Анна Леманн - Парфюм для студентки

Когда Воронцова не будет…

Когда я убью его…

А меня убьют за его смерть…

Я оставлю ей это письмо в фотоальбоме с моими фотографиями. Она обязательно сюда заглянет, а там вместо фотографии будут деньги. Этого должно ей хватить на счастливую старость.

Но будет ли у нее жизнь после того, что сделаю я?

Простит ли меня?

Поймет ли?

Не возненавидит ли?

Ева

— Я могу подождать в машине, пока ты вещи собираешь, — предлагаю я Воронцову, как только мы заезжаем на подземную парковку многоэтажного дома.

— Мне нечего скрывать, — отвечает он и вынимает ключ из замка зажигания.

— А вдруг там не прибрано? — нахожу очередную отмазку.

Я не хочу идти в квартиру Кирилла Сергеевича. Для меня квартира это, что-то личное, интимное и до жути душевное. Побывав в квартире человека можно узнать его лучше.

Я не готова еще настолько сильно узнавать Воронцова.

— Там не прибрано, — засмеявшись отвечает мужчина — Пойдем уже, Мицкевич! Хватит ломаться! Обещаю не приставать!

— Как в тот раз в аудитории? — спрашиваю с издевкой и все же выхожу из машины.

— Тогда… — начинает он, потирая затылок — … я разозлился на тебя. Не понимал, что творю.

Это он разозлился?

А ничего, что это меня уволили из-за него?

И я потеряла деньги из-за него?

— Это уж точно. Вы даже не подумали о том, что возможно ваши действия могут противоречить моим религиозным убеждениям.

— Мицкевич, какими мы умными словами можем говорить… — откровенно заржал Воронцов — И где ты эту религию подцепила? Не заразно?

— С родителями год жила в Иране. Там у меня была няня мусульманка и часто читала мне религиозные книги. Хоть я и не приняла ислам, но многих правил Корана придерживаюсь и по сей день.

— Иран? Ты жила в Иране? — спрашивает удивленно, пока мы идем к лифту.

— Всего год. Наша семья часто переезжала из одной страны в другую из-за бизнеса отца. — рассказываю я.

Ничего такого я не рассказывала, поэтому не переживаю.

Обычная жизнь.

Трагическая история.

Маленькой девочки.

— Так ты у нас из богатых деточек. Золотая молодежь, так сказать? — ухмыляется он и нажимает на кнопку семнадцатого этажа.

— Нет, я никогда не была представителем этих пустоголовых. — фыркаю — Да, в детстве я просила у родителей игрушки, но очень редко. Я не видела смысла в куклах, мишках и прочей ерунде. Меня привлекали настольные игры, шахматы и книги.

— А сейчас? — спрашивает внимательно смотря на меня.

— А сейчас у меня нет времени на это все. Работа, учеба, дом. — пожимаю плечами и отворачиваюсь.

— Если твой отец владел бизнесом, то почему ты сейчас не владеешь им? Почему сама зарабатываешь?

— Какая разница? — поворачиваюсь к нему, ожидая, увидеть ухмылку и злорадство, но вижу правдивую заинтересованность.

— Прогорел? — выдает догадку Воронцов.

— Да, — вру я.

А хотя, это правда. Бизнес прогорел… вместе с папой и мамой. Живьем.

— У тебя классная бабушка. Мне бы такую. — заметив печаль в моих глазах, сменил тему Воронцов.

— У тебя нет бабушки? — спрашиваю его.

— Нет, у меня есть только отец, сестра и дядя. — счастливо улыбается. — И племянники.

— А мама? — спрашиваю нахмурившись.

— Ну и она, — бросает как-то небрежно и улыбка сходит с его лица.

Почему он это сказал так?

До этого он говорил, что ему важно, чтоб он приехал на отдых с девушкой из-за мамы, а тут он даже ее в список не включил… Странно.

— У меня только бабушка, — отвечаю и выхожу в открытые дверцы лифта на семнадцатом этаже.

— Ева, а что случилось с твоими родителями? — прилетает мне в спину неожиданный вопрос.

— Я не хочу об этом говорить! — сквозь зубы цежу, не оборачиваясь. — Их нет! Они умерли!

— Извини, — тихо говорит он и я разворачиваюсь с удивленными глазами.

— Извини? Кирилл Воронцов умеет извиняться? — хлопаю ресницами, глядя на него.

Закатив глаза он идет вперед и останавливается у одной из десяти дверей. Достает ключи из кармана и вставляет их в дверной замок. Пока он проворачивает ключ, замечаю на его ключах необычный брелок. Такой обычно дети делают родителям.

— Прошу, — открыв дверь полностью, приглашает Воронцов.

Делаю пару шагов и оказываюсь в полностью темном коридоре. Слышу, как в квартиру заходит и сам Воронцов, а затем щелкает выключатель.

Мы оказываемся в небольшой практически серой квартире-студии. Тут веет холодом и одиночеством. Уютно, но чувствуется, что тут редко бывают. В квартире нет души и тепла, который обычно присутствует в домах людей.

— Я пока пойду вещи соберу, а ты можешь себе кофе сделать. Пошарь по ящикам и найди все нужное, — говорит Воронцов.

— Спасибо, — благодарю его, но он уже скрылся в спальне.

Пройдя до кухни быстро нахожу все необходимое, только вместо кофе решаю сделать чай. Наполняю чайник водой и ставлю на специальную подставку, что греет воду.

Минуту честно жду, но потом, чтобы скоротать время, начинаю перемывать посуду из раковины.

Ну а что? Мне не сложно. Там всего три кружки и одна тарелка.

— Что ты делаешь? — ловит меня за мытьём кружки Воронцов.

От неожиданности подпрыгиваю и чуть ли не разбиваю последнюю немытую кружку.

— Мою кружку! — разворачиваюсь и демонстрирую ему намыленную посудину.

— Зачем? — спрашивает непонимающе и пройдя к шкафу, где набор посуды — Тут есть чистые.

— А тут есть грязные, — с улыбкой смотрю на него.

— Вживаешься в роль девушки? — спрашивает рассмеявшись.

— Немного, — отвечаю улыбнувшись искренне.

— И как это быть девушкой Кирилла Воронцова? — самодовольно улыбаясь, спрашивает. — Нравится?

— Не очень, — признаюсь — Не убирает, цветы не дарит, милых сообщений не пишет, всяких смешных прозвищ не дает.

— Ну для уборки у меня домработница есть, которая приходит два раза в неделю. А другое мы быстро исправим… Вонючка.

— Вонючка? — пищу я.

— Ну да, сама же прозвище хотела, — конкретно издевается он

— Если я Вонючка, то ты Индюк! — заявляю я и демонстративно иду к дивану. Плюхаюсь в него спиной к хозяину дома и сижу скрестив руки на груди.

— Какой чай будешь, Вонючка? — спрашивает спустя пару минут, когда чайник подал сигнал о выключении.

— Зеленый, Индюк!

— Вонючка, — зовет он меня, но я не оборачиваюсь — Вонючка!

— Ты как маленький ребенок! — повернувшись заявляю я. — Даже хуже.

— А зачем мне строить из себя того, кем я не являюсь? — спрашивает Кирилл Сергеевич и ставит кружки с нашим чаем на журнальный столик — Мне хватает того, что я делаю то чего от меня ожидают. А уж как говорить с тем или иным человеком я решаю сам.

— Тут ты прав, но зачем обижать человека, который помогает тебе, — надуваю губы.

— Не знаю, — берет кружку с чаем и улыбается — Просто с того момента, как мы поднялись в мою квартиру ты скованная и чересчур спокойная.

— Хочешь, чтобы я стала буйной и разгромила тут все? — улыбаюсь во весь рот и заставляю Воронцова также улыбнуться в ответ.

— Нет, хотел проверить ту ли я Мицкевич в свою квартиру привел. Та, что моя студентка уже давно учудила бы хоть что-то, — прячет улыбку в кружке чая.

— Смешно! — натягиваю улыбку — Почему тут так темно? — спрашиваю про квартиру — Красиво конечно, но как-то пусто. Безжизненно.

— Это простая квартира, — отвечает он мне — Я тут только сплю и завтракаю.

— Это не простая квартира. Это дом! Место, в которое вы должны возвращаться и хотеть сюда.

— Я и так сюда возвращаюсь, — делает последний глоток чая.

И как ему удалось выпить такой горячий чай за пару глотков?

— Потому что спишь тут?

— Да, — ставит кружку на журнальный столик и откидывается на спинку дивана.

— Кирилл Сергеевич, вы меня не понимаете! Дом, это место, что отражает человека. Показывает его сущность. — делаю глоток и затем продолжаю — Для меня дом это там, где мы живем с бабушкой сейчас и я каждый раз бегу домой, потому что там моя комната и моё личное пространство. Место, в котором я могу спрятаться от всего мира. А еще там есть бабуля, — улыбаюсь воспоминаниям — Она приготовит мне сырники, а потом будет сидеть напротив и смотреть как я их ем — от понимания, что возможно этого больше не случиться, на глаза наворачиваются слезы.

— Ты хочешь туда возвращаться, потому что там твоя бабушка. У меня же нет того, к кому я хочу вернуться.

— Так найдите! Заведите кота или собаку на крайний случай, — предлагаю я. — И прекратите разменивать свою жизнь на одноразовые развлечения!

— Мицкевич, ты учишь меня жизни? — спрашивает, выгнув бровь.

— Ни в коем случае, — печально смотрю на него — Не в моих правах.

— Верно, не в твоих. Допивай чай и поехали!

— Хорошо!

Почему так больно на душе сейчас?

Почему я чувствую себя так паршиво?

Почему откровенничаю с Воронцовым?

Зачем советую ему что-то сделать в будущем, если планирую убить?

Почему переживаю о его будущем, если его у него не будет?

Почему мне больно от мысли, что у него не будет будущего?

Кирилл

Около пяти часов я провел за рулем. Рядом на пассажирском сидении свернувшись калачиком сидела Ева. Ее взгляд был печален и меня это напрягало. Размышляя о чём-то грустном она смотрит на ночные пейзажи.

Не люблю тихих попутчиков.

Где Ева Мицкевич, которую нельзя заткнуть?

Так и уснуть можно!

— Мицкевич, расскажи что-нибудь иначе я усну! — прошу ее.

— Что именно? — спрашивает меня, покосившись лишь глазами.

— Все что угодно, — усмехаюсь — О себе. Где ты жила и что больше всего запомнилось?

— Три месяца мы с родителями жили в Европейской деревеньке Кольмар, — начинает свои рассказ и разворачивается ко мне.

— Где это?

— Франция, — отвечает мне — По утрам мы с мамой ходили в булочные, где продавались круассаны и гугельхупфы. Раз в неделю выбирались в рестораны, где всегда заказывали фуа-гра. Именно там я первый раз попробовала это блюдо. Мне нравилось его произносит из раза в раз все больше и больше. Меня уже тошнило от этого блюда, но я продолжала его заказывать, — улыбается воспоминаниям — Но больше всего я любила вечера и дни, когда у папы были выходные. Мы всей семьей гуляли по городу среди старых домиков, многочисленных архитектурных памятников и музеев. Моими любимыми местами были Церковь св. Матфея и Доминиканский монастырь.

— Не слышал об этом месте, — признаюсь честно.

Услышав, как о нем рассказывает Ева и самому захотелось побывать там. Хоть я и не любитель путешествий.

— Это своеобразный архитектурный музей под открытым небом, в котором представлены все архитектурные стили — от поздней готики, Возрождения, барокко, рококо, классицизма, ампира, эклектики, стиля модерн, до модернизма и постмодернизма. — смотрит на меня — После этого я решила стать искусствоведом или музейным работником.

— Той самой бабушкой, что гоняет посетителей музея от экспонатов? — спрашиваю, бросив на нее быстрый веселый взгляд.

— Смешно! — укоризненно произносит она, но улыбается еще шире.

В который раз убеждаюсь, что женская улыбка самая красивая.

А когда она еще и искренняя…

— Тебе бы пошло! — дразню ее.

— Очень смешно! — пытается произнести обидчивым тоном, но в первую же секунду начинается смеяться.

Звонко. Мелодично, от самого сердца.

Заразительно.

— Мой папа тоже так шутил! Говорил, что на день рождение подарит мне серую шанель! — улыбчиво продолжает Ева, — а мама говорила, что еще научит меня вязать, — после этих слов улыбка сходит с ее лица.

— Ева, все нормально? — обеспокоенно спрашиваю ее.

Ничего бл*ть не нормально!

Видно, что ей больно говорить о родителях, а с этим постоянно лезу.

Мне больше нравится, когда Ева улыбается или дразнит меня.

Хочется ее прибить в эти моменты, но каждый раз натыкаясь на ее улыбку и понимая, чем она вызвана хочется просить продолжить издеваться!