Ирина Муравская - Пари на красавицу

Тренировка затягивается, а насыщенный день даёт о себе знать. Я без сил. Настолько, что когда мы возвращаемся в номер заваливаюсь на постель прямо поверх свалки вываленной из сумки одежды. Пришлось подниматься, чтобы переодеться в спортивки, однако попробуй отыщи то, что нужно в женской сумке. Пусть даже на семьдесят процентов занятой аппаратурой.

— Конька-Горбунка укатали, — вытаскивая из-под спины пакет с принадлежностями для душа и швыряя его не глядя на пол, вздыхаю я, с наслаждением распластываясь звездой. — По полной.

— Голодная? — Воронцов вновь проявляет чудеса галантности и сгребает весь бабский хлам, перетаскивая его на одиноко стоящее возле окна кресло.

— Наверное. Что-нибудь бы сейчас захомячила.

— Определяйся. Закажем.

— Да что угодно. Бутеров каких… — изумлённо ойкаю, когда расшнуровывают и стягивают с моих замученных стоп Кронверсы. — Ты что делаешь?

— А не видно? — разутые конечности перетаскивают на постель. Глеб нависает сверху, но только чтобы подтянуть поближе одну из подушек и подложить мне под голову. — Отдыхай. Ща чего-нибудь намутим съедобного.

Я в шоке. Настолько в шоке, что вцепляюсь в его плечи, не давая уйти.

— Ты что, даже приставать не будешь?!

По комнате разносится звонкий смех. Смеётся надо мной. Я его, видите ли, позабавила.

— А что, надо? — мягко улыбается он.

— Нет, ну если не хочешь… — растерянно хлопаю глазами. Ну дура. Вот и чего варежку открыла? Теперь со стороны кажется, будто это мне больше всех надо. Хотя… может, мне как раз и нужнее.

— Мальвина, посмотри на меня, — не сразу, но подчиняюсь. И улетаю. Приятная слабость стремительно распространяется по телу.

— Смотрю, — почти шепчу я.

— А теперь слушай и запоминай, — голос Воронцова обволакивает и окутывает в уютный кокон. — Я хочу тебя с момента нашей первой встречи. Ты же ходячий секс. Красивая, дерзкая, страстная.

— Боже, — хихикаю я, хотя на самом деле мне совсем не хихикается. Несмотря на пошлую подачу, я реально тронута. — Это самое романтичное из того, что мне когда-либо говорили.

— То есть моё вчерашнее признание уже не котируется?

— Какое?

— То, что тебя так напугало.

Ого. Он понял.

— Не мог бы напомнить? А то вдруг мы о разных вещах думаем…

— О том, что люблю тебя, Покровская!

Вот, опять внутренности сделали дружное "бух". Привстаю на локтях, стараясь скрыть волнение.

— То есть ты его не в состоянии аффекта выдал? Обратно забирать не собираешься? — говорю в шутку, но на деле жутко боюсь услышать не тот ответ, на который рассчитываю.

С протяжным стоном Воронцов отталкивается и заваливается рядом на спину, прикрывая верхнюю часть лица сгибом локтя.

— Ты сводишь меня с ума, — тяжело вздыхает он.

— Это да или нет?

— Да, Покровская, да. Я люблю тебя.

Почки передают привет печени, делают победный прыжок с перевертоном и зовут селезёнку поглазеть на залившееся стыдливым румянцем осчастливенное сердце.

— По-моему ты как-то не очень рад.

— Рад. Но не знаю пока, что с этим делать. Данная информация для меня в новинку. Скажу, когда пойму…

— Не надо больше ничего говорить, — рывком подтягиваюсь, меняя позу. Теперь сижу… на нём. С удовлетворением замечаю удивление стремительно сменяющееся вспыхнувшим азартом. — Лучше доказывай. Но после.

— Почему после?

Стаскиваю с себя тренировочный укороченный спортивный топ, оставаясь по пояс раздетой и наслаждаясь произведённым эффектом. Мощнее, чем я представляла. Какой оскал. Я только что раззадорила зверя. Теперь, чтобы меня не сожрали, придётся его накормить.

— Потому что сейчас у нас есть одно незаконченное дело…

Глеб рывком принимает сидячее положение и наши лица оказываются на одном уровне. Слышу его тяжёлое дыхание, да и сама едва ли дышу тише. Затянувший поволокой взгляд, обращённый только на меня, распространяет внутри тёплые пульсации. Кажется, кровь начинает стремительно вырабатывать адреналин, потому что я пьянею и дурею.

Это как разряд тока.

Сгущающийся воздух заставляет дышать рвано и учащённо. Настоящая магия. Магия обострившихся до предела чувств и тактильных ощущений. Пальцы Глеба дотрагиваются ложбинки на моей ключице и скользят ниже, с неторопливым наслаждением обводя контуры обнажённой груди. Так скульпторы лепят свои творения. Ласково. Бережно. Находясь в эстетической нирване.

Твою мать, помогите дышать.

Пульсация сменяется глухими спазмами внизу живота, горячей волной разливаясь по телу. Не могу передать, как мне приятны его касания. От каждого запаляется новый фитиль, грозя подорвать тут всё нахрен самодельной бомбой. До мурашек, до ватного состояния, до прорвавшегося сквозь стиснутые зубы тихого призывного стона… Который услышан. Меня требовательно притягивают к себе, удерживая за затылок. Поцелуй и…

Взрыв.

Я не знаю, как у него это получается, но Воронцов целуется просто оху*нно. Напор, жёсткость, похоть, нежность — всё настолько в идеальных пропорциях, что мозг отключается, отдавая бразды правления инстинктам и гормонам. А мои гормоны сейчас вопят во всё горло, что хотят большего. Хотят его.

Ногти впиваются в мужскую футболку. Стягиваю её с Глеба с таким остервенением, словно бедная тряпка в чём-то виновата. Не виновата. Я просто хочу быть ближе. Ощущать его кожей. Не только чувствовать его вкус, но и разделить чумовой запах. Утопать в нём, растворяясь.

Эмоции на пределе.

Короткие властные поцелуи помечают меня везде, не упуская ни миллиметра. Целуют, прикусывают и тут же зализывают занывшие места. Запрокидываю голову, отдавая больше места для вседозволенности. Пусть делает всё что пожелает. Абсолютно всё.

Я подчиняюсь. Я устала сопротивляться.

Пока мой зад в нетерпении сминается, обещая на завтра оставить характерные отметины, его кончик языка уже блуждает по моей коже, исследуя и вырисовывая влажные узоры. От шеи ниже, снова подбираясь к отяжелевшей груди… и находит, что искал. Громкий стон оглушает комнату.

Рокировка.

Ловким движением меня укладывают на лопатки, не прекращая блуждать по телу и ласкать. Малейшее прикосновение отзывается сладостной истомой, а от поцелуев содрогается каждая клеточка. Это нечто. Что-то за границами реальности. Внизу живота уже кипит. Настолько, что почти больно. Приятно больно. Нетерпеливо приятно больно…

— Ну не тяни, — в протяжном стоне вырывается из меня. Сил уже нет, как хочется перейти к десерту.

Вот только вместо того, чтобы ускориться, Глеб вообще прерывается.

— Ты куда-то торопишься? — усмехается он, проводя пальчиком дразнящую дорожку вокруг пупка. Издевается, скотина. А мурашки в полном ахрене. — Придётся подождать. Я же обязан отомстить за все свои обломы. Если ты, конечно… — его рука скользит ниже, ныряя под резинку спортивных штанов и меня прошибает пот. — Не попросишь…

— Обойдешься… — получается как-то не очень уверенно. Не до этого.

— Как скажешь. А то ведь я могу так о-о-очень долго. Успел научиться быть терпеливым. Благодаря тебе… — его пальцы вытворяют такое, что я начинаю задыхаться и хрипеть. — Ну давай же, Мальвина. Нужно только попросить.

Зараза. Зараза, зараза, зараза-а-а…

— П-пожалуйста…

— Пожалуйста, кто? Имя… назови моё имя…

Сучонок. Ничего, я после тебе отомщу.

— Глеб… прошу… — стискиваю пододеяльник так, что трещит ткань. Дыхание срывается на сумасшедший темп. — Воронцов, чтоб тебя! Трах*и ты уже меня, наконец!

Довольней и самовлюблённей улыбки мир ещё не видел.

— Ну если так настаиваешь, — охотно соглашается он и с меня резво стаскивают спортивки. — О, да ты как знала! Это ж мои любимые, — слышу я весёлое и сама не сдерживаю смеха. Это он от трусах с Микки-Маусом. Тех, что нарыл в ящике, когда прятался в моём шкафу.

— Не тормози. Или надену их тебе на голову! — строго предупреждаю я. Я уже на грани.

— Вас понял. Извиняйте, ушастый дружок, — Микки-Маус летит за ненадобностью куда-то на пол. Я лежу перед ним абсолютно голая, но мне как никогда комфортно. Ни стеснения, ни смущения.

— Я ноги с утра не побрила, если что, — смотрю в потолок, слыша шорох снимающихся джинс.

— Не переживай. Я тоже, — характерное шебуршание радует слух. То, что предохраняется без подсказок — это очень хорошо. Теперь его прежние любовные похождения кажутся чуть менее страшными. Неприятными, но не страшными… Но ведь именно благодаря им он и способен вытворять такое, что моё тело превращается в его руках в податливый пластилин.

Передо мной всплывает лицо с самыми шикарными скулами на свете и просто нереальной улыбкой. За такую можно и душу заложить демону перекрёстка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ну привет, красавица, — шепчет он, заставляя меня барахтающейся на берегу рыбкой заглатывать воздух.

Целуй. Ну целуй же…

— Ты всегда так много болтаешь?

Целуй, целуй, целу-у-уй…

— Только с теми, кто мне очень нравится.

Да! Мне, наконец, дарят долгожданный поцелуй. Безумие, настоящее безумие. Мои губы завтра будут как пельмени, настолько безжалостно и страстно их сминают. Чувствую свои раздвигающиеся по чужой воле ноги и замираю в предвкушении… А потом почти сразу с протяжным вскриком выгибаюсь дугой.

Непременно обронила бы заезженную шуточку про "найдено новое оборудование" если бы мой рот не был занят его языком и собственными стонами, к которым быстро присоединяется приглушённое мужское тяжёлое дыхание. Номер отеля утопает в звуках секса, нарастающих с каждой минутой, как и накрывающий меня кайф…

***

Вылезаю из душа, вытираюсь, одеваюсь, завязываю высокий хвост, со сложной смесью эмоций подмигиваю своему отражению в зеркале и выхожу из ванной. Глеб уже не спит. Лежит на животе, обняв подушку и одним глазом смотрит в мою сторону. Одеяло практически полностью на полу, так что ничто не мешает мне любоваться упругим мужским задом.

— Доброе утро, — запрыгиваю на кровать, отвешивая ему смачный шлепок по булкам. Маленькая месть за синеющие отпечатки пальцев на собственной жопе. — Как спалось… — выуживаю из-под его коленей забытый баллончик с блёстками для волос. Он всю ночь так и катался под нами: играя в эротический пинг-понг. — Принцессе на горошине?

— Как младенцу, — ко мне разворачиваются передом, расслабленно закидывая руки за голову. Вот красавец бесстыдный. Вообще не запаривается. И правильно. Чё я там не видела? И не трогала. — А тебе?

— После твоего финального: "бл***, Мальвина. Какая же ты оху*нная"? — хмыкаю я. — Весьма воодушевляюще.

— Так ты реально оху*нная.

— Приятно слышать, — закусив губу, пытаюсь сдержать улыбку, но какой там.

— Ни в коем случае не настаиваю, но я был бы тоже не против доброго словечка, — красноречиво играя бровями замечает Воронцов. — "Ты просто бог, лучше тебя никого на свете нет" вполне годится для начала.

Самоуверенности ему, конечно, не занимать. Да и чего бы ей не быть, если он реально охринителен. Просто бомбически. До судорог в каждой мышце. До сорванного голоса. До полной парализации долбанных конечностей, блин. Я не цветочек, и Рома был не единственным парнем у меня в интимном плане, но никогда… никогда ещё я не была так близка к тому, чтобы потерять сознание во время оргазма.

Однако знать Воронцову об этом совершенно не обязательно. Ему и так с короной расчёсываться непросто.

— Ты тоже ничего. Видно, что старался, — прикрываю подушкой его достоинство. — Убери срамоту. Не на выставке.

— Кто бы говорил, — хмыкает тот, явно намекая на мою борцовку под которой больше ничего не надето. И это заметно как бы. — Так что… — подушка демонстративно скидывается в сторону, снова выставляя его во всей красе. — Ты тоже давай. Долой тряпки.

— А морда не треснет? — Забиваю на попытки привить ему целомудренность и вместо этого откапываю среди разбросанных по полу шмоток телефон. Несколько пропущенных. Все от одного человека. Блин.

Глеб сразу замечает перемены

— Всё плохо?

— Мама звонила, — невесело откладываю гаджет.

— Перезванивать не будешь?

— Не сейчас. Её лекции на час затягиваются.

— Лекции?

— Что я занимаюсь ерундой, и что мне надо думать о сессии, а не о том, чтобы прыгать на потеху всем, как клоун.

— У твоей мамы весьма скудные познания о хип-хопе.

— А откуда ей знать? Она же ни разу не видела. И не хочет смотреть. Для неё существует лишь классика: бальные, русские народные и всякое такое. Остальное от Лукавого и вообще Запад специально всё это сбрасывает нам в надежде на массовую деградацию. Ай, — отмахиваюсь, видя высоко вздёрнутые мохнатые брови. — Ей если чё втемяшится, никакими аргументами потом не выбьется.