Надо было ждать столько времени и пережить расставания с бывшими, чтобы почувствовать такую нежность, такой подъём сил, такой прилив энергии и желания обнять весь мир!

— Глинская, я не понял, мы на дачу едем или нет?

— Едем, — покладисто ответила я. Впрочем, в этот момент я бы согласилась даже на стриптиз на Дворцовой площади или убийство мэра из снайперской винтовки. Но Кузя не воспользовался обстоятельствами и мягко подтолкнул меня к двери:

— Иди собирай братьев. Шмоток много не бери, но возьми что-нибудь старое, не исключено, что маман припашет тебя на огороде!

— Как мило, в первый же день знакомства! — фыркнула я.

— Маман без условностей, ты же её видела.

— Это было десять лет назад, Кузя!

— Она не изменилась. Иди уже! Раньше сядем, раньше выйдем!

Мы сели, то есть, выехали из города почти в четыре часа дня. До Лисьего Носа через субботние пробки получилось почти час дороги с небольшим хвостиком. Покрутившись немного по посёлку, я остановилась перед аккуратным заборчиком.

— Тут? — спросила недоверчиво. Кузя утвердил и, выходя из машины, сказал:

— Сейчас гараж открою, загонишь машину. Высыпайте, горошки.

Димку с Денисом не надо было упрашивать. Они почуяли свободу, запах залива, деревенские просторы. Хотя Лисий Нос был уже почти в черте города, здесь всё ещё царила относительная тишина, прерываемая лишь шелестом ветра в кронах сосен и дальним прибоем. Где-то жарили шашлык. За оградой с другой стороны улицы залаяла собака — грозно так, глухо, серьёзно. Но замолчала, видя, что к ней никто не направляется. Я смотрела на дом за забором, морща лоб.

Интересно, Кузя получил его в наследство от дяди-олигарха? Или его мать вышла замуж за олигарха? Потому что домик, на первый взгляд не слишком примечательный, выдавал себя и свою цену кованым балкончиком и деревянной обшивкой, а также антенной кабельного. Да и забор не из штакетника…

Ворота дрогнули и с лёгким гулом поползли вверх, открывая просторный гараж. Внутри стояла, прикрытая чехлом, серебристая машина. По стенкам был развешан инструмент — чуть ли не в алфавитном порядке! Кузя встретил меня у внутренней двери и, ока ворота автоматически закрывались, взял за руку:

— Пошли, покажу тебе мои владения!

— Кузьмин, сколько ты зарабатываешь в месяц? — тихо спросила я.

— Э! Вот будет штамп в паспорте — тогда скажу, — вредным голосом протянул Кузя.

Два брата-акробата уже нашли прикрученную к дереву баскетбольную корзину и пытались забросить в неё мяч — строго по очереди, как профессионалы. Вот только попасть никак не удавалось.

— Не разбейте тут ничего, — предупредила их я, увлекаемая вглубь участка. Там шумела вода, и мне стало чуточку не по себе. Вроде бы взрослый человек, уверенный в себе, но ведь надо волноваться, знакомясь с мамой жениха, да? Вот я и волновалась.

Мама жениха, одетая в простенький спортивный костюм, поливала цветы на клумбе.

— Муся, мы приехали! — громогласно объявил Кузя. Мама обернулась и выключила воду:

— О, а я вас к вечеру ждала! Мог бы смску прислать, балбес!

— В одном мы уже согласны, Тамара Вадимовна, — рассмеялась я.

Я сразу вспомнила её. Мы виделись, когда жили в одном дворе. Мама Кузи была прирождённой активисткой — ей всегда было нужно больше всех. Она ругалась на дворников, когда те были пьяны, выбивала скамейки и урны для двора, собирала подписи для установки кодовых замков на подъездах… И это — работая и воспитывая детей! Вот уж у кого энергии было на троих!

— Юлечка! А я-то думала, кого Андрей везёт! Подожди-ка, у тебя двое мальчишек?

Она глянула на лужайку перед домом, где пыхтели пацаны, всё ещё не сделав ни одного кольца, но я со смехом запротестовала:

— Нет, это мои братья! Детей пока нет.

— Маленькие какие, — удивилась Тамара Вадимовна. — Ладно, что мы тут… Кушать хотите? Или поставить чайник?

— Чайник, — хором ответили мы с Кузей, и мама усмехнулась:

— Согласие — это важно в браке.

Потом мы пили чай — вкусный, чёрный, заваренный по всем правилам русской чайной церемонии, а мальчишки, чудом попавшие целый один раз в корзину баскетбольным мячом, уплетали блинчики с творогом, постанывая от восторга. Когда чай закончился, Кузя повёл меня осматривать участок, а Тамара Вадимовна припахала моих пацанов к самому древнему ремеслу на земле — собиранию хвороста и поздней клубники. Клубника, подозреваю, нравилась им больше, чем хворост.

Дом был небольшой, компактный, но добротный. Дерево и стекло, хорошие окна, двери. Участок Кузя обустроил, поделив его на зону отдыха и огород. Для себя и для мамы. В углу у забора притулилось маленькое строеньице с трубой на крыше и крохотными окошками. Указав на него, Кузя гордо представил нас:

— Баня — Глинская, Глинская — это баня.

— О как! Очень приятно, баня, — усмехнулась я.

— Глинская, ты когда-нибудь занималась любовью в бане?

— Это любопытство или предложение?

— Конечно, предложение, за кого ты меня принимаешь? — деланно оскорбился Кузя. — Сейчас начну топить, воду нагрею, а потом попарю тебя, Глинская, от души! Веники сам делал в начале лета, есть берёзовые, дубовые, липовые…

Я прижалась к нему, прикрыв глаза. Что-то нахлынуло, и я никак не могла понять — любовь ли, нежность, грусть или тревога

— Кузьмин…

— Аюшки?

— У нас же всё будет хорошо, да?

Он развернул меня лицом к себе, посмотрел в глаза, держа за плечи, спросил:

— Юль, ты чего? Ты передумала, что ли? Мне теперь кольцо придётся сдавать?

— Да ну тебя! — я даже слегка обиделась. — Можно просто серьёзно ответить на вопрос?

— Можно. Да, Глинская, у нас будет всё хорошо. И это… Ты должна взять мою фамилию.

— Это почему это?

— А то несолидно получится. Перевес Глинских!

— Кузя, а если мы никогда не найдём папу? Ты же понимаешь, что Димка с Денисом… Ну, я их единственная родня, не считая тётки, но там мрак. Я туда даже кошку не отдам, не то что детей.

— А что тебя так беспокоит, солнце? Думаешь, я тебя заставлю сдать их в детдом?

— Нет, но… Они же тебе никто. Чужие дети…

— Они твои братья. Как они могут быть мне чужими? Всё твоё — моё, солнце.

— А всё твоё? — улыбнулась я.

— Тоже моё! — он состроил серьёзные щщи и поцеловал меня. — Пошли-ка соберём ссобоечку в баньку.

— Вино и фрукты?

— Эстетка! Водку и селёдку!

— Значит, Мартини, — заключила я.

— И виски.

— С колбаской.

— Люблю.

— Колбаску?

— Тебя, Глинская!

Мы замерли вдвоём перед баней, обнявшись, дыхание к дыханию, представляя и предвкушая то, то будет сегодня вечером, а ещё немножечко то, что будет всю оставшуюся жизнь. И странно, но я больше не боялась. С Кузей не страшно.

Когда наступил вечер, мы оставили мальчиков перед теликом с Тамарой Вадимовной и смылись в баню. Кузя натопил её на славу. Уже в предбаннике он стащил с себя футболку, расстегнул джинсы, и они упали на пол. Так сексуально, что у меня мурашки побежали вдоль позвоночника, а под дыхом поселился маленький электрический скатик. Красивое тело, красивый парень, мой и только мой…

— Стриптиз? — спросила, чтобы попытаться вернуть контроль над собой, но мне это не удалось. Кузя кивнул и стащил с меня тонкий свитерок через голову. Будто кожу снял, будто обнажил эмоции и все чувства, которые я испытывала в этот момент. Стриптиз оказался стремительным и совсем не эротичным. Словно мы не виделись долгих шесть месяцев и теперь, при встрече, жадно приникли друг к другу, наслаждаясь телами и поцелуями, обычным тактильным контактом, страстью, просто наслаждаясь одиночеством вдвоём.

Но и это длилось всего несколько минут, долгих, но прошедших. Кузя сгрёб меня в охапку и внёс в маленькую жаркую сауну:

— Вот ты и попалась, противная девчонка! Я не забыл, как ты колебалась, когда я спросил: хочешь ли ты выйти за меня!

Со смехом я вырывалась, но шансов не было — Кузя сильнее.

— Я не колебалась! Честно! Кузя! Я просто… Я не могла выговорить ни слова! От неожиданности!

— Врунишка! Тебя ждёт заслуженное наказание!

Сопротивляться было бесполезно, да я и не собиралась. Меня положили на полок, зафиксировали в положении «мордой в доски» и гнусно захохотали:

— Ты отведаешь моего веничка, девчонка!

— Ой, боюсь, боюсь! — запищала я, устраиваясь поудобнее и вытягивая руки вперёд, под голову.

— Сейчас, сейчас… — проворчал он. — Ты и не боишься совсем, да?

— Боюсь!

— Правильно! Меня надо бояться, — фыркнул он и потряс веником над моей спиной. Горячие брызги заставили вздрогнуть, а потом и вскрикнуть, когда первый шлепок коснулся моей кожи. Кузя гладил, тряс, похлопывал и массировал веником, казалось, всё тело целиком. А я, жмурясь, терпела жар и наслаждалась этой пыткой, чувствуя, как липнут к коже мокрые горячие листья, как пот выносит из тела проблемы и страхи.

Потом мы выскочили из парной, и в меня брызгали тёплой водой, казавшейся с жару ледяной. Выпив по паре глотков воды, снова вошли в душный закуток бани, и Кузя разлёгся на полке, заявив, что теперь его очередь. Он учил меня, как правильно парить, как гладить веником, как шлёпать и гонять пар. Конечно, получалось не так здорово, как у него, но мне простили отсутствие опыта.

Когда дышать стало совсем невозможно, мы вышли в душ. Мылись без мыла, просто водой, и это было самое классное ощущение — чистоты и перерождения…

И любовью мы занимались в предбаннике — просто и желанно, как будто были женаты уже много лет, как будто знали все волшебные точки друг друга, как будто по наитию и так гармонично, что аж до слёз…

А потом сидели, обнявшись, на диванчике, потягивая алкоголь, расслабленные, счастливые и готовые к любым переделкам, которые могли ждать нас в будущем. И только тогда я осмелилась сказать:

— Я люблю тебя, Андрей…

— А я думал, ты уже никогда это не скажешь, — тихонько рассмеялся он.

— Ну вот, сказала. Как мы дошли до такой жизни, а? Ведь собирались всего лишь потрахаться для здоровья!

— Ничего не знаю, я всю жизнь в тебя был влюблён.

— Что? — я повернулась к нему, едав не расплескав остатки Мартини. — Это какую ещё жизнь?

— Ну вот со второго класса, как увидел тебя, так и пропал для общества.

Кузины глаза смеялись. Я покачала головой:

— А чего раньше не сказал?

— Зачем? Если бы ты чувствовала то же самое, заметила бы…

— Балбес…

Ну слов нет! Сколько лет жизни потеряно зазря! Надо было просто признаться… Тогда бы не было его двух браков, не было бы моих бывших, изрядно потрепавших мне нервы… Но не было бы и посиделок на кухне, разговоров за бытие, смеха и битвы подушками. Той самой, после которой нам пришлось собирать пух и перья в мусор и покупать Кузе новые подушки. Не было бы той трогательной дружбы, которая связала нас на долгие годы.

Я допила свой бокал и снова положила голову на грудь друга. Нет, не только друга. Любимого мужчины, будущего мужа, будущего отца моих детей.

— А вообще ты прав. Это я дура набитая. Слепая курица.

— Ты самая лучшая, самая красивая и самая клёвая слепая курица на свете, — фыркнул Кузя, чмокнув меня в макушку.

— Чем бы тебя стукнуть? — я наморщила лоб, размышляя. Меня снова зафиксировали крепкими объятьями, и родной голос предупредил:

— Нет уж! Не сегодня. Я собираюсь допить виски и заняться тобой, сладенькая, чистенькая, безвольная девочка!

— А займись, — разрешила я. — Иначе я засну прямо здесь, и тебе придётся нести меня в дом.

— Не, легче будет принести сюда парочку одеял, — выдвинул он рационализаторское предложение.

— Лентяй.

— Ага.

— Целуй меня везде, — рассмеялась. — Восемнадцать мне уже!

— Боже, откуда эта пошлая песня в твоём репертуаре? — изумился Кузя, аккуратно укладывая меня на диван и вынимая из руки бокал.

— Не трожь мою любимую песню… — прошептала я, принимая поцелуй.

— После свадьбы мне придётся плотно заняться ещё и твоим культурным воспитанием, — сказал Кузя, медленно скользя губами по моей шее к груди.

А я закрыла глаза, чувствуя, как возбуждение поднимается ему навстречу из живота.

Займись, Андрюша, будь добр и любезен…

Глава 29. Даже в тихий день бывают грозы

25 августа, воскресенье

Совершенно неожиданно я проснулась почти в двенадцать дня. И нет, не в бане. Кузя всё-таки сделал усилие и перенёс меня в дом. Когда я открыла глаза, то увидела голубое небо в рамке окна, чуть завуалированное тонкой прозрачной шторкой. В доме было тихо, только где-то во дворе жужжало нечто электрическое. А потом я услышала голоса мальчишек. Через приоткрытую створку до моего носа долетел запах жарящегося мяса. Боже… Я хочу так просыпаться каждый день!