— Так это не я вас звала. Это вы меня сюда притащили.

— Не притащил. А попросил прийти.

— Ага. Я так и поняла, когда тот двухметровый амбал не дал доесть мне суп.


Глеб изумлённо вскидывает голову.

— Это что, мой отец? — без труда узнаёт он мужской голос на записи.

— Угу, — брезгливо нюхаю горлышко бутылки. Фу. Какая дрянь. Как это можно пить? Ещё и в чистом виде. — Не болтай. Дальше слушай.


— Сожалею. Но наш разговор не займёт много времени.

— Тогда не тяните трусы за резинку. Ближе к телу, дядя. Ближе к телу.

— Я хочу, чтобы ты оставила в покое моего сына.

— Круть. Аргументы?

— Аргументы? Какие тебе нужны аргументы? Я хочу, чтобы ты исчезла из его жизни. Навсегда.

— Допустим, вы мне тоже не особо симпатичны. Я ж не прошу вас нырнуть ласточкой в жерло вулкана.

— Не смей дерзить, мерзавка! Или до тебя не до конца доходит, с кем ты разговариваешь?

— Попробуйте оскорбить меня ещё раз и плюну вам в рожу.

— Ты нарываешься.

— На что? Я вас не боюсь.

— А зря.

— Это что, угроза? Вы, Виктор Алексеевич Воронцов, светило нашего города, защитник обездоленных, будущий единогласно избранный самый добрый и сердечный депутат, угрожаете… какой-то девчонке?

— Предупреждаю. Не угрожаю.

— А, ну это в корне меняет дело, да. Тогда премного благодарна за участие. Обещаю, я поставлю за вас галочку в бюллетене.

Звук, словно кто-то громко и протяжно выдыхает через ноздри.

— Ты оставишь моего сына в покое или нет?

— Это кто кого ещё достаёт, так на минуточку.

— Подобности мне без надобности. Да или нет?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А что мне за это будет?

— Я заплачу.

— Сколько?

— А ты девица цепкая. Хвалю. Сколько хочешь?

Несколько секунд молчания.

— Один.

— Один миллион?!

— Один пинок вам под зад и расходимся, как в море корабли. Ну что, договорились?

Снова свист и лёгкий стук: как если бы стукнули кулаком по пластиковым панелям.

— Не заговаривайся, девочка. Иначе можешь нажить себе проблем.

— Девочке очень страшно. Девочка всё осознала. Можно девочке пойти поменять мокрые штанишки?

— Ты на самом деле такая глупая? Или притворяешься?

— На самом деле. Притворяюсь. Понимаю, эта новость вас шокирует, но не всё можно купить.

— Всё. У всего есть цена. А что нельзя купить, достигается другими способами.

— Например?

— Твоя мать работает в больнице, верно? Достойная профессия, очень достойная. А отчим вроде как индивидуальный предприниматель? Занимается грузоперевозками? Будет обидно, если его компания внезапно разорится, а мать попадёт под сокращение. Будет непросто платить за дом…

— Шантаж? Правда? Фу, какая пошлость.

— Не надо некрасивых слов. Это не более чем деловой подход. А это моя визитка. Позвони, как осознаешь всю серьёзность ситуации. Я с радостью выслушаю твои требования. Надеюсь, тебе хватит мозгов не упустить возможность. Ты должна понимать, что для Глеба ты всего лишь развлечение. Очередная из десятка одинаковых. Очень скоро вы всё равно разбежитесь. Так зачем оставаться ни с чем? Всё. Теперь можешь идти.

Снова молчание. Недолгое.

— Нет, Виктор Алексеевич, ошибаетесь. Такая я одна. А вот то, что у нас с вашим сыном может не сложится — тут вы правы. Такое возможно. Но это наше дело и только наше.

Слышится звук открывающейся дверцы.

— Уверен: расставание произойдёт в ближайшее время. Сегодня, завтра, через неделю. Если так, то какой смысл тянуть? Езжай к нему прямо сейчас, и сама в этом убедись.

Шорох.

— Нет, я передумала. Я не буду за вас голосовать, — хлопок и новый скрежет красноречиво оповестил, что из машины благополучно выбрались. — Бабуиновая морда. Угрожать он мне взд…


Ставлю запись на паузу.

— Дальше можно не слушать. Там обычные женские психи, — вопросительно поднимаю глаза на Глеба. — Прикольно, да? — смотрит на меня, не отрываясь. Таким странным взглядом. Даже как-то не по себе. — Что?

— Он тебе угрожал… Я, бл***, его убью, — тело как ужаленное подскакивает с дивана. Хватаю его за кисть, не давая стартануть обратно в коридор.

— Ну и куда ты собрался?

— Еб*льник разбить этой гниде, — вырывается, но я снова в него вцепляюсь мёртвой хваткой.

— Стой. Сядь, — тяну его обратно, да куда там. По силёнкам мы явно не равны. — Сядь, ну же, — садится, но с таким видом, словно под ним заведена пружина и сейчас снова подорвётся. — Чего ты бесишься? Он твой отец или чей? Даже я понимаю, что ми-ми-мишностей ждать от него не приходится.

— Но это переходит все допустимые границы.

— Да пофиг. Ты мне только скажи, насколько реальны его угрозы? Он может навредить моим домашним?

Этот вопрос волнует меня больше всего. Из-за него я и здесь. Иначе бы не приехала. Я на ревнивая истеричка, чтобы бежать сломя голову и уличать в неверности. Тайное всегда становится явным. Рано или поздно. Так зачем гнаться за тем, что само, так или иначе, тебя настигнет? А вот когда дело касается семьи…

Меня сгребают в охапку, усаживая на себя. Сопротивляюсь, но вяло.

— Нет, — со всей серьёзностью заглядывает мне в глаза Воронцов, ласково обнимая ладонями лицо. — Не беспокойся об этом. Ни о чём не беспокойся.

— Знаешь, я пытаюсь, но как-то не получается.

— Мальвина, ты не понимаешь? В твоём телефоне сейчас хранится решение всех наших проблем. Если эта запись просочится в сеть, всей избирательной кампании отца наступит тотальный пизд*ц… Запугивание, шантаж, угрозы, подкуп. Мощнее рычага давления даже я не придумал бы. Не знаю, как ты догадалась включить диктофон, но это просто гениально. Ты гениальная.

Саркастично пфыкаю на весьма неоднозначный комплимент, однако втайне капец как довольна. Правда, если честно, ни о какой гениальности я не думала, когда сидела в пропахшем дорогими сигарами и натуральной кожей салоне. Если уж совсем откровенно, я там чуть не описалась от страха. Это жесть, как меня всю трясло. Особенно когда пошли угрозы по отношении к маме. Сама поражаюсь, откуда нашлись силы дерзить. Наверное, защитный механизм.

— Ну приветики-пистолетики, — качаю я головой с видом “это же элементарно, Ватсон”. — Ко мне подваливает какой-то бугай и начинает заливать про то, что со мной хочет поговорить местная шишка. А я девочка воспитанная, к кому попало в тачки не сажусь. Вот и обезопасила себя на всякий случай. Под шумок на плей жмакнула и телефон в самое надёжное место спрятала — между сисек. На случай, если обыскивать решили бы, — губы Воронцова растягиваются в широченной улыбке. И она обескураживает. Я же как бы на него обижена. — Чего лыбишься?

— Я тебя люблю.

Сердце судорожно замирает. Ох… Мне так нравится слышать это от него. До мурашек.

— Сочувствую, чё.

— Себе сочувствуй. Теперь ты точно от меня не отвяжешься, — он тянется ко мне с явным намерением, но поцелуй прилетает не совсем туда, куда он рассчитывал, потому что вовремя закрываюсь рукой.

— Ну уж нет, дорогой. Даже не думай, — отрицательно качаю головой я.

— Брось. Ты сама слышала, что это подстава, — кивок на валяющийся рядом телефон. — Он хотел, чтобы ты приехала.

— И я приехала, но цепей что-то не вижу. Снайперов с лазерной указкой на балконе тоже. Да и дверь была не приварена.

Глеб непонимающе моргает.

— Это ты к чему?

Невесело качаю головой.

— К тому, что я устала. И хочу спать, — пытаюсь сползти с его коленей, но на этот раз удерживают уже меня. И вот в этом случае мериться силами бесполезно.

— Куда ты?

— Домой. Не хочу уже никуда в ночь ехать.

— И не уезжай. Останься. Пожалуйста.

Блин, вот только всяких "пожалуйста" не хватало. Как будто мне самой хочется. Но гордость важнее хотелок.

— Ты не понял? Тебе сегодня ничего не светит. И, возможно, не только сегодня. Я пока не решила.

— Да что ж ты такая… — с тяжёлым вздохом меня притягивают к себе, заключая в невероятно крепкие объятия.

— Какая?

— Моя. Просто моя, — отвечают негромко, зарываясь носом в моих волосах и приятно согревая кожу дыханием с слабым привкусом спиртного. А-а-а… — Он не прав. Ты не развлечение. Ты необходимость.

Блин, блин, бли-и-ин. Вся решительность красиво свалить в закат сдувается в форточку без права на возвращение. И что делать? Вроде нужно скандал с битьём челюсти замутить, а желания никакого ругаться нет. Просто обижаться и то нет. В смысле, да, всё смотрится капец как хреново, расклад вообще не в его пользу, но я ему… верю.

Правда верю, что ничего между ним и этой белобрысой не было. И что не случилось бы, даже если бы я не приехала. Хочу верить. Потому что если допустить сам факт сомнений, тогда наши отношения по определению бессмысленны. Потому что если не доверять, тогда нужно всё заканчивать. Насовсем. Прямо сейчас. А я к этому не готова. Невероятно какими дурами становятся бабы, когда в дело вмешиваются чувства.

Однако и так легко всё спускать тоже не согласна. Пускай помучается и погрызётся. Ему полезно.

— Не старайся, — строго щурясь, отвешиваю ему звонкий щелбан. — Всё равно не светит.

— Останься со мной, — мою кисть ловят, поочередно оставляя на каждом пальце по поцелую. Какой милый пай-мальчик. Нет, точно не буду торопиться с прощением. — А завтра я тебя отвезу.

— И снова уедешь?

— Так надо. У меня неоконченное дело с отцом.

Догадываюсь, какое.

— Думаешь, сработает?

— Даже не сомневайся, — поцелуи не прекращаются. Кажется, меня хотят в них затопить. И я не против, но слишком уж сложно устоять перед таким комбо нежностей. — Во сколько во вторник ваш выход?

— Не знаю. Так же где-то. Плюс-минус.

— Хорошо. Слово даю, его я точно не пропущу.


— Он же сказал, что приедет. Значит, приедет. Хватит уже кусать губы! Весь блеск сожрала, — сердито одёргивает меня в который раз Боря, последние полчаса крутящийся рядом и наводящий на мою беспокойную головушку марафет. Макияж, причёска, все дела. Перед первым туром, кстати, тоже он подсуетился. Обожаю своих друзей, оба раза приехавших без предупреждения просто меня поддержать. И в человека превратить. Ну… это они так сказали. Вот только подкола до конца я не поняла. А до этого, извиняюсь, я кем была? Единорогом?

— Лишь бы не было осложнений. Папаша у него трешовый, — устало вздыхаю, разглядывая себя в огромном напольном зеркале, придвинутом к стене под наклоном. Эту ночь я почти не спала. Слишком нервничала.

Общую раздевалку нашей команде выдали скромную: с унылыми однотонными стенами, минимумом мебели и посадочных мест. Спасибо хоть стойка с вешалками имелась. И стол, куда все, собственно, и навалили свои шмотки. Уровень стеснения — свети друг перед другом телесами сколько твоей душеньке угодно. Хорошо Воронцов не видит царящей тут общаги. А то Вольт танцевать попёрся бы забинтованным до глаз. Или без глаз вовсе. Типа, нехер окуляры на чужом греть.

— Твой котик большой мальчик. Уж как-нибудь справится, — фыркает Аника, сидящая на полу в позе лотоса и с воодушевлением облизывающая обёртку от "Лакомки". Само мороженое давно и надёжно хранилось в её желудке. В моём, кстати, тоже. Скромный завтрак, потому что на нервах с самого утра ничего в горло не лезет. — Кстати, что там у твоего котика с Лерой? — заинтересованно вскидывает она измазанную шоколадом моську. — Эта высокомерная краля ходит по коридорам со своими "Сникерсами" раздражающе самодовольная. Те, кого бросили так себя не ведут.

— Сомневаюсь, что её кто-то бросал.

— Прости, что? — про обёртку благополучно забыли. — То есть с ней никакой конкретики, с невестой тоже не пойми что, но ты с ним всё равно спала?

Спиной чувствую жжение. Вот же любопытные гаврики.

— Что, у кроликов длинные ушки, да? — резко оборачиваюсь, опасно клацая зубами. — А ничё, что крольчатина ещё и вкусная!? — ну вот. Другое дело. Понятно, что слушают дальше, но хоть не так явно палят. Я понимаю, что благодаря Нине эта новость давно не новость, но всё же дело-то личное. Интимное. — С невестой он расстался, — в защиту бросаю я подруге единственный аргумент. Довод такой же надёжный, как держащийся на жвачке каблук.