Лариса Бортникова - Пари (сборник)

– Прибыли подождут. Все! Тихо. Власть переменилась! Не орать, не лягаться и не острить. Иначе привяжу к кровати и наплевать мне на всё! Лучше отсидеть несколько лет, чем еще пять минут терпеть твои капризы.

Какой там капризничать, я и пискнуть-то не могла. Достаточно ему было прижать меня к себе и прикоснуться губами к моим глазам, как система самозащиты разблокировалась и сознание поплыло-полетело куда-то к чертовой бабушке. Пока я искала, где же живет эта чертова бабушка, он каким-то образом освободился от лишней одежды (похоже, для него всякая одежда была лишней) и освободил от нее и меня. Я чувствовала его каждым кусочком кожи, каждой клеточкой. Его нежные губы на моих плечах, руках, груди. Его теплые пальцы, ласкающие мое тело. Его бедра под моими ладонями. Боже ты мой, со мной творилось что-то невероятное. В никуда испарилась язвительная и мерзопакостная Лариска, и на ее место водворилась сексуальная кошка с извращенным воображением. То, что я вытворяла, даже и описать стыдно. Слава богу, думала я, что, помимо любовных романов, иногда почитываю порнографическую литературку, похаживаю по Интернету, так что не ударю в грязь лицом. В общем, я просто позабыла про все свои надуманные принципы и стремление к здоровым партнерским отношениям и отдалась на волю провидения. В тот момент провидение звали Андреем. По всем признакам, провидению тоже нравилось заниматься со мной любовью, поскольку оно время от времени начинало часто-часто дышать, и синие глаза затягивало сладкой поволокой. А я… Я таяла. Я стала одним большим куском сливочного мороженого под лампой накаливания. Я чувствовала, что где-то у меня есть голова, тело, ноги, пальцы, но все это существует безотносительно меня. Остался только он. Остались только его руки, только его губы. В общем, чего долго расписывать и распространяться на всем известную тему. Если кому-то требуется детальное описание, его можно найти в любом белообложечном шедевре, а мне почему-то не хочется вдаваться в физиологические подробности и писать о том, как «его страстная горячая плоть слилась с источником ее наслаждения». Уж больно забавно выглядят все эти метафорки, сравнения, гиперболы и прочие стилистические приемчики. А потом, неужели вы сами не можете додумать и дофантазировать, опираясь на собственный опыт?

Я нисколечко не удивилась и не воспротивилась, ощутив, что наша опасная близость сама собой перешла в союз… чуть было не сказала сердец – нет, вовсе и не сердец, и в конце концов почти одновременно мы задохнулись в бешеном и таком желанном вихре оргазма. (Ну как? Не хуже, чем книжки в мягком переплете?) Моментальное ощущение счастья, сменяющееся чистым покоем. Наивно, банально, глупо и потрясающе, именно так оно и было…

* * *

Я лежала на спине и рассматривала грязного голубя, какающего на карнизе. «Смешно, – думала я. – Как я ни пыталась этого избежать, как ни старалась уберечься, все равно все произошло и оказалось даже лучше, чем можно было представить. Впрочем, кого я пытаюсь обмануть? Сама же этого хотела, сама к этому шла и получила сполна. Вот лежи теперь и думай, что дальше».

Мне всегда было интересно посмотреть, как ведет себя мужчина на следующее утро после первой ночи любви. Можно было сразу догадаться по его поведению, чем он окажется впоследствии, и понять, стоит ли вообще с ним воспоследствовать. Но, поскольку на этот раз ночи не было, а было как раз утро, я с тревожным любопытством ждала первой фразы Андрея. В голове крутилась куча вариантов типа: «Это было великолепно», или «Ты просто чудо», или «Давай продолжим», или хотя бы «Ну вот и все, можно теперь и поспать», или что-нибудь в этом роде. Опять же он мог сделать вид, что ничего не произошло, или с отвращением швырнуть мне одежду, мол, прикройся, милая (а что, бывают и такие жутенькие экземпляры). Я ждала его первой фразы и не знала, что мне отвечать, как себя вести и что предпринять. Было просто страшно.

– Лариска, – я приподнялась на локтях.

Он стоял в дверном проеме – обернутые полотенцем бедра, капельки воды на груди, мокрые волосы. Чудо мое шотландско-сеттеровое. В этот самый момент я с ужасом поняла, что пропала, сгорела и не просто влюбилась, а люблю. По-настоящему, по-сумасшедшему, со слезами и переживаниями, с бессонными ночами и второсортными стихами.

Я поняла и испугалась до смерти, и захотелось сначала бросить все и убежать, а потом остаться и прожить это до конца, а затем просто взвыть в безнадежности и проклясть это свое неудачное и ненужное чувство.

– Лариска-крыска, ну-ка, посмотри на меня, – он осторожно присел рядом со мной и, по-детски послюнявив палец, стал что-то упорно стирать с моего лба.

– Возможно, это болячка, и ты напрасно стараешься, – пробурчала я, отстраняясь.

– Что? – не понял он.

– Ну то, что ты там трешь. Я говорю, это скорее всего прыщ, и он не стирается.

– Ничего там нету, – он убрал палец.

– Ну чего ты тогда стараешься? – Я села и натянула на себя футболку.

– А что прикажешь делать? Я хожу вокруг тебя как дурак и не знаю, с чего начать разговор, а ты пыхтишь паровозом и изображаешь из себя каменного истукана.

– А я и есть истукан. Истукан сидел в стакане, разговаривал стихами, – рифма была ужаснейшей, но ничего больше в голову не приходило.

– Ларисонька, – он обнял меня, и опять все перевернулось вверх дном. Зачем? Зачем? Зачем?

– Угу?

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Я хотела, ох как много я хотела сказать, обвить его руками, положить его голову на свои колени и говорить, и шептать, и ласкать, и плакать. Только разве я могла вот так вот запросто сложить оружие? Вернее, я-то могла, но к чему это все? Нужны ли ему мои слезы и любовь? Нужна ли ему не слишком молодая, не слишком умная и не слишком красивая идиотка? Нужно ли ему мое «не могу без тебя»?

– Если ты так хочешь, я подытожу. Значится, так, – я высвободилась из его объятий, зажгла еще одну сигарету и спокойным размеренным тоном (ох как трудно давалась мне эта размеренность!) заявила: – Первое. Если ты думаешь, что я покроюсь багровыми пятнами от стыда и буду избегать твоего взгляда, то ошибаешься. Мне уже не пятнадцать, и даже (вот только не падай в обморок) не двадцать пять. Опять же, если ты опасаешься, что я брошусь к тебе на мускулистую шею с признаниями в вечной любви и требованием законного брака, то тоже ошибаешься. Я всегда умела отличать секс от чувства и, отдавая должное первому, не увлекалась вторым. Дальше, если ты надеешься, что это повлияет на условия нашего договора, оставь эти мечты. Деньги поделим, как договорились, и разойдемся, тоже как договорились. Что же касается продолжения близких (я выделила это слово голосом) отношений, то этого я не могу тебе обещать, хотя… – я сделала паузу, – было не так уж плохо. А сейчас, думаю, разумнее всего пойти на работу и повкалывать во имя Линкольна на зеленых бумажках. Ты как считаешь, Андрей?

Андрей пожал плечами и молча стал одеваться. Я последовала его примеру и через час, сидя за своим столом в офисе, развивала активнейшую деятельность по убеждению населения в факте бессонной ночи (что, учитывая все обстоятельства, было почти правдой). День все длился и длился, и всякий раз, встречаясь с Андреем взглядом, я сцепляла зубы в молчаливой и безысходной злобе на себя. Я злилась, что никогда не сумею стать той, которая сможет уверенно идти с ним по жизни рядом и быть ему достойным и равным партнером, быть ему нужной, любить его и быть им любимой. Дура! Какая же я дура!

С работы я ушла рано. Во-первых, не смогла больше терпеть его постоянного присутствия не только в мыслях, но и перед глазами, а во-вторых, мне надо было срочно забежать в издательство и забрать свою рукопись, в очередной раз получившую вежливый отказ. Да, да, никому ничего не рассказывая, чтоб не сглазить, я направила пару-тройку рассказов по разным редакциям, лелея слабую надежду стать знаменитой. К сожалению, великого писателя из меня никак не получалось, но я не отчаивалась, утешая себя примерами из жизни гениальных прозаиков, которых сначала все жестоко унижали, а затем возносили до небес, да еще и оделяли Нобелевской премией. Не хотелось только посмертного признания. К чему на небесах слава и деньги? Там все бесплатно и тщеславие не поощряется.

В редакции, вусмерть разругавшись с приличного вида дамой, наивно полагающей, что она литературный критик, и выкинув в урну очередную отрицательную рецензию, я отправилась к Андрею. Его не было. «И как это я забыла востребовать ключ?» – злилась я на себя, разгуливая по ухоженному дворику.

– Ты кто, тетя? – Черноглазый малыш лет пяти дергал меня за юбку.

– Я не тетя, я лисица-девица, а ты кто? – задала я встречный вопрос.

– А я Андрей, – заявил он и, слегка поколебавшись, добавил: – Я мужчина.

«Вот тебе и еще один мужчина», – подумала я.

– Ну тогда пошли лепить куличики, мужчина, – он дал мне свою грязную ладошку, и мы направились к песочнице.

– Как идет? – Шотландский сеттер, груженный пакетами из супермаркета, с любопытством следил за нашей игрой.

– Посредственно. Видишь ли, нам не хватает начинки.

– Убежала не предупредив, а я не заметил, да и не подумал, что придешь так рано. Извини. Давно здесь?

– Если судить по количеству выпечки, с учетом производительности пять штук в минуту, уже около получаса.

– Ну что, домой или где-нибудь в городе поужинаем? – Андрей Большой ждал моего ответа, а мой новый друг Андрей Маленький с усердием продолжал возиться в песке.

– Андрюша, заинька, – ласково окликнула я.

– Что? – ответили оба хором.

– Уже поздно, давай-ка пойдем по домам, а завтра продолжим пекарное дело, – мальчик на удивление легко согласился и, подпрыгивая на ходу, побежал к подъезду.

– Да уж, где уж нам рассчитывать на приличное обращение, – съехидничал Андрей, – мы, кроме кобеля, ничего не удостаиваемся.

– Прекрати. У меня абсолютно озверелое настроение, хочется есть, и я в любой момент могу сорваться и тебя покусать.

– Вот-вот, и я о том же, – Андрей пропустил меня в лифт и втиснулся следом. Поскольку большая площадь лифта была занята свертками, между нами осталось минимальное расстояние.

– Знаешь, о чем я думаю? – Он понизил голос почти до шепота.

– О чем? – так же шепотом спросила я.

– Что ты сделаешь, если я тебя поцелую?

– Откуда мне знать, я за себя никогда не могу поручиться, – призналась я, – могу и по морде дать, но ты все равно попробуй, коли не боишься.

Он приблизил ко мне лицо и тихонечко коснулся щекой моей щеки, и его губы дотронулись до моих, и, стыдно сказать, если я не отдалась ему там же на пакетах с молоком и сосисками, то только потому, что было неудобно так долго задерживать лифт и заставлять соседей взбираться по лестнице. Пока Андрей ковырялся в замке, я пришла в нормальное для себя морально-устойчивое состояние и в ответ на его попытку продолжить лифтовой эксперимент, заявила:

– На голодный желудок этим занимаются только подростки и половые гиганты. Из первой категории я вышла, ко второй так и не пришла, поэтому сначала деньги, потом стулья.

Андрей вздохнул и поплелся к плите.

– Нет, это просто невыносимо, – возмущался он, нарезая что-то вкусненькое, – я целый божий день жду момента, когда можно будет остаться с этой сумасшедшей наедине, одновременно сомневаясь, что вообще что-то будет, поскольку после ее утреннего монолога у меня опускаются руки и прочее, наконец-то залавливаю ее и получаю неожиданно страстную ответную реакцию, а в конце концов оказывается, что все это лишь для того, чтобы она смогла набить свой желудок за мой счет. Ужас. Лариска, ты просто изничтожила во мне все мое самолюбие законченного мачо. Мне начинает казаться, что мои мужские достоинства ты ценишь ниже кулинарных.

– Ладно, ладно, – при запахе вкусной и здоровой пищи мной овладело благодушие, – я же сказала с утра, что было не так уж и плохо, не напрашивайся на комплимент.

– Ты с утра много чего наговорила. Хотя, учитывая твою взбалмошную натуру, я не очень-то и поверил, но все же хотелось услышать что-то иное, чем то, что было услышано.

– Интересно знать, что? – Я сидела на подоконнике, наблюдая, как шотландские сеттеры развлекаются приготовлением еды.

Он повернулся и как-то слишком серьезно посмотрел на меня:

– Правду.

– Вот еще… Правдолюб… – Я отмахнулась. – С утра коротко и ясно были подведены итоги, не люблю болтать впустую.

– А не слишком ли коротко? – Его взгляд стал еще чуточку серьезнее, мое бедное сердечко застучало в ритме регтайма.

– Достаточно. Ты, кстати, тоже не отличался многословием.

– Да, а какой толк от моих слов, ты или не поверишь, или опять убежишь, или вставишь какую-нибудь гаденькую цитатку, так что у меня отпадет всякое желание продолжать.