— Так бы тебя и съел, — шепнул он ей на ухо, выпуская ее из своих объятий, и Джейн едва сдержалась, чтобы не предложить ему пропустить ужин и сразу перейти к воплощению этой идеи.

Настоящее свидание. Как у нормальных людей. На стульях.

Малкольм словно прочитал ее мысли — по крайней мере, их вторую, менее пикантную часть, — потому что немедленно взял Джейн за руку и направился в ресторан. Девушка осторожно опустилась на предложенный стул с сиденьем из белого шелка и тут же принялась поправлять бесчисленные складки на подоле в тщетных попытках не помять платье.

— Господи, как я по тебе соскучился, — проурчал Малкольм, и шифон совершенно вылетел у Джейн из головы. Свеча между ними задрожала, и в его темных глазах на мгновение вспыхнули оранжевые искры. — Это были самые длинные шесть дней в моей жизни.

— Я тоже соскучилась, — ответила Джейн с нежностью, и это было правдой. То, что происходило с ней в присутствии Малкольма, не поддавалось разумному объяснению, но все ее тело словно начинало вибрировать, стремясь к нему. При этом разум оставался совершенно спокоен — будто отступал на шаг, позволяя взять верх инстинктам. Джейн порадовалась, что их столик находится в дальнем углу зала: она бы точно не смогла насладиться ужином в толпе людей, когда нельзя сказать или сделать что-нибудь интимное.

— Сегодня мне привезли вазу с аукциона, — непринужденно сообщил Малкольм, расстилая на коленях кремовую салфетку. Джейн механически улыбнулась. Ну конечно, светский разговор — то, что нужно, чтобы снять напряжение. Подыграть не составит труда.

— Так скоро? — поддразнила она мужчину. Помнится, их первая беседа тоже была посвящена любви Малкольма к пыльным черепкам. — Дай угадаю: поставишь в какой-нибудь укромный уголок, чтобы никто ее случайно не уронил, и будешь хвастаться перед друзьями, что твой фарфор на два века старше, чем их?

Он рассмеялся.

— А я-то думал, что французское посольство выдает визы только фанатикам антиквариата. Боже мой, мы сидим в окружении людей, которые не меняли правила дорожного движения с тех самых пор, как пересели с лошади в телегу! Как тебя с такими революционными взглядами вообще пропустили через границу?

— У меня был взгляд сущего младенца, — ответила Джейн. На втором свидании (которое, впрочем, завершилось сразу же, как только они добрались до ее крохотного кухонного столика) девушка призналась, что до сих пор является американской гражданкой — хотя с десяти месяцев живет с бабушкой во Франции.

Рядом возник официант в белом пиджаке и поставил на стол пару бокалов шампанского и две маленькие стеклянные чашки с муссом из редиса и карамелизованным луком-пореем.

Джейн недоверчиво подняла бровь. Несмотря на аппетитный запах, содержимое чашек больше напоминало пену для бритья.

— Эльзасцы никогда бы не взяли такое в рот. Мусс — исключительно парижское жеманство, — пошутила девушка, когда официант удалился.

Малкольм пригубил пенящееся шампанское.

— Расскажи о своей ферме.

— Ты имеешь в виду мой личный исправительный лагерь для малолетних преступников? — Джейн постучала зубцами вилки по нижней губе, и взгляд мужчины тут же дернулся следом. — Поверь, тебе не хочется этого знать.

— Я хочу знать о тебе все.

Их мыски соприкоснулись под столом, и девушка ощутила, как дрожь, зародившаяся в пальцах ног с перламутровым педикюром, пробежала вверх по позвоночнику. В голове Джейн промелькнула мысль о роскошных номерах — и ей пришлось буквально вцепиться в обивку стула, чтобы тут же не потащить Малкольма наверх. Впрочем, в этом и был смысл вечера: выдержать хотя бы одну светскую беседу, перед тем как нырнуть в кровать.

— Ну, у бабушки есть забитое всякими припасами бомбоубежище, — призналась Джейн с кривой усмешкой. В желудке уже начинало разливаться приятное тепло шампанского. Шесть лет, проведенные вдали от родного дома, научили ее относиться к своему необычному воспитанию с юмором — но лишь до тех пор, пока ей не приходилось углубляться в детские воспоминания. — Она считала, что мы рано или поздно попадем в осаду.

Малкольм засмеялся.

— Это похоже на какую-то навязчивую идею.

Девушка улыбнулась и сделала еще глоток шампанского. У бабушки было полно навязчивых идей, но на то были свои причины. Бабушкина дочь, мама Джейн, разбилась вместе с мужем в аварии в Северной Каролине, когда девочке едва исполнилось десять месяцев. Бабушка так боялась потерять еще и внучку, что забрала ее к себе в маленькую французскую деревушку и не спускала с нее глаз, а когда сама не могла присмотреть за девочкой, поручала это своему верному псу по кличке Дружок.

— Она… хотела меня защитить.

Из невидимых колонок послышались тихие звуки Моцарта, и бессловесный официант вновь наполнил бокал Джейн.

— Что ж, думаю, в этом мы с ней похожи, — сказал Малкольм. Парочка через несколько столиков от них уже вовсю уминала свежий хлеб с козьим сыром. — А как твоя бабушка относится к антиквариату? — не удержался он от ехидства, забавно изогнув бровь.

Джейн улыбнулась.

— У нее кошмарный вкус — даже хуже, чем у вас, Мистер Образцовый-Французский-Антиквар! Она обожает китайские настенные тарелки и вообще все большое, тяжелое и с цветочными узорами. При этом она не может развесить свои безделушки и унылые картины так, чтобы они не угрожали ее жизни. Они то и дело соскальзывали, падали и разбивались, а виноватой почему-то оказывалась я. И неважно, сидела я в это время у себя в комнате или гуляла во дворе — бабушка была уверена, что я постоянно ошиваюсь где-то поблизости и втихаря бью ее сувенирные тарелки. Хотя знаешь что? Если ненависть способна разрушать вещи, то все эти разбитые тарелки на моей совести. Обычно я смотрела на эту безвкусицу с такой злостью, что она просто не могла не свалиться.

— Да это талант, — заметил Малкольм с каким-то странным выражением в глазах.

— А разве нет? Я могла бы менять интерьеры и пальцем не пошевелив, — и Джейн со смехом продемонстрировала накрашенный ноготь. — Это сильно облегчило бы мою работу! Я сбилась с ног в поисках светильников и кресел для мадам Годино. Не представляю, как она собирается уместить все это в одной квартире. Я бы с радостью избавилась от пары журнальных столиков и шестиместного дивана, не оставив при этом отпечатков пальцев.

Малкольм подался вперед. От решимости, внезапно прорезавшейся в его взгляде, у Джейн перехватило дыхание.

— Ты удивительная. Ты об этом знаешь? — он протянул руку через стол и сжал ее ладонь. — Я хотел дождаться более подходящего момента, но… — и он умолк, сокрушенно качая головой.

Сердце Джейн бешено забилось. Кожа горела от прикосновения Малкольма.

— Джейн, я всегда верил, что сразу пойму, когда встречу свою единственную.

Она огляделась по сторонам: ей казалось, что весь зал слышит, как колотится ее сердце.

— Я в принципе нетерпеливый человек, — продолжал мужчина. — Для меня и месяц — слишком много.

С этими словами он поставил на стол между ними коробочку, обитую темно-синим бархатом, и дал девушке время ровно на один долгий взгляд, прежде чем откинуть крышку. Бриллиант изумрудной огранки весом не меньше пяти карат ослепительно вспыхнул в пламени свечей.

— Джейн, — продолжил Малкольм, и в этом слове слышалась настоящая страсть. — Ты — моя единственная. Я больше не хочу расставаться с тобой ни на один день, и я не намерен ждать. Пожалуйста, — добавил он, хотя в его голосе не было и тени мольбы, — пожалуйста, скажи, что станешь моей женой.

Зал поплыл у Джейн перед глазами. Сердце билось где-то в горле, щеки пылали, словно она оказалась в Центре пожара. Выйти за Малкольма означало оставить Францию: работу в «Ателье Антуан», любимую студию в пятом округе, где с пожарной лестницы виден Нотр-Дам, своих друзей и всю свою прежнюю жизнь.

Выбор оказался легким.

— Да. Конечно, да, — и она протянула Малкольму руку. Кольцо пришлось точно впору.

Глава 3

Джейн еще глубже погрузилась в воду, чувствуя, как пузырьки пены щекочут ключицы. Затем подняла руку над бортиком ванны и чуть повернула ее: кольцо сверкало даже в приглушенном свете гостиничной лампы. Джейн никак не могла поверить, что события минувшего вечера — правда. С одной стороны, об этом свидетельствовал и пылающий на пальце бриллиант, и то, что прямо сейчас она нежилась в роскошной мраморной ванне перед огромным окном с видом на Эйфелеву башню. С другой стороны, стоило Малкольму уйти за мороженым с подсоленной карамелью — любимым лакомством Джейн, — как ее охватило чувство нереальности происходящего.

Девушка то и дело поглядывала на дверь. Конечно, для возвращения Малкольма слишком рано. Она вообще не хотела, чтобы он уходил — для чего тогда отель держит прислугу? — но мужчина был непреклонен. Заявление, что ходить за карамельным мороженым — святая обязанность женихов, совершенно обезоружило Джейн, которая впервые оказалась в статусе невесты и так и не смогла придумать убедительного аргумента.

От воды поднимались завитки пара, на крышу соседнего дома села ворона. Джейн засомневалась было, не слишком ли быстро она привыкла к стилю жизни Малкольма — жизни на широкую ногу, с консьержами и пентхаусами, — но тут же вдохнула горячий пар и выбросила эти мысли из головы. А почему бы и не привыкать? Теперь это стиль и ее жизни.

Конечно, надо будет подобрать кое-какие хвосты. Освободить съемную квартиру, попрощаться с друзьями… Джейн быстро перебрала в уме рабочие проекты — все в разной степени готовности. И первый личный клиент — подумала она с легким сожалением. Но она была по-настоящему одаренным архитектором, а Нью-Йорк — отличное место для нового витка карьеры… Особенно учитывая связи ее будущей семьи. «У меня будет семья», — счастливо подумала Джейн и пошевелила пальцами ног, глядя на расходящуюся рябь.

Она чувствовала себя одинокой, даже когда жила с бабушкой. Конечно, Ба любила ее — но в понимании старушки «любить» по большей части означало «волноваться». Когда замкнутые эльзасские жители предлагали Джейн дружбу, ей не позволялось гулять с ними без присмотра. Джейн не разрешалось даже одной ходить в деревянную школу в центре деревушки, а если она задерживалась на рынке на пять минут дольше обычного, Ба тут же прибегала проверить, все ли с ней в порядке. Бабушка не хотела — или не могла — объяснить внучке, чем так опасен большой мир, но это ее стремление оградить Джейн от любых контактов с ним возвело между ними прочную стену, которая с годами становилась только выше. Девушка покинула серый деревенский домик у подножия холма в тот же день, когда получила письмо о приеме в университет — причем единственным чувством, которое она при этом испытала, было глубокое разочарование. Прошло шесть лет, и она ни разу туда не возвращалась.

Бра по периметру ванной комнаты замигали, и на стенах нарисовались тени, похожие на ветви древних деревьев. Нужно сказать Ба, что она уезжает, — подумала Джейн и тут же вздрогнула, даром что над водой клубился пар. За эти годы они обменялись всего парой коротких неловких писем — на ферме не было телефона. Пришло время навестить бабушку — она, конечно, захочет познакомиться с женихом единственной внучки. Правда, в это время года в Эльзасе так темно и холодно…

Джейн подумала, что Ба будет рада за нее — ведь все складывалось как нельзя лучше. Вряд ли бабушка будет в восторге от новости, что внучка решила переехать за океан, — она не одобрила даже ее переезд в Париж, упоминая его в письмах исключительно как «этот твой побег». И теперь Джейн не могла предположить, как старушка отреагирует на ее идею покинуть страну. Впрочем, ее главной заботой всегда была безопасность внучки, а ни одна мать (или бабушка) не могли пожелать лучшего защитника, чем Малкольм Доран. Он был добр, внимателен, чуток и мог позаботиться о Джейн как никто другой. Помимо всех этих достоинств, он был безумно, отчаянно, по уши в нее влюблен — точно так же, как и она в него.

Джейн опустила руку в воду, и в тот же момент ее размышления прервал низкий скрежещущий звук. Хотя он был негромким — просто скрип металла по металлу, — в тишине он прозвучал очень четко и… близко. В следующую секунду бра вспыхнули и погасли. Вода выплеснулась за край ванны, и лунный свет, падавший в комнату через огромное окно, сделал ее такой же серой и холодной, как эльзасский пейзаж в середине зимы. Джейн замерла, слушая стук своего сердца, а потом заметила, что под дверью тоже темно. Значит, свет почему-то погас во всем номере.

Затем снова раздался шум — сначала тихий, а потом все громче и ближе. По ковру отчетливо простучали чьи-то ботинки.

В номере кто-то был.

Страх тугим комком застрял в горле Джейн. Это не мог быть Малкольм. Он ушел меньше десяти минут назад. Девушка едва успела подумать, открывается ли панорамное окно, как дверная ручка повернулась и на пороге, за которым стояла непроглядная темнота, возникла отчетливая тень. И у нее были очертания высокой мужской фигуры.