— Ну что, запыхалась, пока поднялась? Чаю хочешь?

— Ты героическая женщина, Наталь! Как ты преодолеваешь пять этажей вверх-вниз и, наверное, не один раз в день?

— Пыхтя и отдуваясь, как же ещё, — рассмеялась Наталка, фыркнув на прядку тёмных волос, упавшую на лицо. Рыжее доело шоколадку и дёрнуло маму грязными пальцами за майку:

— Мам, мам, я ещё хочу!

— Хватит на ночь, — строго ответила Наталка. — Давай, зубы чистить и спать.

— Завтра ж воскресенье!

— Ну и что? А послезавтра, между прочим, понедельник! Вперёд, в ванную!

Когда ребёнок, бурча, поплёлся исполнять приказ, Наталка повернулась ко мне и махнула рукой:

— Совсем умоталась с ними! Ну пошли, платье померишь.

— Да я сразу надену, уже полвосьмого, а у меня в восемь свидание-

— А давай, облачайся! — Наталка показала на платье, которое разложила по двуспальной кровати. — Размер вроде твой, а я уже не влезу, даже после родов.

Платье было простым, но шикарным. Сшитое из эластичной ткани, очень тёмно-серого цвета с отливом в грозовые облака, длинное и узкое с разрезом на боку, с чем-то вроде прозрачной пелеринки… Обалденное платье! Наталка насладилась произведённым эффектом и направилась обратно в коридор:

— Ты одевайся, я на кухне буду.

Сбросив шмотки, я ввинтилась в платье, как змея, которой стало жалко старой шкуры, и она обратно в неё вползла. Село, как родное! Обняло, согрело мгновенно, пелеринка, вшитая в бретельки, облачком окружила плечи, и я с удовольствием посмотрелась в зеркало огромного шкафа. Блин, я бы его даже купила, если бы работу не потеряла! Хотя… Спрошу, сколько Наталка за него хочет. Если не очень дорого, то и куплю. Посмотрю, как оно поведёт себя в боевых условиях.

Даже сама рассмеялась, вспомнив примерку другого платья. То оказалось крепким, а это надо поберечь.

— Наталь, сколько платье продаёшь? — я вышла в кухню, держа в руках свёрнутые джинсы и майку.

— Вау! Глинская, сидит, как влитое! — восхитилась Наталка от стола. Потом сунула младшему чуду, сидевшему в детском креслице, бутылочку с молоком и принялась вертеть меня в разные стороны, поправляя там и сям. — Серьёзно, оно будто на тебя сшито! Слушай, две тысячи дашь, и оно твоё! Вот честно, для тебя не жалко!

— Продано, — я вытащила кошелёк и отсчитала подруге две тысячи. Потом сунула пятьсот рублей сверху и кивнула на рыжее чудо: — Купи им что-нибудь от меня, а то ведь я и не знала, что у тебя такая орава! И все рыжики!

— В папу, — гордо объявила Наталка, пряча деньги. — Прямо как ксерокс, и даже тест на отцовство делать не надо!

— Удобно, ага, — прыснула я. — Хотя даже не понятно — мальчики или девочки, шевелюры у всех…

— Не поверишь, одни сплошные девчонки, — пожаловалась подруга. — Надеемся на мальчика.

— А УЗИ что?

— А ничего. Прячется. Весь в отца!

— Желаю вам мальчика, — искренне сказала я, а потом глянула на часы: — Ой, всё, бегу! Опаздывать нехорошо.

В коридоре раздался громкий бас:

— Так, так, кто у нас дома, а кого нет?

— О, папка наш вернулся! — Наталка аж засияла. — Как раз и поздороваешься с ним!

Я обернулась к двери и рассмеялась:

— Ну конечно! Как я сразу не догадалась? По рыжим шевелюрам можно было бы…

— Юлька, привет, — большой и толстый рыжий мужчина шагнул и обнял так, что мне стало страшно за свои кости. — Давно не виделись, а ведь живём в одном доме!

— Зайцев! Ты ещё больше потол… в смысле, похорошел! Наталь, он всё такой же клоун, не изменился?

— Ещё хуже стал, — фыркнула Наталка.

Девочка в креслице залопотала на своём языке, протягивая ручки, и Зайцев взял её, посадил на локоть и спросил:

— Ну как? Похожа?

— Одно лицо, — подтвердила я.

— А это платье я знаю, — вдруг сообразил бывший одноклассник. — Наталь, твоё же?

— Продала Юльке, ей нужнее. Она сегодня на свидание идёт! Правда, не говорит, с кем.

— О, а я, кажется, догадываюсь, — хмыкнул Зайцев. — Видел, видел. И платье прямо в тему!

Он принял загадочный вид, и я даже не стала спрашивать, что он там видел. Небось, Кузю встретил… В тему ему платье! К чему в тему-то? Кузя купил машину? Для такси я слишком хорошо одета!

При мысли о невероятном свидании, о котором я ровным счётом ничего ещё не знаю, возбуждение расцвело внутри, как папоротник в ночь на Купалу. Что же придумал Кузя на этот раз?

 Глава 14. Фонари – это маленькие звёзды на небосводе города…

17 августа, суббота

Зайцев оказался прав: платье было очень даже в тему тому, что я увидела, спустившись во двор. Вот как раз двор и наши прекрасные разномастные домики были абсолютно не в тему. Ибо как может быть в тему обычному питерскому дворику шикарный белый лимузин?

Кузя стоял рядом и курил. Невысокий, обычный, самый обычный парень. Вот почему он никогда не носит «униформу» сисадминов? Свитер, джинсы… Нет, он в костюме, конечно, не в смокинге, но всё равно. Даже галстук напялил! Расслабленный узел, модная небрежность, но галстук!

— Кузя, ты ли это? — со смехом спросила я, подходя. — И что это за кошмар?

— Это я, — скромно ответил друг, выбросив окурок. — А вот ты не романтична, Глинская. И это вгоняет меня в депрессию. Обозвать лимузин… Роллс-Ройс! кошмаром… Садись.

Он распахнул передо мной заднюю дверцу, и я на выдохе забралась в это чудо техники. Платье придержала рукой, чтобы не задралось, но Кузя придал мне ускорения, шлёпнув по заднице:

— Копаешься, а часики тикают! У этого кошмара почасовая оплата!

— Сколько? — испугалась я, оглянувшись, но Кузя уже захлопнул дверцу и сел рядом:

— Не твоё дело!

Машина тронулась с места, и меня сразу же обняли тёплые руки. Музыка, заигравшая в салоне, была старой и вечной — сборник романтических мелодий, популярных ещё до моего рождения. Она тоже оказалась в тему — к платью, к лимузину, к мужчине рядом. Кузя сбросил пиджак, стащил галстук и достал из углубления с колотым льдом бутылку шампанского:

— Сегодня мы шикуем по-настоящему!

Глядя, как пузырьки наполняют бокалы, я улыбнулась:

— В честь чего?

— В честь тебя, красота моя неземная! Я же должен тебя утешить и подбодрить, тебя вон уволили…

Я взяла бокал, фыркнула, чувствуя, как машина поворачивает и набирает ход. Сказала:

— Не уволили, а сократили!

— Результат один. Давай, за тебя.

— Ну давай за меня, — согласилась я, и звон наших бокалов утонул в гитарном пассаже из музыкального центра. Шампанское взбодрило миллионами взрывающихся на языке пузырьков, а потом мои губы были взяты в заложники. Кузя как будто решил не ждать, когда мы приедем, а начать прямо в лимузине. Я оказалась на боковом диванчике, который был достаточно широк, чтобы заниматься этим. Как кровать… Или…

— Кузь, мы что, сегодня развлекаемся в этом кошмаре? — спросила я, отрываясь от его губ и чувствуя их скольжение по шее и ниже, в декольте. Огонь в груди сполз в живот, я зажглась с такой лёгкостью, что сама удивилась. И обрадовалась — думала, что после парка уже не смогу так быстро возбудиться! Но окна лимузина, через которые было видно серое небо и гирлянды светофоров, и зажигающиеся фонари, заставили чуть притормозить:

— Кузя-а-а! Опять экстрим? Нас увидят!

— Никто нас не увидит, противная девчонка, — пробормотал друг, вслепую пристраивая бокал на стойку, — стёкла затемнённые…

— Ты сумасшедший…

— Я сумасшедший…

Язык выписывал кружочки на моих сосках, ему вторили пальцы, а моё тело пело вместе с Крисом Ри.

— Даёшь стриптиз, — выпрямился Кузя, и в глазах его блеснуло лукавство.

— А не слишком ли? — усмехнулась я, изгибаясь на диванчике в позе расслабленной пантеры, и он застонал, задирая подол узкого платья:

— Слишком! Долго! Нафиг стриптиз! Но ты мне торчишь минет!

— Да-а-а?

— Да-а-а!

— Ладно…

Я легонько толкнула его в грудь, опрокинув к спинке, и, засучив подол к самым бёдрам, оседлала ноги. Взялась за ремень брюк и таинственно сказала:

— Будет тебе минет.

— Прямо сейчас?

В его глазах появились волнующие всполохи, и я кивнула, выколупав пуговичку из петли. Кузя потянулся за бокалом:

— Мне надо шампанского… Минет от Глинской…

— Мы же с тобой уже сколько раз занимались сексом!

— Секс это одно, а минет…

Он выпил шампанское в один глоток и замер, поставил бокал на подрагивающий пол машины. В динамиках заиграла знакомая мелодия. Грубоватый, но красивый голос Роксет запел о любви. Это была любовь… Была ли это любовь? Я фыркнула и стащила брюки с бёдер Кузи, думая о своём. А любовь ли это вообще была?

Член, освобождённый из плена трусов, с победным видом вскочил, стремясь к прямому углу, и я поймала его, одновременно схватившись другой рукой за спинку дивана, потому что лимузин тормознул.

— Нежнее, Глинская… — пробормотал Кузя с закрытыми глазами.

— Куда уж нежнее, — ответила я, поглаживая член ладонью. На всю длину. На всю его восхитительную длину. Забылась на момент, представив, как он входит в меня, как наполняет целиком… А потом провела пальцем по головке, смазав с нежной бархатистой кожицы выступившую капельку. Лизнула, кайфуя от тяжёлого дыхания Кузи. Скользнула губами вокруг, будто поцеловала, и накрыла ртом, совсем немножко. Отстранилась… Ладонь сжалась, оглаживая твёрдый, как поручень, ствол, я нырнула головой вниз, будто с вышки в бассейн, принимая член, пробуя его на вкус, обводя языком, как сладкое мороженое. Стон был мне ответом, воодушевившим и подбодрившим. Ещё не потеряла навык… А ведь давно, очень давно…

— Ты космос…

Хмыкнула, не в силах смеяться, пощекотала его выбритый и уже немного колючий пах. Мне нравилось дразнить Кузю, ощущая как будто всем телом, что ещё не время отступать — хоть он и напряжён, как тетива лука, но не готов! А он сам подался вперёд, словно ища разрядки, помог мне, и пришлось придержать напор члена рукой. Ещё, ещё немножко, хотя у меня внутри всё горело от желания! Но минет я действительно торчала, поэтому доведу его до конца, даже если очень хочется оседлать Кузю полноценно и вбиться бёдрами в его бёдра, соединив половинки паззла…

— Кончаю… — просипел он в усилии, напряжённо отстраняясь куда-то вглубь дивана, и я позволила ему уйти из моего рта, придержав ладонью кончик члена. А потом фыркнула:

— Надеюсь, тут есть влажные салфетки?

— Жен-щина-а-а, — простонал Кузя. — До чего ж ты практичная и приземлённая!

— Сам такой!

— Я романтик! Посмотри в окошко!

Я посмотрела, пока Кузя искал пакет с салфетками. Слезла с его ног, поджала свои, уставилась через глянцевое стекло на небо. Капли дождя украшали окно, и через них фонари казались всполохами оранжевых звёзд, пробегающих мимо. Светофоры мигали, будто знали что-то сокровенное и не хотели мне рассказывать… И музыка, офигительная, на века, для многих поколений молодёжи, как фон для любви. И мужчина, обнявший жарко, жадно, с намёком. Он уже освободился от одежды, его тело обволакивало меня, смягчая невольные рывки лимузина. Руки завладели подолом платья, обнажая бёдра, скользнули вместе с податливой тканью вверх, вниз, будто хотели охватить меня целиком, проникнуть в кожу, стать единым целым с ней…

И острой тоской отозвалось желание в животе.

А что будет потом, после марафона, после всего?

Как я проживу без этих сюрпризов, без ожидания ласк и поцелуев? Рутина? Нет! Только не она… Я не смогу… Я хочу, чтобы это длилось вечно, всегда, всю жизнь! Кузя… Андрей! Обернувшись, я поймала ртом его губы, целовавшие мочку уха, и сама потянула узкое платье вверх. Хочу, хочу, хочу сразу всё и прямо сейчас, снова и снова…

— Шампанского? — шепнул он с лукавством во взгляде.

— Давай! — согласилась, раздувая ноздри от охватившей меня страсти. Воздух между нами насытился ею, как электричеством, и стало страшно — ведь я взорвусь, если он снова коснётся пальцами кожи! Кузя, что же ты делаешь со мной?

Платье тряпочкой полетело на пол, мне в руку вложили наполненный бокал, Кузя с поцелуем откинул меня на угол диванчика, а в динамиках зазвучал Фил Коллинз. Ещё один день в раю! Да, это рай… Что чувствовала Ева, когда её оттуда изгнали? А пофиг!

Я запрокинула голову, не в силах видеть глаза мужчины напротив, а он властным жестом раздвинул мои колени, провёл ладонью по горящему лону, большим пальцем скользнул в мокрое от желания нутро и остановился на клиторе. Просто нажал на него, как на волшебную кнопку, и замер. Замерла и я, не понимая, чего он хочет. Кровь пульсировала под пальцем, возбуждая, убивая и возрождая вновь…

А когда он снова двинул пальцем, я уже была готова. Какое шампанское, какая музыка, мне ничего не нужно, мне нужен только секс, только Кузя, только его руки и губы…