А может быть, эта легкость была лишь видимостью…

Наутро мы решили начать отмечать мамин день рождения походом в ресторан, который славился отменным луковым супом. До этого я никогда не пробовала это традиционное французское блюдо, так как оно ассоциировалось у меня не иначе, как с гадким супом из детского сада, в котором плавали переваренные луковицы, и ты не мог выйти из-за стола, пока тарелка не будет пуста. Но маме хотелось непременно попробовать что-то местное, к тому же за месяцы в Париже я уже успела соскучиться по супчику. Каким же чудесным оказалось это блюдо. Легкий и в то же время наваристый, с ломтиком поджаристого хлеба на дне и сырной корочкой сверху, луковый суп оказался настоящим открытием.

В какой-то момент я почувствовала головокружение, сначала легкое, а потом все сильнее и сильнее. Приняв мое состояние за похмельное недомогание, я вначале даже не обратила на это внимания, пока головокружение не стало таким сильным, что начало казаться, что земля уходит из-под ног.

И тут меня накрыл резкий приступ удушья.

Я схватилась за горло, как будто пытаясь ослабить эти сжимающие дыхание тиски, а в голове только лишь крутилось: «Все, это конец».

Официант вызвал «скорую». Pompiers22 примчались через несколько минут и, поместив меня на носилки и надев кислородную маску, повезли в больницу. От маски мне сильно полегчало, приступ отступил, и я только смотрела, как сквозь пелену, на своих молодых и симпатичных спасителей. Я даже подумала, что если в «скорую» берут вот таких красавцев, то именно среди них и нужно искать себе мужа.

В приемной скорой помощи мою каталку поставили в коридоре еще с несколькими доставленными больными. В основном это были старики, но было и несколько молодых людей – кто-то пострадал в ДТП на скутере, у кого-то начался приступ пневмонии во время бега в парке, кто-то упал с велосипеда. Санитары вкатывали все новые и новые каталки. Медработники в белых, зеленых или розовых халатах увозили каталки за раздвижные двери, и казалось, что этому конвейеру нет конца и края. Только меня все обходили стороной, как будто меня там и не было.

Я пролежала так почти час, но ко мне по-прежнему никто не подходил. Состояние мое, казалось, пришло в норму, я сама подошла к кому-то из врачей и спросила, когда меня смогут принять. Мне сказали, что в больнице очень много срочных больных, которым нужна помощь, и меня, как стабильную, могут принять только когда кто-то из врачей окажется разгружен.

Так мы с мамой прождали еще часа четыре. Вокруг меня кипела суета. Врачи бегали туда-сюда. Кого-то из ожидающих пациентов увозили сразу, кто-то вместе со мной так же часами ожидал в коридоре. Когда одна бабулька рядом со мной начала кричать не своим голосом, что она замерзла, и потребовала, чтобы кто-то занялся ей, мы с мамой не выдержали. Не сказав никому ни слова, мы преспокойно вышли за дверь, и нас даже никто не остановил. На улице уже было темно. Мы купили сэндвичи в какой-то местной забегаловке и отправились к ближайшему метро. День рождения был испорчен.

Пока я находилась в больнице, моим врачом стал Гугл – в ответ на мои симптомы он выдал мне множество ссылок о панических атаках – необъяснимых приступах тревоги, возникающих вследствие стресса или переутомления. Несмотря на то, что истинный диагноз так и остался загадкой, за эти ужасные несколько часов «на грани», сгорая от стыда перед мамой, я осознала, насколько глупо и мелко все то, о чем я так сильно переживаю. Насколько никчемны все так называемые «проблемы» по сравнению с важностью всего одной лишь вещи – здоровья.

В тот день я не раз поблагодарила Бога за дарованное здоровье и пообещала, что сделаю все, чтобы организовать свою жизнь правильно, радоваться каждому мгновению, а главное – перестать тратить нервы из-за всяких бесперспективных мужчин.


11


Учеба подходила к концу. Я успешно сдала все экзамены, к тому же мне наконец-то позвонили из компании, где требовался стажер в отдел маркетинга для работы на английском языке.

Это было мое первое собеседование в другой стране, и потому, наверное, я никогда так сильно не волновалась. Оно же оказалось и самым легким. В переговорной меня ждали трое мужчин – главных директоров компании. Они были очень дружелюбны и интересовались, скорее, моим переездом во Францию, чем моим опытом. Еще бы, они явно не ожидали собеседования по поводу стажерской позиции с человеком с таким резюме, как у меня. На их лицах я видела готовность принять меня на работу хоть сейчас.

К тому же, как выяснилось, в задачи «стажера» входило развитие функции маркетинга с нуля, что было явным преувеличением для предлагаемой мизерной зарплаты. Но тем лучше, подумала я. Маленькая компания, никакого маркетинга, сейчас я им тут все налажу, и, возможно, они предложат мне контракт на постоянной основе, а также сделают рабочие документы, что, собственно, и было главной целью моего приезда.

Положительный ответ пришел на следующий день.

Был конец апреля. На улице стояла жара, но еще не такая пронзительная, как летом, а мягкая и приятная. Я нежилась на солнышке за столиком «Cafe de l’Odeon» вместе со своими новыми друзьями – французом Люкой и русским Ильей – и чувствовала себя абсолютно счастливой. Кафе занимало всю площадь Одеон, вокруг которой уютно расположились «османовские»23 дома и национальный театр Одеон с его грациозной колоннадой. С каждым вздохом я впитывала дух того богемного Парижа, которым пропитан квартал Сен-Жерман, того Парижа, частью которого я так мечтала стать, и к которому я, казалось, подбиралась все ближе и ближе. Ведь теперь у меня появилась работа, а вместе с ней и надежда. Белое вино еще никогда не было таким вкусным, а на душе никогда не было так легко и хорошо.

С Люкой меня познакомила Федерика, мы с ним сильно сдружились, и я всегда шутила, что он должен был родиться русским, настолько он был похож на нас и насколько быстро с нами сходился. Не зря у него в Париже было несколько русских друзей, в частности, и Илья, который, как и я, переехал из Москвы пять лет назад учиться в школе кино. Все-таки Париж привлекал не только одиноких девушек, но и людей искусства. Илья был талантливым фотографом и оператором, участвовал в различных творческих проектах, которые, впрочем, считал мелкими, мечтая о серьезной режиссерской работе. Он даже как-то снял меня в клипе для одной группы. Илья мне очень нравился. Как и Стас, он воплощал в себе для меня то идеальное сочетание для мужчины – одного с тобой языка и менталитета, но с сильно европеизированной внешностью и поведением. К тому же, меня всегда привлекали люди, мир которых отличается от моего собственного. И хотя наша троица последнее время была практически неразлучна, мы всегда оставались только друзьями, а потом Илья вообще влюбился в Виолу и даже смог ненадолго завоевать ее внимание. Но ничто не могло растопить ее сердце. «Такая, блин, вечная молодость…» – так и напрашивается фраза из песни.

Париж вообще казался мне каким-то эпицентром любовного водоворота. Казалось, что все вокруг только и делают, что влюбляются. Как будто в воздухе были распрысканы афродизиаки.

Только почему-то никто не был от этого по-настоящему счастлив.


12


Помимо новой работы, жизнь (а может быть, и сам Париж) преподнесла мне и еще один приятный сюрприз. Мой друг по учебе – итальянец Энрико сообщил, что съезжает из своей съемной двухкомнатной квартиры, и он предложил мне снять ее с кем-то напару, и даже помог найти соседа.

Энрико, как и многие встреченные мною здесь иностранцы, представлял собой идеальную историю успеха иностранца в Париже, с той лишь разницей, что над ним – гражданином Евросоюза – не нависала Дамокловым мечом вся эта бумажная и административная волокита. Выходец из бедного неаполитанского квартала, в отличие от большинства моих сокурсников, он всего добился сам, и вот теперь после окончания учебы уезжал на стажировку в одну очень крутую компанию в Лондоне. Он даже расстался со своей французской girlfriend, с которой они встречались уже больше двух лет.

Меня всегда удивляло, что, даже несмотря на серьезные отношения, они так и не съехались, мой друг продолжал снимать квартиру вместе с братом, а его девушка лишь приезжала к нему ночевать пару раз в неделю. Наблюдая за ними и за отношениями других окружающих меня пар, да что уж там, учитывая мой собственный опыт с «Бразильцем», мне даже стало казаться, что тут у них в Париже вообще так принято. Отношения без обязательств приравниваются к отношениям без головной боли.

Например, как-то раз, когда мы обедали с Оксаной в столовой нашей бизнес-школы, к нам подсел один из тех мальчиков-мажоров нашего потока, которых, как мне казалось, я никогда не смогу заинтересовать своим обществом. Но этот ни с того ни с сего разоткровенничался о личной жизни. Он рассказал нам, что недавно расстался с девушкой, с которой встречался несколько лет, но она разбила его сердце, и теперь он больше не хочет серьезных отношений, потому что больше не желает страдать. Мы с Оксаной переглянулись, еле сдерживая смех. Нам было сложно представить, что можно услышать что-то подобное от наших соотечественников, и нас всегда забавляли эти европейцы, плачущие от любви, словно девчонки.

Он поделился с нами своей теорией, что многие мужчины в Париже страдают из-за предыдущих отношений и поэтому возводят вокруг себя барьер и искусственно ведут себя равнодушно, дабы уберечь себя от лишних переживаний. Например, отвечают на сообщения «через сто лет». И именно поэтому в Париже так много одиноких людей.

– Может быть, ты не будешь страдать, но и радостей настоящей любви тоже не узнаешь, – ответили мы ему.

– А вы бы что делали на моем месте?

– Продолжали бы строить отношения с другими.

– Вы русские – смелые.

Может быть, эта «смелость» и правда была особенностью нашего менталитета? Вступление в отношения – это всегда своеобразная «русская рулетка»: впереди либо счастье, либо страдание.

Все это было похоже на какой-то замкнутый круг. Француженки, сплетничая о мужчинах, жаловались на их пассивность, называли своих парней слабаками и сетовали на необходимость нянчиться с ними, как с малыми детьми. Поэтому они привыкли быть сильными. А французы жаловались на женщин, что они выносят им мозг и хотят во всем быть главными. Поэтому они привыкли не проявлять инициативу и плыть по течению.

Мне во многом импонировала эта идея равноправия. Например, мне нравилось, что во Франции, если мужчина и женщина в паре, и оба работают, то оба одинаково ведут хозяйство и ухаживают за детьми, а не только одна женщина.

Меня умиляло, как французы без задней мысли готовят обеды и гладят рубашки. Но в то же самое время, мне было их немного жалко, и казалось, что они не получают должной заботы, коей окружены наши мужчины. Может быть, поэтому французы любят выбирать себе в жены иностранок?

Наш случайный разговор в столовой открыл мне глаза на многое. Я уже не раз имела шанс ощутить на себе все прелести «пассивного» и «свободного» формата отношений, начиная с «Бразильца» и заканчивая какими-то разовыми знакомствами. Я уже давно подозревала, что за этим желанием местных мужчин казаться независимыми, свободными, крутыми, такими всеми-из-себя-пофигистами, скрывается серьезная душевная рана, а то и тот самый пресловутый «каблук».

Например, однажды один парижский красавчик после знакомства в гламурном баре пригласил меня на следующий вечер на домашнюю вечеринку. Мне было любопытно посмотреть на парижский «crème de la crème».24 Частный дом в районе Булонского леса, дорогая мебель, дорогое шампанское на террасе под драматичное электро модного тогда в узких кругах Кавинского, ребята в простой и неброской одежде, но сразу выдающие свою принадлежность к элите по той самоуверенной манере перебрасываться шутками, небрежно покачивая рукой со сжатыми между пальцами сигаретой и бокалом. Я была немного не в своей тарелке: не только потому что мое обтягивающее зеленое платье ярким пятном маячило на этом черно-сером фоне, но главным образом потому, что приведший меня в эту компанию парень весь вечер отлучался на долгие телефонные переговоры, а его друзья довольно быстро потеряли интерес к общению со мной на английском. В итоге он вообще пропал, и никто мне толком не мог сказать, куда. И пусть я в гордом одиночестве ждала свое такси в этой ночной глуши, но я старалась все происходящее со мной воспринимать, прежде всего, как опыт.

Позже через общих знакомых выяснилось (все-таки Париж – это большая деревня), что в тот вечер он разговаривал со своей бывшей, которая его бросила какое-то время назад, но именно в тот вечер почему-то вдруг решила вернуться, и он, как послушная собачка, поехал к ней сквозь ночь, бросив своих друзей и случайную знакомую из России. Один раз я даже видела их вместе – типичная француженка со своей неизменной небрежно растрепанной гривой, властно тянувшая за руку за собой через толпу нашего несостоявшегося мачо.