Мальвина стоит на пороге с мокрыми волосами. В моей футболке, из-под которой выглядывают знакомые шортики. В руках скомканное платье и Кронверсы. Домашняя, простая.

— Заткнись, — огрызается та, сбрасывая всё добро в кресло.

— Вижу, кто-то смирился с судьбой пленницы. Может мне тебя тут на постоянке оставить? Ты удивительно гармонично сочетаешься с интерьером.

Забавно, но это так. Она идеально смотрится по цветовой палитре на фоне белой кирпичной стены с синими полками.

— Если не закроешься, жахну чем-нибудь.

— Чем?

— Правда интересно?

— Не очень. Садись, — подвигаюсь на диване, освобождая ей место и сдвигая к центру бастион коробок с эмблемой пиццерии. — Несколько разных заказал. Я ж не знаю, с чем ты любишь.

— А говорят, джентльменство сдохло, — рядом послушно плюхается юркая тушка, для удобства подворачивающая под себя ноги и выуживающая из верхней уже остывший кусок теста с ветчиной и беконом.

— Кто говорит?

— Я. Я там твоим шампунем голову помыла. Надеюсь, теперь не облысею.

— Обязательно облысеешь. Специально на этот случай добавляю в свои баночки-скляночки кислоту. Всё для самых важных гостей.

— Я важная гостья?

— Самая важная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ха. Смутилась. Ты такая прозрачная, Мальвина. Прозрачная, и всё равно неприступная.

— Зачем я тебе тут? Тебе ничего не светит.

— Это я уже, как ни странно, понял. Ты умеешь доходчиво объяснить.

— Тогда зачем?

— Потому что хочу.

— А хотелка не треснет столько хотеть?

— Я не виноват, что все мои "хочухи" крутятся вокруг тебя.

— А кто виноват?

— Гормоны, эндорфины… Меркурий не в том созвездии.

— Ну и чем будем заниматься, пока Меркурий с нужным созвездием закорешится? — с тяжёлым вздохом спрашивает она, вгрызаясь в пиццу.

— Позволь уточнить: а секс точно отменяется? — нет, ну была-не была! Вдруг прокатит?

— Только сунься и поедем в травмпункт зашиваться.

Вероятно, я мазохист. Потому что угроза вообще не пугает. Если что и тормозит, то понимание, что давление в таком щепетильном деле не лучший помощник.

— Тогда давай кинцо глянем. Мы в последний раз так и не досмотрели твои Голодные Игры.

Как она смотрит этот фильмец — это надо видеть. Отдельный вид искусства. Пока я пытался разглядеть хоть какую-то логику в мире, где люди семьдесят лет преспокойно отправляют детей умирать и думать не думают ни о каких революциях, эта мадам ревела в голос на первых же минутах жатвы.

По первой Покровская стеснялась, стараясь незаметно смахивать слёзы и тихонько шмыгать носом, но потом ничего — забила и уже больше не заморачивалась. И не надо. Это зрелище приятнее и куда интереснее, чем бессмыслица, творящаяся на арене. Маскировка под камень? Реал? И откуда у него для этого соответствующие материалы? С прорубленной до кости ногой по лесу бегал и подбирал оттенки?

— Конечно, не досмотрели. Потому что кое-кто уснул, — соглашается Праша, залезая во вторую коробку и выковыривая из кусочка ананасы. Ага. Ананасы не едим. Будем знать.

— Да. Ты.

— Да, я.

Да, она. Загадка природы. Начинать смотреть с пищащим восторгом, шикая на меня каждый раз, когда я пытаюсь открыть рот и что-то прокомментировать, но засыпать мёртвым сном на середине — это как? Мальвина расскажет. Она делает это профессионально.

И сегодняшний вечер не становится исключением. Наоборот, бьёт все рекорды по скорости. Получаса не проходит, а она уже сладко сопит. При чём даже в таком состоянии умудряется закрываться. Колени теперь уже поджаты к груди, руки снова скрещены. Не хватает таблички: "не трогать, под напряжением".

А вот буду трогать. Выключаю настенную плазму и отношу её, теперь уже податливую и такую хрупкую, в спальню. Укладываю, укрываю, ложусь рядом. За не зашторенным окном светло от фонаря у мусорных контейнеров, так что без проблем могу рассмотреть её черты.

Телефон Покровской, который я прихватил с собой, призывно загорается на прикроватном столике. На дисплее отображается короткое входящее сообщение в чате ватцапа. От Вольта. "Всё хорошо? Тебя ждать?". Стискиваю зубы непроизвольно. Нет. Не ждать. Ни сегодня. Ни завтра. На завтра она тоже только моя. Я обещал, что отвезу её домой и отвезу. Но не уточнял когда.

Следующие несколько минут блуждаю взглядом по спящему силуэту, хотя мысли занимает совсем другое. Отец взбесился на то, что я свалил из ресторана. Без извинений, без объяснений. Он уже дал мне это понять малоприятным смс с требованием явиться в его офис в понедельник. Пытался дозвониться, но я заранее выключил айфон, когда мы гуляли по парку. Чтобы не портил настроение.

Покровская начинает возиться, словно чувствует мой взгляд. Со слабым скулением трётся лицом об подушку, обнимает её обеими руками и отворачивается, оставляя меня довольствоваться лишь её рассыпавшимися по спине волосами и выпирающимися лопатками. Скромно. Очень скромно, но ничего. Мы дойдём и до большего. Всему своё время.

***

Для начала вот можно заморочиться совместным завтраком. Диво для меня новое, слово заморское. Прежде с девушками до этой стадии не доходило. Так что логично возникла первая, она же основная проблема: готовить я не умею. Кофе и бутерброды — потолок моих кулинарных изысков. Обычно я вообще с утра не ем, так что и не заморачивался никогда.

— Может помочь? — усмехается сидящая на кухонном острове Мальвина. Проснувшаяся недавно, она уже бодро хрустит яблоком и беззаботно болтает в воздухе босыми ножками.

— Да я понять не могу, как эта хреновина открывается, — уже минут пять пытаюсь открыть штуку, которая должна готовить горячие бутерброды. Противостояние техники и человека грозило замахнуться на самый эпичный махыч, но тут в дело вмешалась… женщина. Спрыгнувшая ко мне Праша одним щелчком восстанавливает вселенское равновесие. — Чё? И всё? — разочарованно тяну я. — Я думал, тут вместе с этой фиговиной подниматься должно.

— Ага. Если разок поднимется, потом обратно не опустится и можно спокойно покупать новую бутербродницу.

— Готовка — не мужское занятие.

— А чьё? Женское? Думаешь, нам по приколу у плиты по два часа торчать, чтобы потом всё это сожралось за пять минут и в туалет спустилось?

— Некоторые находят в кулинарии призвание. Если мы поженимся, кухней заправлять будешь ты. Я сюда не сунусь.

Помещение оглушает грохот — это Покровская сносит сушилку для посуды, стоящую возле мойки. Тарелку и кружку кое-как ловит, а вот вилки с ложками звонко разлетаются по столешнице.

Едва сдерживаю смех, наблюдая за её суматошностью и растерянностью. Мальвина собирает столовые приборы, ставит обратно в отдельно прикрепляющуюся металлическую чашку, а та снова срывается и всё повторно летит в разные стороны.

— Да ну чтоб тебя! — бесится она и недоубранная одинокая вилка в руке злобно летит в общий хаос.

— Ты такая забавная, когда психуешь, — у меня опять улыбка не слезает с рожи. Ничего не могу с ней сделать.

— Ага. Оборжаться можно. Дай сюда, не мучай сыр, — у меня сердито отбирают нож и начинают нарезать тонкие полоски Маасдама. — Твёрдый. Плохо плавиться будет.

— Есть ещё шоколадная паста.

Лезвие зависает в воздухе.

— И ты молчал? Ну так нафиг вообще сыр нужен? Тащи сюда!

Чего его тащить? Холодильник рядом, так что минут через десять мы уже едим горячие бутерброды в виде поджаренных треугольников со сладкой начинкой. Едим прям стоя, не отходя от кассы, запивая всё только-только сваренным кофе.

— Ты бы так не делала, — то ли предупреждаю, то ли прошу я, наблюдая за тем, как она меланхолично почёсывает одну ногу другой, пальцем подбирая вытекающий шоколад и слизывая его. Невинный жест выглядит пиз*** каким призывным. Возможно из-за трёхнедельного недотр*ха. Ми*нет в расчёт не беру. Он случился спонтанно. Тяжело сопротивляться, когда с тебя стаскивают штаны.

— Как?

— Вот так… — опять облизывает. Бл***. Покровская, нарываешься ведь.

— Твои проблемы, — остатки бутерброда равнодушно засовывают в рот.

Мои?! Мои, значит. Ну окей. Мальвина инстинктивно пятится, когда я начинаю наступать, но далеко ей всё равно не уйти. Она врезается спиной в встроенную в панельный короб духовку, а я, пользуясь возможностью, ловлю её в западню, выставив вперёд руки. Делаю ещё шаг, и мы практически сливаемся, так близко друг к другу стоим. Попалась.

На меня испуганно таращатся с набитыми щеками. Жуют. Таращатся и жуют. С трудом сглатывают.

— Что ты делаешь? — хрипит Праша.

— Решаю свои проблемы, — склоняюсь над ней так, что касаюсь кончиком носа дрожащей щеки. Вздрагивает, но не отталкивает. Хорошо. Очень хорошо. Попробуем пойти дальше. Спускаюсь ниже, туда, где на шее призывно пульсирует венка…

Короткий тихий стон оповещает, что ей нравятся поцелуи с лёгким прикусыванием. Мне тоже нравятся. Мне всё в ней нравится.

— Не надо, — просит она. Голос такой слабый. Такой неуверенный.

— Почему? Потому что не хочешь?

— Не хочу.

Слышу. Я ведь всё слышу. Меня ты не обманешь, маленькая врушка.

— Сама знаешь, что это не так, — мягко разворачиваю её голову так, чтобы наши взгляды встретились. Глубокие синие воды неспокойны. Они бурлят и вскипают, обещая разразиться настоящей бурей. Не девушка, а сплошной сгусток эмоций. Даже сопротивляясь, она не в силах их сдерживать. И это оху*** как заводит.

— Это ничего не меняет.

— Это меняет абсолютно всё, — мои пальцы задерживаются на её губах. Медленно скользят по ним. Сминают, оттягивают. Контроливать себя уже нет сил. Я обещал не приставать, но это было вчера. И обещание своё сдержал — вчера не приставал. А сегодня уже можно. Пальцы соскальзывают с таких манящих губ и оказываются у неё на затылке, зарываясь в мягкие волосы. Стискиваю кулак, вынуждая Покровскую задрать подбородок.

— Ну давай, девочка, — шепчу я, рисуя узоры поцелуев по нежной коже. Горячих, влажных, распаляющих. Новый стон подтверждает это. Да, да, да. Если позволишь, это станет лишь началом. Моё возбуждение ты ведь тоже ощущаешь. Стояк просто каменный. — Ты только моя, — смещаюсь и теперь наши губы практически соприкасаются. Играю ими: ловлю, выпускаю, снова ловлю… Кулак всё ещё наматывает её волосы, и я знаю, что никуда она уже не денется. — Моя Мальвина… — чувствую, как раслабившееся тело льнёт ко мне. Как стискивает ворот моей футболки… а затем получаю долгожданный поцелуй с привкусом шоколада. Хочется рычать от восторга. Моя, моя, моя…

…И именно в этот момент квартиру оглушает дверная трель.

Волшебное наваждение испаряется. Покровская резко отталкивает меня. Стыдливо румяная, тяжело дышащая и только что не хватающаяся за голову. Момент безвозвратно испорчен. Сука! Какой твари хватило мозгов притащиться именно сейчас? Именно в эту секунду?! Убил бы.

Звонят второй раз. Точно убью. Сейчас будет месиво.

— Какого х… — рывком распахиваю входную дверь и замолкаю на полуслове при виде нарисовавшейся на горизонте Дарины. Заеби**. Вот только её и не хватало. — Что ты тут забыла? Я тебя не приглашал.

— Знаю, — на мою грубость у неё давно иммунитет. Даже не моргнула. — Но вчера ты так внезапно ушёл, я хотела узнать, всё ли хорошо. Понимаю, новость о свадьбе стала неожиданностью, но сбегать с середины разговора…

Торможу её вскинутой ладонью.

— Я твоего совета не спрашивал. Проваливай.

— У кого-то плохое настроение с утра? Хочешь, подниму? Впрочем, у тебя и так уже всё готово, — многозначительный взгляд на мой до сих пор выпирающий в спортивках стояк. — Тогда не буду медлить с подарком. Планировала дождаться вечера, но… С Днём Рождения, именинник, — Дарина без разрешения проходит в прихожую. Кашемировое пальто "кокетливо" спадает к её ногам, выставляя напоказ дорогое нижнее бельё в кружевах. Тогда же она видит стоящую и слышавшую весь разговор Мальвину. Обе девушки меняются в лице, а я лишь устало протираю занывшую переносицу.

Да, бл***. С Днём Рождения меня.


Мальвина


— О… — с демонстративной ленцой пренебрежительно тянет Дарина, оценивающе разглядывая меня с ног до головы. Ну да, тут есть на что смотреть. Стоит полуголая девка, в мужской футболке, едва прикрывающей задницу — кадр что надо. Тянет на скандал. — Тебя уже, смотрю, поздравили.

Удивление? Обида? Ревность? Вообще мимо. Презрение. Вот как на меня смотрят. С видом, который говорит громче любых слов: "очередная одноразовая потаскушка? Ничего нового. Не ты первая, не ты последняя".

И она чертовски права. Именно поэтому не могу обидеться ни на тон, ни на нелестную характеристику. Я хоть и не успела совершить непоправимое, но всё равно чувствую себя использованной и поруганной. Дура. Какая же ты дура, Покровская.