Лариса Бортникова - Пари (сборник)

– Представляете, они делали на вас ставки, как в тотализаторе! – возмущалась я. – Они разыгрывали вас в лотерею, как пачку банкнот, они относились к вам как к неодушевленному существительному!

Вот бы взглянуть на себя со стороны, но о видеокамере я как-то не подумала заранее, а зеркал у Андрея в кабинете не водилось. Мне оставалось лишь следить за его реакцией, делать выводы и соответственно корректировать ход театрализованного действа. Я вскинула подбородок кверху, подпустила немного дрожи в голос и, втянув живот (все-таки Фрейд – великий мудрец), яростно жестикулировала:

– Все без исключения. Как один. Это же надо – заключить на вас, ну на нас с вами, безобразнейшее пари! Полное отсутствие моральных принципов, элементарной/обще/человеческой порядочности. Это катастрофа, социальный апокалипсис!

За десять минут я сумела пройтись по каждому из них в отдельности и по всем вместе, а главное, я постоянно оперировала небезызвестной суммой. «Таких людей – нет, не людей – ходячих чудовищ, просто необходимо наказать! Это долг каждого честного члена социума, вот! – завершила я свой безумный, но весьма прочувствованный спич и, набрав побольше воздуха, выпалила: – Думаю, в воспитательных целях вы просто обязаны мне помочь и сыграть на моей стороне, что, кстати, принесет вам ни много ни мало – пятьдесят процентов от выигрыша. Ну что, согласны?»

Андрей молчал. Пауза затянулась. Он сидел оглушенный и озадаченный – слегка прибитый, но все еще шотландский сеттер.

– Подождите, я понял так, что вы заключили со всем остальным персоналом фирмы пари на то, что я сделаю вам предложение, – он честно пытался уложить услышанное в голове, но оно, как ванька-встанька, никак не хотело укладываться.

– В яблочко! Вы абсолютно верно уловили мою мысль, – я кивнула и уставилась на него сквозь запотевшие от волнения стекла очков.

– То есть… то есть, если я, в присутствии всех, позову вас замуж, – он произнес это слово с омерзением, – вы выигрываете этот спор и получаете сорок тысяч.

– Ага. Соображаете! В случае, если вы мне подыграете, двадцать моих – двадцать ваших. Я думаю, это вполне справедливо. Вы ничего не теряете, разве что повеселитесь. Представляете, ничего не делать, и дзинь – двадцать штук в кармане. Не бойтесь, я клянусь, что не собираюсь связывать с вами свою судьбу, ну и все остальное…

– Да вы с ума сошли! Что вы себе позволяете? – Похоже, до него наконец-то дошла основная идея сказанного. Он искренне возмутился, что было вполне естественно. Да я бы на его месте сожрала меня с костями и очками. – Да что вы о себе думаете? Приходите, несете какую-то ахинею! Вы что, думаете, сможете меня купить за какие-то… Как эта невероятная мысль вам в голову-то пришла!

У него слова застряли в горле. Разъяренный сеттер. Нет. Уже и не сеттер вовсе – бультерьер. Я и без него чудненько осознавала, что мыслишка-то абсолютно безумная, но можно подумать, у меня был другой выход.

– Прошу вас, покиньте мой кабинет. Немедленно! Да, если у вас нет денег на оплату этого идиотского пари, я лично возмещу вам эту сумму в обмен на заявление об уходе, – кипятился он, не применяя, однако, рукоприкладства.

– Андрей Николаевич…

– Выйдите вон! Немедленно!

– Андрей Николаевич…

– Не заставляйте меня делать то, о чем мне потом придется пожалеть, – он даже привстал, и я быстренько оглядела его стол.

Так: лампа, компьютер, подставка для карандашей. Нет ничего такого, от чего нельзя было бы увернуться.

– Ну послушайте, – я все еще пыталась воззвать к его разуму, логике и бумажнику.

– Либо вы уходите, либо я сейчас вас вытолкаю взашей!

Я поняла, что он не преувеличивает, и, поскольку мне не улыбалось подраться со своим все еще шефом, я, повернувшись, поплелась к выходу. Сапер ошибается только однажды. Сегодня был не мой день.

Я взялась за ручку, повернула ее – и тут, неожиданно, на помощь снова пришел Карнеги. Наивный, добрый американский Карнеги. Сейчас уж и не вспомню точно, но у него это звучало примерно так: «Люди любят чувствовать себя добрыми и милосердными. Подарите им эту возможность, и вы сможете получить невероятный результат». Короче, если не выходит по-другому, давите изо всех сил на жалость! Пробуй, Лариска! Помирать – так с музыкой! Я ехидненько усмехнулась про себя и громко разрыдалась вслух. Вот уж такого поворота Андрей Николаевич от меня не ждал. Усевшись на пол возле двери, я заливалась слезами и захлебывалась рыданиями, вытирая нос рукавом. Этот жест был с ювелирной точностью содран у моего братца – последняя и классически удачная попытка выбивания у меня денег.

– Вот все вы так!.. Жестокие! Вы не понимаете, не можете и не хотите понять, – я всхлипывала, но старалась произносить слова четко и внятно, дабы донести основную идею до слушателя, – я невзрачная, бестолковая, неудачливая и бесполезная. Ну и что! Я это и без вас знаю. Только зачем все, абсолютно все вокруг надо мной смеются, унижают и издеваются? Кто дал вам на это право? Пусть у меня внешность не яркая и умишком я не удалась, зато, может, у меня душа добрая и светлая!.. (Любопытно, надо будет спросить у братца, сам ли он выдумал реплики или откуда-то позаимствовал.)

Андрей хлопал ошалевшими глазами и уже не грозился вытолкать меня взашей. По-моему, новый поворот фабулы был гораздо удачнее предыдущего. Я продолжала:

– Я знаю, они специально вынудили меня поспорить, потому что знали, что такая скромная и ранимая девушка, как я, ни на что и надеяться-то не может. Все просчитали, вот вы даже имени моего запомнить не можете – все Верочка да Верочка. Я для вас ничто, пустое место, ноль без палочки.

И теперь, когда я проиграю, вот уж они все вдоволь нарадуются!.. Конечно, у них и ноги длинные, и глаза большие, а у меня ничего, ничегошеньки такого нет. Я как утенок гадкий, а кругом все эти отвратительные утки и индюшки! – и так далее, в том же духе. Я плакала и хлюпала все сильнее и сильнее и так разыгралась, что мне даже стало самой себя жаль, и от этого сцена выглядела еще более убедительной. Такая милая, слабая и всеми обиженная Я и большой, сильный и великодушный Он. Нормальный мужчина в подобной ситуации просто был бы вынужден меня пожалеть. А тем паче Андрей. Знаете, сеттеры всегда защищают слабых, больных и ненормальных.

– Перестаньте, ну перестаньте же, – он суетился возле меня со стаканом воды, весь красный от волнения. Но мне ни в коем разе нельзя было переставать. Полпути было уже пройдено, а передо мной маячила цель в виде чудесных зеленых купюр. Представив, как я буду перебирать сотенные, я зарыдала с новой силой.

– Вот вы меня гоните, кричите и ругаетесь, грозитесь вовсю, а, думаете, мне легко было вас, такого красивого и недоступного, о таком просить? Да я весь день сегодня проплакала в туалете (немного приврать не мешает). Но я же тоже человек, и у меня есть тоже какое-никакое чувство собственного достоинства. Не нужны мне ваши пять тысяч, мне нужно, чтобы все вокруг наконец-то оценили меня и поняли, и вообще…

Ох, как я выкладывалась, просто вспотела от напряжения, и когда искоса взглянула на взволнованного Андрея, то еще раз убедилась в том, что «кто хочет, тот добьется». Он растерянно стоял надо мной, в руках у него был графин воды, а в его синих глазах – море сострадания. Начинался долгожданный прилив милосердия.

Шатаясь, я поднялась на ноги и, опустив взлохмаченную голову, принялась дёргать дверную ручку туда-сюда, давая ему время на обдумывание и не прекращая печальные всхлипывания.

– Постойте, Лариса, послушайте же!

Вот оно! Радостно екнуло у меня в груди. Вот оно – то, на что мы и рассчитывали! Да здравствуют Дейлы Карнеги и всякие Чипэндейлы, спешащие на помощь!

Я повернулась. Видок у меня был наверняка жутковатый, но подходящий к случаю. Андрей, виновато моргая, подошел ко мне, протянул мне свой носовой платок, в который я, не задумываясь, смачно высморкалась.

– Я даже и не подозревал, что это для вас настолько важно. Извините за резкость и поймите правильно, это все настолько нелепо и глупо… То есть… Как это я позову вас замуж, с какой такой стати? Ерунда какая-то. Что обо мне подумают?

Ага! Он уже начал допускать эту мысль, требовалось срочно закрепить результат.

– А ничего и не подумают. Вы настолько самоуверенный и сильный человек, что любой ваш поступок воспринимается как обдуманный и единственно правильный. И потом, состояние всеобщей влюбленности не позволит им даже слова сказать в ваш адрес. Да и какое вам дело до их мнения? Это ваше решение, и все! Баста!

– Никакого, собственно. Но все-таки я как-то странно буду выглядеть, – он пожал плечами.

– Вот вы боитесь выглядеть странно, а я вообще стану мишенью для вечных издевательств, хотя я уже привыкла, – надо было срочно выдать очередной поток слез, дабы не дать ему прийти в себя.

– Ну постойте, не плачьте, – Андрей испугался возможной истерики и сунул мне в руку стакан, который «мои дрожащие пальцы» не смогли удержать.

Вот если бы он мне скотча со льдом предложил, то тогда я бы поднесла его «слабыми пальцами к дрожащим губам». Стакан разлетелся вдребезги.

– Вы говорите, через полтора месяца? – В его голосе зазвучала такая нужная мне обреченность.

– Да. В столовой. В присутствии коллектива.

– Хорошо. Хорошо! Черт с вами со всеми! Я согласен, – он был готов (а вернее, грамотно подготовлен) к закланию, а у меня душа пела от радости. – Слышите! Я согласен. Вы укажете мне дату и время, и я при всех попрошу вас стать моей женой, – здесь он опять скривился, – только не плачьте больше, я вас умоляю.

Шотландские сеттеры добры, преданны и великодушны. Любят детей и склонны к авантюрам.

Я ехала в пустом вагоне метро и улыбалась сама себе. Вот ведь как верно сказано: Бог помогает юродивым и гениям. Так и не решив, к какой категории себя отнести, я закрыла глаза и постаралась заснуть. Пожалуй, стоит позвонить завтра с утречка в турбюро и узнать о ближайших турах в Испанию. Всегда хотелось посмотреть на страну ветряных мельниц.

Мне до смерти хотелось показать им фигу или что похлеще, но надо было держаться. Нельзя было вот так сразу демонстрировать радость победы, чтобы не возбудить ненужных подозрений. А настроение у меня было чудесное. Настолько чудесное, что я даже не сочла нужным ответить бабуле, когда та в очередной раз прорабатывала меня по поводу моих «штанов из чертовой кожи» (это она так про джинсы). «Хоть бы раз юбчонку надела, – причитала она, – а то ходишь все, как грузчик, в этих „жинсах“, вот парнишки-то на тебя и не смотрят».

Обычно в ответ на бабулины плакалки по поводу моего неформального стиля одежды я устраивала пятиминутный ликбез на предмет существующих направлений современной моды, после чего озадаченная бабуля со знанием дела рассуждала на лавочке о принципиальных отличиях Пако Рабана от «Большевички». Но не сегодня. Сегодня я прилетела в контору раньше всех и, усевшись на окно, с удовольствием переругивалась с Федей, который уже который год безуспешно пытался превзойти меня в знании русского сленга.

– Федя, ты не понимаешь, к мату надо подходить по-научному, а ты, друг мой, – дилетантишка, – внушала я ему.

Федя, решив, что слово «дилетантишка» тоже нецензурное, выдал мне в ответ исключительно длинную фразу, приводить которую здесь у меня не хватит смелости.

– Боже мой, Федор, как же ты банален и неизобретателен, вот послушай, как красиво это может быть преподнесено…

Услышав мою скорректированную интерпретацию его же собственного лингвистического перла, он покраснел и залез под машину. Победа осталась за научным подходом.

– Ну ты, типа, вааще! – восхитился Серега. – Я, знаешь ли, даже в армии такого не слышал.

– Сергей, ты меня балуешь комплиментами. Хочешь, будут давать тебе частные уроки – десять долларов в час?

– Это ты так на «Максим» скопить думаешь? – Стервозная Ленка уселась на мой стол. – Между прочим, девушки воспитанные так не разговаривают.

– Елена, ты не видишь разницы между ширпотребом и эксклюзивом. У нас в институте была дама-профессор, так вот она учила: для филолога нет никакой разницы между «розой» и «задницей». Оба – существительные, первого склонения, женского рода. Ясно, душенька? – Я спрыгнула с подоконника и по-отечески похлопала Ленку по плечу. Та передернулась.

– Все умничаешь. Лучше поделись впечатлениями от вчерашнего вечера. Удачно прошел?

– Прекрасно. Просто блестяще. Ожидали чего-то иного? – Я обвела всех победной улыбкой.

– Дааа? Неужто? Что-то не видно, чтобы Андрей был поражен твоим неземным очарованием. А может, мы чего не понимаем? Ну да ладно, поэтесса ты наша, у тебя еще целая прорва времени.