Наверное, не случайно, из-под пера именно парижского писателя родился эдакий литературный герой нашего времени – рекламщик Октав Паранго из романа «99 франков» – эмоциональная натура, глубоко травмированная любовной неудачей, скрывающаяся за образом циника, разочаровавшегося в любви и отношениях, и спасающаяся от действительности в угаре развлечений.

Порой я теряла надежду, что в этом мире разочаровавшихся, пугливых и неактивных месье я смогу встретить настоящего мужчину, который мне нужен. Конечно, в глубине души мне хотелось околдовать какого-нибудь парижского гламурного красавца, но, похоже, эта идея была обречена на провал, ведь чем я со своей природной мягкостью могла привлечь людей, привыкших к доминирующим в отношениях женщинам?

Но, как это обычно бывает, вместо того, чтобы сменить тип мужчины-объекта, я все стремилась изменить себя и продолжала корить только себя за все несостоявшиеся романы.


13


Найденный Энрико мой новый сосед по квартире, студент-марокканец, согласился оформить контракт на съем квартиры на себя, и за это он не только имел право на ежемесячную компенсацию от государства, но и взял себе комнату с дверью, а мне оставил, как это принято, диван в гостиной, совмещенной с кухней.

Разложив свои вещи, я заварила свой первый кофе в своей новой квартире и, довольная проделанной работой, села пересматривать серии «Секса в большом городе» – эпизоды про Париж.

Я все сравнивала себя с Кэрри – она переехала к любимому мужчине, но чувствовала себя совершенно чужой в этом городе, ее преследовали дождь и курьезные ситуации, она чувствовала себя такой одинокой, даже несмотря на жизнь в «Plaza Athénée» и шопинге в «Dior». У меня все мои вещи уместились в выдвижной ящик комода, а квартира находилась на самой окраине города – в самой неблагополучной части 20-го округа Парижа. Но я была абсолютно счастлива.

Итак, новая жизнь начиналась через несколько дней – 2 мая (первого мая Франция, как и Россия, отмечала день весны и труда, а второго начинался мой первый рабочий день). Больше никаких чокнутых стариков и несерьезных мужчин, теперь я сама себе хозяйка.

Чтобы отпраздновать все эти позитивные изменения, мы отправились с Мануэлой в модный в то время ночной клуб «Le Carmen», расположенный в здании старинного особняка и сохранивший его аутентичный декор. Как же я любила Париж за эту возможность перманентно прикасаться к истории, даже в ночном клубе! Натанцевавшись под люстрами в стиле рококо мы, памятуя главное правило тусовщика не оставаться долго на одном месте, решили поехать в «Le Baron». На выходе мы наткнулись на очень красивую девушку, с виду похожую на бразильянку. Я сразу же дернула Мануэлу за локоть – мол, давай, познакомься. Как же мы долго смеялись, когда выяснилось, что девушка оказалась русской.

Рита жила в Париже уже семь лет, любила вечеринки и была знакома с разными известными деятелями ночной жизни: например, с чернокожим диджеем в темных рэперских очках, стоящим рядом.

И только подъезжая к клубу «Le Baron», я пожалела, что мы так и не обменялись контактами. Каково же было мое удивление, когда через какое-то время я увидела Риту и ее друга у барной стойки. Мы сразу же решили, что наша новая встреча – это знак, и нужно больше не теряться.

Но и на этом ночные сюрпризы не закончились.

В постоянно циркулирующей вдоль бара толпе я увидела «Бразильца».

Сколько мы уже не виделись? Месяц или больше? Как долго я перебарывала в себе желание написать ему или ответить. Но теперь, когда в моей жизни произошло столько положительных изменений, ничто не мешало мне, как ни в чем не бывало, подойти к нему.

Он не скрывал радости меня видеть, сказал, что уладил все дела с продажей квартиры и скоро переезжает, взял меня за руку и больше не выпускал весь вечер.

На следующий день я написала Саше:

Я так скучаю по «Бразильцу». Мне все вокруг кажутся такими идиотами.

Саша тоже оказалась не в лучшем расположении духа:

Мне тоже все кажутся идиотами. Наверное, они и есть идиоты. Правда, я сама себе тоже периодически кажусь идиоткой.

Саша страшно устала от навалившихся забот с работой, детьми и семейной жизнью, ей хотелось чего-то нового, чего-то, что могло бы вдохнуть новую жизнь в опостылевшую рутину. Ту рутину, к которой я в тот момент так стремилась. Как же все-таки относительны наши проблемы…

Так мало нормальных людей вокруг. Почему, когда люди наконец встречают друг друга, все так сложно? Наверное, чтобы быть счастливой, мне нужно было родиться стервой.


Какая ерунда! Будучи в нормальном возрасте, человек ищет счастья и уюта. Все эти стереотипы, что мужчинам нужна стерва – это выдумки людей, которые вообще ничего не понимают в счастье. Стерва нужна для острых ощущений, а для жизни и семьи выбирают хороших, веселых и милых. Это я все о психически здоровых мужчинах говорю. Тебе нужно любить себя – не временами и не на основании каких-то там общественных побед, а по-настоящему. Тогда эти мысли о том, что мужчинам нужен кто-то, обладающий другими достоинствами, которых у тебя нет, уйдут.


У меня нет сил на это, я просто комок нервов. Настроение меняется каждый день. Сегодня смеюсь, завтра плачу. Я чувствую, что смогу успокоиться только с надежным мужчиной рядом. Я часто вспоминаю Андрея, который гладил меня по голове и говорил, чтобы я ни о чем не волновалась. Я вот смотрю в окошко, я в Париже, и он так прекрасен! Но люди приезжают сюда за любовью, а ее нет.


Сегодня Москва тоже прекрасна, такое солнце и птицы. Дай себе время, и снова почувствуешь вкус к жизни. Я ни во что и никому не верю, верю только в действие времени и в его целительную силу.

Часть четвертая.

Лето в Париже

1偷


Мой первый рабочий день. Я дрейфлю, как никогда. Мало того, что вокруг незнакомые люди, незнакомый продукт, большие задачи, так еще и совершенно новый языковой и ментальный контекст. Смогу ли я во все это вписаться?

Наверное, из-за своего безумного страха я предпочла сразу же с головой уйти в работу и не слишком социально активничать поначалу, а присмотреться, что происходит, как люди общаются, чем живут, кто с кем дружит. Мне дали изучать сайт, а также старые презентации и материалы. Мне нужно было все это переделать. Я читала, думала и делала пометки. Так прошел первый день, второй, третий, неделя… Я сидела в «опен-спейсе», уткнувшись в компьютер, и краем глаза наблюдая за происходящим вокруг.

Я сразу же обратила внимание, что понятие рабочего дня у французов кардинально отличается от нашего. Возможно, мое новое место работы было просто несравнимо по размеру и уровню с компаниями, где я работала в Москве, и потому во всех моих наблюдениях не стоило искать никаких национальных особенностей. Но в тот момент мне показалось, что в этом заключается суть французского подхода к работе. Помню, в Москве у нас уже в девять утра можно было увидеть полный офис погруженных в работу людей, тогда как здесь офис лениво заполнялся к половине десятого, а потом еще некоторое время гудел разговорами у кофе-машины.

Та же разительная разница – и в конце рабочего дня. На моей прошлой фирме встать и уйти в шесть вечера казалось непозволительной роскошью и показателем, что тебе явно не хватает работы. Тогда как здесь остаться на работе после отведенного времени было показателем скорее того, что тебе нечем заняться за пределами работы, а такое в Париже ну просто невозможно представить. Ведь с шести начинается заветный «аперитив», или в народе просто «аперО», ощущение приближения которого у французов, казалось, было резко обострено. Кому хочется работать, когда у всей Франции время «аперо»?

На фоне нашего обеденного перерыва в Москве, который часто представлял собой десятиминутный сэндвич, не отходя от монитора, обед французов казался святым таинством, нарушать которое было просто грешно: на время с двенадцати до четырнадцати нельзя было назначать никакие встречи, звонить кому-то по делам и вообще беспокоить по работе. С полудня и до двух все рабочие календари были неизменно пусты. Да и офис пустовал как минимум час, а при хорошей погоде – и все два. Ведь вокруг было такое количество террас, предлагающих недорогие «блюда дня», мило выведенные белым мелком на черной доске.

Часто, в целях экономии, молодежь нашего офиса отправлялась за покупками в ближайший супермаркет и организовывала обед прямо в общем зале, сдвигая несколько столов для совместной трапезы. Меня поражало, как французы, особенно мужчины, креативно подходили к составлению своих блюд. Как они заправляли свежие листья салата оливковым маслом и винным или ореховым уксусом (обязательно в соотношении два к одному!), аккуратно резали сочные томаты, лук-шалот и хрустящий багет. В этом их трепетном отношении к еде для меня заключалась какая-то высшая степень французского эстетства. Казалось, что вся жизнь французов стоит на трех китах – готовить, есть и говорить о еде.

Я наблюдала, как коллеги уже с утра начинают обсуждать детали обеденного меню, в какое кафе пойти или какие ингредиенты купить в магазине. Разговоры о еде не утихали и во время обеда, и даже после него, когда все радостно обменивались впечатлениями от прошедшей дегустации.

Первый месяц я оставалась в стороне от всего этого ежедневного праздника желудка и довольствовалась принесенными из дома и разогретыми в микроволновке продуктами быстрого приготовления. Я не могла перестроиться со своей московской привычки работать нон-стоп. В то же самое время, для меня это был способ существенной экономии.

А все потому, что вечером мне предстояло вновь спустить кругленькую сумму.

Оставалась я в стороне и от еще одной народной забавы – просмотра чемпионатов по теннису Roland Garros, к которым на месяц были прикованы взгляды всей страны. Во время матчей коллеги неизменно собирались у большого монитора нашего графического дизайнера, и мне со стороны можно было легко понять суть происходящего по восторженным «Allez! Allez!»25 или разочарованным «ПФФФФФФ!» или «ХХО-ЛЯЛЯЛЯЛЯ!»

Я недоуменно наблюдала за всем этим безобразием из своего угла и думала, что, видимо, чтобы стать полноправным членом общества, я тоже должна постоянно говорить о еде, полюбить теннис и научиться издавать эти смешные звуки.

Но еще сложнее мне было приспособиться к новой манере делового общения. Все кругом казались бездельниками, увиливающими от какой-либо ответственности, выкручивающимися, как уж на сковородке, от каких-либо решений. Никто не реагировал на имейлы, никто прямо не отвечал на вопросы, никто вовремя не приходил на встречи, а, все же приходя, еще долго не мог начать обсуждать тему встречи.

Например, в Москве девочки из отдела маркетинга проявляли чудеса, неведомые ни одному спринтеру – успеть решить все текущие вопросы по проектам с начальником за двадцать-тридцать минут. Это максимум, который нам выделялся «с барского плеча», и уж точно всем было не до лишних разговоров. Но тут, когда я заходила к начальнику в кабинет и сразу начинала говорить о проекте, он демонстративно спрашивал:

– У меня все хорошо, а у тебя?

Или, например, один раз, когда мы с начальством распределяли обязанности по мероприятию, и я, как и надлежало организатору, разослала всем имейлы, где были расписаны эти самые обязанности, я была вызвана «на ковер» к одному из директоров, который отчитал меня за мой указательный тон.

– Нужно же было сначала с ними поговорить, спросить их аккуратно, не затруднит ли их.

Я понимала, что, чтобы удержаться в компании, мне необходимо перестроиться и научиться местному деловому этикету и этой их «дипломатии». Но во мне еще говорили глубоко укоренившиеся привычки, а они уверяли, что все это – лишь пустая болтовня, лицемерие и праздность, и что людей нужно ценить по их работе и трудолюбию, а не по умению чесать языком.


2


Но была и еще одна причина, почему я не участвовала в социальной жизни офиса. Это была моя бурная ночная жизнь. Со своей новой подругой Ритой мы выходили почти каждую ночь. После броских нарядов и макияжа, на работу я приходила практически ненакрашенная, скромно одетая, невыспавшаяся и слегка потрепанная. Но меня это никак не смущало, наоборот, думала я, будут относиться ко мне серьезно, в соответствии с моими рабочими качествами, а не внешними.

Я поражалась себе, откуда во мне было столько энергии? Наверное, тот факт, что моя виза заканчивалась чуть больше, чем через полгода, заставлял меня по максимуму использовать время, чтобы все посмотреть и везде побывать, чтобы узнать Париж, что называется, изнутри. К тому же, нахождение вечерами одной дома вгоняло меня в тоску. На меня сразу же накатывали все проблемы: с кредитами, которые нужно отдавать, с документами, которые нужно продлевать, с личной жизнью, которая не складывается, с работой, в которой давил груз ответственности за серьезные проекты.