаешь, как поступить, но если тебе нужен совет или помощь, то я всегда готов тебе помочь. Вот какой у меня отец! Только одно ему не нравится, что я работаю в желтой газете… Когда я решила заняться журналистикой, он первым одобрил мой выбор, и даже маму заставил поверить в мое журналистское будущее. Но, когда я, закончив филологический факультет, начала работать в нашем мега-холдинге, он был очень разочарован. Хотел, чтобы его дочь стала серьезным журналистом, или корреспондентом, но никак не «желтком», бегающим по городу в погоне за жареными фактами. Меня же работа устраивала, я набиралась профессионального опыта и оттачивала перо на острых статейках о малоизвестной ночной жизни нашего мегаполиса.

Отец идет навстречу, на фоне белой футболки идеально смотрятся загорелое лицо и крепкие плечи, только седины прибавилось в его темной шевелюре.

— Алка! — он широко раскидывает руки и я, как в детстве, бросаюсь ему на грудь.

— Пап, привет, ужасно соскучилась!

Отец целует меня в волосы, и я чувствую себя маленькой девочкой. Но мы не одни, и он первым обращает внимание на чужака.

— Знакомься, это Костя, мой… товарищ, — представляю я спутника.

— Здравствуйте, Константин, — протянул руку отец, — зовут меня Геннадий, отчества не надо.

Костя широко и искренне улыбается, крепко пожимает отцовскую ладонь — знает, как очаровать озабоченного появлением «товарища» родителя.

— Приятно познакомиться.

Обнимая меня за плечи, и шагая по дорожке выложенной терракотовой плиткой, отец повел нас к дому. Вокруг цвели обожаемые мамой кусты роз, одуряюще пахли лилии, жужжали осы над блюдцем с собранной клубникой, забытом на грядке. Вдруг отец остановился, и, внимательно глядя в глаза гостю, спросил:

— Как вы считаете, Константин, то, что она занимается, не побоюсь этого слова, проституцией… это нормально?

Приехали. Часто отец сравнивал мою работу с проституцией, мол, за деньги «желтки» на все готовы, вот и сейчас решил узнать, как товарищ относится к моему труду в мега-холдинге.

Надо отдать должное Константину — со ступором он справился быстро.

— И я ей говорил… молодая, красивая… — дальше у него не пошло, потому, что не знал мой «товарищ», как вывернуться из щекотливой ситуации, а вдруг я ляпну, что он не возражал, и даже предлагал «присмотр».

— Кто же должен, по-твоему, заниматься тем, что противопоказано молодым и красивым? — не удержалась я, собираясь выяснить Костину позицию в этом вопросе. — То есть ты не против самого явления? Да ты ханжа, мой друг!

— Алла, дело не в возрасте, — вступился за него отец, — но начинать жизненный путь со скользкой дорожки, это слишком. Надеюсь, ты когда-нибудь поймешь.

— Постараюсь, пап, — пообещала я.

Ну вот, первый этап, можно сказать, прошел нормально, еще бы мама восприняла мое появление с мужчиной правильно.

— Пап, мы очень есть хотим, — сказала я, и добавила, — и Константину надо в обратный путь.

Отец удивленно посмотрел на меня, потом на Костю и произнес:

— Очень жаль…

— Да, да — закивал Костя, видно напугала его перспектива обсуждать мои жизненные перипетии в присутствии родителей, — я очень тороплюсь.

Из-за пышных кустов вокруг беседки, к нам вышла мама. Ее руки в нитяных перчатках держали секатор — подстригала розы.

— Ты все еще забываешь завтракать, — вместо приветствия сказала она, — а это вредно для здоровья.

— Здравствуй мамочка!

— Здравствуй дорогая… здравствуйте, молодой человек.

Мама умеет произвести впечатление — безупречная осанка, благородная внешность, королева, да и только. То ли Костик испугался щелкающего секатора, то ли царских манер моей матушки, но он даже забыл улыбнуться, просто склонил голову в поклоне.

— Мойте руки, завтрак готов, — сказала мама, и я повела оторопевшего Костика к умывальнику.

— Как зовут твою маму? — спросил он, открывая никелированный краник.

— Екатерина Анатольевна, никаких теть Кать, умоляю! — я держала полотенце, и смотрела, как он намыливает руки, как умывает лицо, было в этом что-то деревенское, словно эпизод из старого советского фильма.

— Послушай, а что это за прикол с проституцией? — отфыркиваясь, спросил Константин. — Твои родители, оказывается, знают.

Я подала ему полотенце, и, решив припугнуть, сказала приглушенным голосом:

— Видишь, отец не одобряет, сейчас и от мамы тебе достанется, она считает, что я поддаюсь чужому влиянию, так что бутерброд в зубы, и в обратный путь.

Но Костик не торопился, он с наслаждением вдохнул воздух, пропитанный запахом клубники и свежесваренного кофе.

— Ты меня нарочно запугиваешь, Долли? — с иронией спросил он. — А я, пожалуй, останусь, мне здесь нравится, отец у тебя нормальный мужик, и с мамой я подружусь.

Ох, и хитрец этот Костик, иногда мне кажется, что он специально для меня прикидывается простачком, а сам с подкладкой, то есть с двойным дном. И как у него получалось всегда оказываться там, куда меня отправляла сводня? А? У ресторана, когда я сбежала от Виталика, у дома Сенина, да и надпись «Парадиз», черным фломастером на листке…

— Ну, ну… — протянула я, оставив размышления на потом. — Подружишься, после того, как расскажешь мне, зачем следил за мной, и откуда узнал, что вечером я буду в Парадизе.

— Что ж ты такая подозрительная, Долли!

— Я не подозрительная, а осмотрительная. Давай, колись, я от тебя не отстану, вопрос стоит о доверии. Могу ли я тебе доверять?

Константин выпрямился, отдал, да что отдал, почти бросил мне полотенце и с обидой сказал:

— Знаешь, я никогда бы… — запнулся, начал снова, — если бы я не беспокоился о тебе, и ты не была мне близка…

— Хм, хм… — недоверчиво хмыкнула я.

— А какого черта, как ты думаешь, я толкусь у твоего подъезда днем и ночью?

— Вот об этом я тебя как раз и спрашиваю, — не дала себя закрутить приятными словами о заботе.

Константин молчал несколько секунд, потом неохотно ответил:

— Я ждал тебя у дома, потом ехал за тобой до Парадиза, ну а потом ты знаешь…

Врет, ну вижу, что врет! А на бумажке зачем написал, боялся не запомнить?

— Шпионил, значит, — вздыхаю я.

— Я бы сказал: присматривал за любимой девушкой.