Однако не позволять же себя оскорблять.

— Не переживай, на тебя его хватит, — спокойно отвечаю ей.

— И что это должно значить?

— Что я ухожу. Развлекайтесь, голубки. Не буду мешать.

Прочь из этого дурдома. Вон. Не пустят через человеческий выход, полезу по балконам как камикадзе-самоубийца. Плевать, что этаж фиг знает какой. Двенадцатый, тринадцатый? Лучше сорваться, чем ещё хоть минуту тут находиться.

Торопливо ухожу в гостиную, на лету хватая с кресла брошенные со вчера там вещи и, широкими шагами пересекая комнату, прячусь в спальне. Тугое платье с корсетом с трудом натягивается. Я и вчера-то едва в него влезла, а впопыхах щас разорву его к едрене фене. В эту секунду ненавижу свой внешний вид. Нелепее не придумаешь. Как и ситуация, в которой я оказалась. Трындец. Это ж надо так попасть.

Слышу за стеной громкие голоса. Равнодушный мужской и женский обиженный. Следом вопль и хлопок двери. Он её выгнал? Выгнал собственную невесту? Вот так просто? Глеб всегда с ней так разговаривает? А может со всеми девушками? А со мной сюсюкает только потому что ещё не получил то, что хотел? Блин, а ведь практически получил. Я ведь сломалась…

Там, на кухне, я самым позорнейшим образом сломалась. "Моя Мальвина". От бархатного шёпота в голове и сейчас встают на дыбы все мурашки, а несколько минут назад вовсе начисто срезало мозг. О чём говорить, если я толком и не помню, что происходило. Всё словно в дымке, сквозь которую проступали лишь его обжигающие поцелуи, гипнотизирующий шёпот и дурманящие прикосновения… Дура. Дура, дура, дура-а-а!

Воронцов влетает в комнату, когда с платьем уже покончено. К этому моменту я сижу на смятой постели и торопливо всовываю пятки в кеды. Его кеды. Он ведь мне их подарил. Ужасно хочется в сердцах запустить ими в него, но перспектива добираться через полгорода босиком не радует. Потом отдам. Или выброшу. А лучше сожгу. Но предварительно изрежу. На кусочки. Принесу в жертву богам.

— Прости, — раздосадовано взъерошивает он свои примятые за ночь волосы. — Я понятия не имел, что она притащится.

Ушам своим не верю! Это его оправдание? Реал? А, ну так это же полностью меняет дело, блин! Придурок. Блин, блин, блин. Пошёл в ты задницу, Воронцов! Пошёл в задницу! Далеко и без каких-либо вариантов возвращения!

— Что так? — презрительно фыркаю я, туго затягиваю шнурки. Слишком туго, но пофиг. — На сегодня планировал только меня трахн*ть? А невесте на какое число выделил местечко? Завтра после обеда? А Леру куда? На следующие выходные? У тебя, наверное, такое плотное расписание.

Ему не нравится мой сарказм. Бедняжка. Мне, знаешь ли, тоже сейчас не комильфо.

— Не неси чуши, — устало качает он головой. Устало? Это он-то устал??? — Сама знаешь, что это не так.

— Ничего я не знаю. Хотя нет, знаю. Знаю кто ты и что собой представляешь. Всегда знала, но как наивная школьница всё равно повелась. Да и как устоять! Так ведь красиво поёшь. "Ты мне нравишься… Кажется, я в тебя влюбляюсь…" Глеб Воронцов влюбился. Анекдот так анекдот, — подскакиваю с постели, стаскивая с себя полузадранную футболку, и практически швыряю её ему в лицо. — Ищи другую идиотку. С меня хватит. Наше соглашение аннулируется. И сделай одолжение: больше никогда со мной не заговаривай. А ещё лучше, попробуй устроить так, чтобы мы даже в одном коридоре универа не пересекались. Год выходило отлично. Уверена, и ещё месяцок справишься.

— Мальвина, — он хватает меня за руку, и я не выдерживаю, отвешивая с разворота ему звонкую пощечину. Такую, что его голова дёргается назад, а на коже остаётся красный след.

— Ещё раз меня так назовёшь и дальше будет перелом, — предупреждаю я. И не шучу. Я сейчас мальца на взводе, а потому плохо себя контролирую. Могу и пырнуть ненароком, если что колюще-режущее под горячую руку попадётся.

— Праша… Прасковья! — снова окликает меня его голос, но не собираюсь отвечать. Хватаю с прикроватного столика телефон и мчусь обратно в гостиную, а оттуда в прихожую.

Новенькая светлая квартира со свежим евроремонтом теперь напоминает тесную клетку. Нет, газовую камеру. Повсюду воняет едкими духами Дарины, словно она их из пульверизатора тут распылила напоследок, метя территорию. От запаха ноют виски и горчит в носу. Или же от назревающих в глубине слёз. Слёз жалости к самой себе, которые ни в коем случае нельзя выпускать наружу. Только не здесь.

Ключ в замке, слава богу. Успеваю провернуть его два раза и потянуть металлическую ручку на себя, но дверь в последний момент подпирают плечом, мешая мне уйти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Праш, дай объяснить, — меня опять пытаются коснуться, от чего всю передёргивает.

— НЕ НАДО. МЕНЯ. ТРОГАТЬ! — пячусь назад. — И так уже не представляю, как отмыться от этой грязи.

— Не преувеличивай. Всё не так…

— Так или не так, мне плевать, — пытаюсь расширить щель, чтобы протиснуться, но безрезультатно. Я слабее физически. — Я больше не хочу иметь ничего общего с тобой. А, и это… — горько усмехаюсь собственной глупости. Блин, нет, ну это надо влипнуть! — Поздравляю со свадьбой. Приглашение присылать не нужно. Всё равно не приду.

— Не будет никакой свадьбы.

— А невеста в курсе? — со всей дури наступаю Глебу на ногу и пользуясь тем, что от боли у него явно почернело в глазах, вылетаю в подъезд.

Не жду лифта и мчусь вниз по лестнице, через раз подскальзываясь на ступенях и норовя отшибить себе копчик. Не знаю, что подгоняет сильнее: желание сбежать от дрянного запаха или страх, что Воронцов может побежать следом.

Странное переплетение коридоров выводит на первый этаж, к почтовым ящикам и опрятному холлу, уставленному горшочными цветами. Пищит домофон и я, наконец, на свободе. Обнаженные участки кожи тут же облюбовывает ветер. Холодно, но мне нравится. Прямо чувствую, как выдувается вонь духов. И его запах. Ещё бы так же из памяти стереть его поцелуи.

Сегодня погода резко контрастирует со вчерашней. Солнца совершенно не видно за затянувшими небо тучами. Пасмурно и уныло. Подстать моему настроению. Запрокидываю голову к небу, устало закрывая лицо ладонями и приглушённо скулю. Истерика вот-вот нагрянет, уже слышу её тихую поступь.

— Что, после полуночи карета больше не ждёт принцессу? — вздрагиваю, слыша насмешливый голос.

С опозданием замечаю фальшиво улыбающуюся Дарину, сидящую в ярко-красном Ауди, припаркованном левее от подъезда. Парковка в этом месте, кстати, запрещена, но ей вряд ли есть дело до такой мелочи. Водительская дверца открыта нараспашку, позволяя разглядеть салон из светлой кожи и модельную ножку в чулке, кокетливо выставленную наружу. Всё остальное снова прикрывало пальто.

— Кареты нынче непрактичные, пробки создают и требуют дозаправки, так что принцессы самоходные, — блин, у меня нет абсолютно никакого желания разговаривать с этой расфуфыренной красоткой.

— А может просто в принцессы метит каждая дешёвка?

Прекрасно. Сразу переходим на личности? Я ж в долгу не останусь.

— Может быть. Тебе лучше знать.

Липовая улыбочка стирается с размалёванного лица. Дарина аки королева вылезает из авто. Ну прямо грациозная лань в Лабутенах. Скромных познаний в брендах хватает узнать фирму по красной подошве.

— Это ты меня имеешь в виду? — ути, какие мы грозные. — Но ведь это не я спала с парнем, который не только занят, но и помолвлен.

Так я тоже ни с кем не спала, как бэ. Васчето. Но тратить время на объяснения не считаю нужным. Вот только оправдываться перед этой кралей мне и не хватало для полного счастья. И так уже унизилась дальше некуда.

— Судя по всему, Глебушка тоже не особо заморачивается над тем, что у него есть невеста, — вместо этого резонно замечаю я.

— Это тебя не касается.

— Ты права. Его похождения совершенно не моя забота. Разгребай помойку в башке своего женишка сама. Хотя о чём это я? Ты явно для него не в приоритете, раз он так на тебя орёт. Сразу видно, кто в доме хозяин.

— Что бы ты понимала, глупышка.

Глупышка?! Я ей кто, десятилетка, сующая конфеты в нос? Высокомерная белобрысая курица. Вот прям бесит.

— Мне и понимать ничего не надо. И так понятно, что не любит тебя твой дорогой Глебушка.

— Будто тебя любит.

— И мне не любит. Он никого не любит. Кроме себя.

— Ничего, я это переживу. Достаточно того, что он со мной.

— С тобой и ещё десятком-другим левых девушек.

— Ах, дорогуша, — надменно закатывает свои глазенапа Дарина. Щас же наклеенные ресницы поотвалятся. — Пускай мальчик играется в своё удовольствие. Неужели не понимаешь: вы меняетесь, а вот я незаменима. И в один прекрасный момент он сам поймёт, что лучше меня ему всё равно не найти.

Твою-ю-ю мать. Сколько гонора-то.

— Ты так в этом уверена?

— Абсолютно. Я богата, красива и влиятельна. Я ему подхожу. В отличие от тебя, замухрышка. Кто ты такая? На что годишься? Плясать на столах и светить задом?

Слушайте, можно я ей нос подправлю? Чуть-чуть совсем. Он какой-то несуразный: тонкий и длинный. Надо слегонца примять. Так будет лучше смотреться, отвечаю.

— Ну почему же, — хмуро поджимаю губы я, с вызовом упирая руки в бока. — Я ещё и крестиком вышивать умею.

Вырвавшийся из Дарины смешок больше напоминал писк простуженной и вдобавок прокуренной чайки. Не хотела бы я слышать, как она ржёт в голос. Там, наверняка, даже кони разбегутся, сгорая от стыда за собственную несостоятельность.

— Такое убожество, — выплёвывают мне, как белую перчатку по роже. Это что, вызов?

— Это ты о своём смехе?

Узкие раскосые глаза нехорошо прищуриваются.

— Это я о тебе, милочка. Знаю я таких, как ты. Ляжете подо всё, лишь бы…

— А, а, а… — предупредительно вскидываю палец, прерывая её. — Вот сейчас очень аккуратно выбирай выражения… милочка.

— А иначе что?

— А иначе влеплю такого леща, что зубы ходуном заходят.

— Какая ты грубая. И невоспитанная.

— Зато ты, как погляжу, высоких моральных правил. Не холодно? Под пальтишко не задувает?

— А тебе под юбчонку?

И правда. Обе стоим как ёпт твою мать. Одна озабоченная эсгибиционистка, другая стриптизёрша на выезде. И всё по вине Воронцова. Блин. Все беды в мире от мужиков.

— У меня всё прекрасно, — заверяю я. — Вентиляция и всякое такое. Премного благодарна за беспокойство.

— Беспокоиться должна я. Вдруг ты какая заразная? Не хочу подцепить бешенство.

Ну всё. Воздушный шарик моего терпения лопнул. Она меня достала.

— Ну-ка повтори.

— Говорю, бешенство боюсь подхватить после тебя! Придётся делать прививку. И мне, и Глебу. А то кто вас знает, перед кем вы там ещё изгаляетесь.

Очаровательно. Просто очаровательно.

— Нас? Кого это "нас"? — едко уточняю я.

— Непонятно разве?

— Нет, скажи уж это слово. Будь любезна. Если оскорбляешь, делай это как положено.

— Ты совсем идиотка?

Ещё и идиотка? Она решила собрать комбо? Ну всё. Сама допрыгалась, сучка.

Дарина преспокойно стоит и смотрит на меня, горделиво вскинув подбородок. Ждёт, что я на это отвечу. А я чего? А я ничего. Лениво тянусь, сцепив пальцы в замок. Вправо наклон, влево. Хрущу шеей и, почёсывая под глазом, вперевалочку приближаюсь к ней.

В следующую секунду на всю улицу слышится истошный визг Дарины, когда в её драгоценные лохмы впитываются мои ногти. Кто-нибудь заказывал белобрысые патлы на завтрак без кетчупа, м-м-м?

Глава 13. Синие розы


Нормально потаскать эту стерву мне не дают. Почти сразу не пойми откуда появляется Глеб и отдирает меня от неё. Ну и ладно. Не больно-то хотелось. Я и сама уже не в восторге от того, что поддалась порыву. Чрезмерная импульсивность — та ещё заноза в моей заднице.

— Ненормальная! Лечись, придурошная! — скачет, как сайгак, орёт и трясёт башкой взлохмаченная Дарина. Красная, как тот рак, что так и не свистнул, оказавшись вместо этого в кипящей кастрюле.

— Вы что творите? Успокойтесь обе, — Воронцов продолжает меня держать, перехватив под грудью. В целом, это не обязательно. Мое кровожадное альтер-эго удовлетворённо, так как в кулаке зажат клок волос. Накладные. Я так и знала!

— Пускай сначала твоя Барби научится фильтроваться. Или придётся заткнуть её фонтан своим ботинком. Да отпусти ты меня! — сердито вырываюсь, отпихивая его локтями. — Блин, ноготь сломала из-за вас! — разочарованно прицыкиваю я, зализывая острый скол.

— Ноготь?! Ноготь? — блин, эта истеричка визжит похлеще сирены. В ушах заложило. — Да я знаешь, что с тобой сделаю? Ты хоть представляешь, кто мой отец?!