Ирина Муравская - Пари на красавицу

Воронцов изумлённо моргает.

— Ты меня ни с кем не перепутала? Я не рок-звезда.

— Это ты сейчас с облегчением или огорчением уточняешь? — резкий порыв ветра забирается за шиворот и меня всю передёргивает. Что не остается незамеченным.

— Хватит трындеть. Быстро заходи! Иначе завтра точно с температурой сляжешь!

— Не пойду.

— Покровская, твою нахрен. Харе выёбы***ься! Мы уже все оценили, какая ты гордая и непреклонная. А теперь марш в подъезд!

— Не пойду.

— Значит, силком затащу.

— Только попробуй!

— Попробую. Тебе не понравится.

— А я тебе потом лицо расцарапаю.

— Я жду.

— Отвези меня домой! Ко мне домой!

— Я считаю до пяти…

— Печально, если за столько лет ты только до этой цифры и дошёл.

— Один…

Не пойду я никуда! Я чё, больная, добровольно отдавать себя в его извращённые лапы? Четыре стены, ноль свидетелей и он. В порнушке так всё и начинается, а тут ещё вечер такой мимимишный вышел. Дура. Зачем я открыла рот? Надо было молчать. А то вон как подорвался. Решил, видимо, что дело в шляпе.

— Да пошёл ты.

— Два.

— Хоть десять.

— Три.

Начинаю нервничать. Но всё равно упрямо не сдаю позиций. Достаю телефон, спрятанный под корсетом. Косточки так давят, что там надёжней банковского хранилища. Не выпадет. Куда меня завезли? Какой адрес?

— Четыре.

Демонстративно игнорирую его существование и пытаюсь заказать околевшими пальцами новое такси.

Пять так и не звучит.

Глеб

Втаскиваю упирающуюся Мальвину в квартиру. Это пиз***. На шее кровоточат царапины от ногтей, а соседи по лестничной клетке теперь думают, что я маньяк-коллекционер, потому что визжала она, как резанная. Визжала, вопила и извивалась всеми возможными способами. Странно, что тросы лифта выдержали, и мы не ёб***ись нахрен в шахту, так трясло кабинку.

В обуви влетаю в гостиную, скидывая на диван брыкающуюся на плече ношу. Грубо скидываю, без нежностей. Еле донёс. В глазах до сих пор искрит после того, как мне прилетело с ноги по яйцам. Думал, сдохну. Такого прихода я давно не ловил.

— Офонарел? — Покровская валяется на спине, потешно дрыгая ногами и смахивая закрывшие лицо волосы. Пыхтящая перевёрнутая бирюзовая таракашка.

— Я тебя предупреждал, — строго цыкаю ей и возвращаюсь в коридор, чтобы закрыть дверь. Для надёжности убираю ключи в карман: надумает бежать — придётся пройти полосу препятствий и затеряться в моих брюках. Если что, я не против и готов поддаться.

Вернувшись, застаю её в той же позе. Только теперь она лежит уже более удобно, бесцеремонно закинув обутые ноги на спинку дивана. Руки скрещены на на груди, а глаза опасно прищурены. И зыркают на меня. Ух, боюсь-боюсь. Боялся бы… если бы не её задранная юбка и обнажённые бёдра, которые абсолютно не прикрывает крупная сетка на колготках.

— Это бойкот? — не могу не улыбаться. Мальвина как заряд хорошего настроения. Маленькая батарейка, которая меня подзаряжает.

— Я буду кричать, — предупреждает она.

— Зачем?

— Если тронешь, закричу. Буду орать, пока кто-нибудь не вызовет полицию.

Да ради бога. Уж с ментами я как-нибудь разберусь. Всего-то и стоит назвать фамилию.

— Чай будешь?

Неожиданная смена темы её удивляет.

— Нет.

— Кофе?

— Нет.

— Какао? — дует губки. И как сексуально это делает… Бл***. Так, стоп. Я дал себе слово держаться. — Какао. Будешь или нет?

— Буду, — бурчит маленькая бука.

Бл***. А я буду её. Хочу. Хочу раздеть её, оседлать сверху и целовать. Целовать эти надутые щеки, эти крепко сжатые обкусанные губы, шею, грудь… Всю. Но вместо этого иду на кухню делать какао. Что делать. Жизнь — боль.

Пока занимаюсь, слышу, как шебуршатся в прихожей и лишь самодовольно усмехаюсь.

— Не сбежишь. Ключи у меня, — подмигиваю чашке и пакету молока, будто они со мной в сговоре. Столько улыбаться нельзя, но сегодня у меня конкретно едет крыша. А началось всё с её танца.

Прислушиваюсь. Фырчит и ругается. Что-то роняет. Опять ругается. Долго там ковыряется. Пытается взломать замок? Не знаю. Когда снова появляюсь в гостиной, Мальвина уже на диване. Правда на этот раз сидит нормально. И всё так же со скрещёнными руками. Рядом лежит деревянная обувная ложка с тяжёлым набалдашником в виде орлиной головы. Такой если прилетит по темечку, мало не покажется. И много не покажется. А что покажется — вопрос. Но точно ничего хорошего.

— Это зачем? — интересуюсь я.

— Вместо биты.

Вместо биты.

— Можно вопрос? — сажусь рядом, но сохраняю дистанцию, миролюбиво протягивая ей кружку. На всякий случай. Я ещё с прошлого раза не отошёл.

— Задавай.

— Как у тебя с твоим парнем до секса дошло? Или прежде он пролежал в гипсе, пока ты не позволила себя коснуться?

На меня смотрят. Ох, как на меня смотрят… Будто кожу заживо сдирают. Я бы лучше отодрал что-нибудь другое. Кого-нибудь другого.

— Мы переспали с ним на вторую неделю знакомства, — отвечают мне.

Бл***, обидно. Лучше бы мне этого не знать.

— Я чувствую себя оскорблённым!

— Просто Рома в отличие от тебя не шлюха.

То ли чихаю, то ли возмущаюсь, то ли смеюсь.

— Шлюха, значит?

— А что, нет? Глебушка-пробля*ушка. Сколько у тебя было девушек?

Вопрос заводит в тупик.

— Не знаю. Не помню. Я не считал.

Честно, не считал. По началу из спортивного интереса ещё, конечно, загибал пальцы, но после забил на это дело. Всё равно никаких пальцев бы не хватило. Богатый папаша всегда работал магнитом для пустоголовых девиц, которые сами просили собой воспользоваться. Разве можно было отказать в такой просьбе? Людям надо помогать. Это типа гуманно.

— Не помнишь, — невесело кивает Покровская, играя язычком по зубам. Так сексуа-а-а… Сука-а-а. Вот она что, специально это делает?

— Это так важно?

— Нет, Глеб. Это не важно. Важно, что для тебя секс — спорт и развлечение. А я не собираюсь становиться очередным развлечением. Я себя пока ещё уважаю.

— Я тебя тоже.

— Что тоже?

— Уважаю. И, между прочим, я нечасто такое говорю. Кому бы то ни было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Спасибо. Кажется.

— Знаешь, — не уверен, что это стоит говорить, но эта мысль не оставляет меня в покое уже несколько последних дней. — Есть у меня одна теория… Я пока не до конца в ней уверен, но всё же склоняюсь к тому, что она верна.

— Что за теория?

— Думаю, я в тебя влюбляюсь.

По Праше как разрядом шмальнуло. Какао всё оказывается на её платье и диване, но она этого даже не замечает. Сидит и смотрит, не моргая, в одну точку перед собой.

— У тебя по ногам течёт, — замечаю я. Молчит. — Скорую вызывать? — вежливо пытаюсь забрать пустую кружку, в которую вцепились всеми правдами и неправдами.

— Не надо, — тихо просит она.

— Ладно, ладно. Не забираю. Хочешь, подарю?

— Не надо так говорить.

А, она не о кружке. Ну, я так и думал.

— Почему?

— Потому что я тебе всё равно не поверю. Даже если это правда.

Затупливаю. Не такой реакции я ожидал. Понятно, что на восторги тоже рассчитывать не приходится, но всё же… Мда. И это мне с Лерой задача казалась сложной. Титова рядом с сестрой — сарай со срезанными петлями. Толкни и заходи, кто хочет. Мальвина — вот где неприступный бастион. И стены с шипами, и ров глубокий вырыт. Подвесной мост вообще отсутствует. Захочешь перебраться — научись сначала летать.

— А что нужно, чтобы поверила?

— От тебя? Ничего.

— Ничего не нужно?

— Ничего не поможет, — Покровская, наконец, чувствует, что что-то не так и вскакивает с мокрого пятна, стряхивая с юбки мутные капли. — Блин. Вся липкая теперь.

— И сладкая. Я сахар добавлял.

— Кто ж сахар в какао добавляет?

— Я. Я ещё и молоко горячим пью обычно, но тебе прохладное сделал.

— Горячим? Фу, извращенец гастрономический. Чего ещё мир о тебе не знает? Может ты и оливки любишь?

— Оливки — это зелёные или чёрные?

Праша озадаченно моргает.

— Зелёные вроде. Я всегда их путаю.

— Ну вот зелёные я ем, а чёрные нет. Они мерзкие.

— Мне мерзкие и те, и те, — отмахивается она, застывая посреди комнаты как игрушечная кукла — руки в сторону, пальцы в растопырку. Не хватает бантика на макушке и точно Мальвина из сказки. Только из сказки для взрослых. Вариант 18+. Мой любимый. — Где я могу умыться?

— Подозреваю, здесь где-то есть ванная. И даже с бесплатной водой, — отвожу её в соответствующее место, после чего иду в спальню за чистым полотенцем. Возвращаюсь и в очередной раз выпадаю в осадок. Ну и как можно выдержать, когда так возбуждающе стоят, задрав ногу на бортик? Три секунды, а я уже всё представил у себя в голове. Воображение у меня хорошее. — Не мучайся ты. Нормально сходи в душ.

— Дома схожу.

— Дома ты окажешься только завтра.

Вот мы и подошли к самому интересному. Надо срочно спасать свои бесценные части тела, а то с потомством точно будут проблемы. А я планирую продолжать род. Когда-нибудь…

Покровская мрачно выпрямляется. Грациозная ножка исчезает с бортика. Жаль. Такая поза красивая была.

— Повтори.

Повторяю, коль просили.

— Дома окажешься завтра. Ночевать будешь у меня.

Чётко и по делу.

— Воронцов, ты оху**? Мы только что о чём с тобой разговаривали?

— Да понял я уже всё, понял. Успокойся и наводи панику. Слово даю, не буду домогаться. Могу на мизинчике поклясться, если успокоит.

— Свяжи себя смирительной рубашкой, тогда успокоит.

— Нет у меня её, — вешаю на крючок полотенце и белую футболку. — Это чтобы переодеться. Твой наряд мега крут, но спать в нём вряд ли удобно.

— Воронцов, ты гонишь? Я у тебя не останусь.

— Увы, выбора нет. Ключи в том самом месте, которое ты так рьяно оберегаешь. Чтобы достать их, придётся раздеть меня полностью, — спасаюсь бегством от пущенного кручённым пасом кеда и поспешно отгорождаюсь закрытой дверью. Бам. Ракета "земля-воздух-земля" встретилась с препятствием. — Мойся спокойно. Я не буду подсматривать. Честно, — обещаю я… подглядывая в щёлку.

Дверь с хлопком закрывается, едва не прищемив мне нос, и запирается на щеколду.

— Я отсюда не выйду! До утра, — предупреждают по ту сторону.

— Не вопрос. Ты тогда сиди, а я пиццу пошёл заказывать. Подушку, одеяло принести?

— Сволочь.

— Сволочь за то, что подушку предлагаю? Ну ладно. Так спи, — дверь снова содрогается. На этот раз от яростного пинка. После чего ойкает и затихает. Секунда, пять, десять. — Мальвина, — негромко зову я.

— Чего тебе?

— Можно ещё вопрос?

— Валяй.

— А если мы… всё-таки попробуем?

— Что попробуем?

— Быть вместе.

Долго молчит. А мне прям волнительно.

— Любовницы — не мой профиль, — наконец, грустно отвечает дверь.

— Почему любовницы?

— Потому что у тебя есть невеста.

Бл***. Правда есть. Причём такая прилипчивая, как жвачка. Я надеялся разделаться с Дариной до осени, у отца как раз закончатся его тупые выборы, вот только проблема нежданно-негаданно усугубилась.

Свадьба. Свадьба, бл***. В страшном сне не придумаешь. Да не собираюсь я жениться. Не в ближайшее время. И точно не на этой дуре с соломенной башкой.

Что тут можно сказать? Лучший вариант — сменить тему.

— Когда наскучит сидеть, выходи. Мы с пиццей будем тебя ждать, — предупреждаю я и оставляю её одну. Надо замыть пятно на светлой обивке. И спрятать обувную лопатку. На всякий случай.

Покровская не показывается долго. Это ожидаемо, но периодически тайком нет-нет, да прокрадываюсь к ванной и тихонько подслушиваю, шебуршится ли она там. А то кто знает, вдруг утопится ненароком. Исключительно из вредности и желания мне насолить. С неё станется.

Но нет, живая. Слышу, как трындит по телефону. Надо же, и его успела прихватить. О чём и с кем болтает из-за шума льющейся из крана воды непонятно. Ясно только, что жалуется. При чём на меня. Рядом с моим именем несколько раз проскальзывал мат. Хех. Обо мне говорит. Лестно, чёрт возьми.

Явление Христа народу происходит где-то через час, с хвостиком. Честно говоря, думал придётся ждать дольше.

— Надо же, какие люди. А я красную ковровую дорожку не подготовил. Это ничего? — насмешливо интересуюсь я.